Вальма Сиклифф будет принимать театральные позы, а Гарсия, ковыряющийся со своей глиной возле южного окна — посвистывать сквозь зубы.
— Ну и ладно, — пробурчала себе под нос Трой и решительно прошагала за ширму.
Да, все оказалось точь-в-точь так, как она и ожидала: постамент прислонён к стене по левую сторону, на мольбертах красуются свежие холсты, газовый обогреватель ревёт во всю мощь, а ученики ждут, пока она придёт и задаст натурщице нужную позу. Все, кроме Малмсли и Гарсии. Малмсли уже вовсю трудился — его рабочий стол был завален набросками. Трой с неудовольствием заметила, что он облачён в комбинезон цвета морской волны. «Чтобы оттенить бороду, должно быть», — подумала она. Гарсия возвышался у окна, сосредоточенно разглядывая глиняную композицию, изображавшую Комедию и Трагедию. Рядом с ним торчала Соня Глюк, натурщица, в белоснежном кимоно. Кэтти Босток, разместившаяся в самом центре просторной комнаты, устанавливала огромную палитру перед внушительным чёрным холстом. Остальные ученики — Ормерин, Филлида Ли, Уотт Хэчетт и Бейсил Пилгрим сгрудились вокруг Вальмы Сиклифф.
Трой приблизилась к столу Малмсли и заглянула через плечо художника на разбросанные рисунки.
— Что это?
— Как раз то, о чём я говорил, — ответил Малмсли. Голос его прозвучал резковато и, как показалось Трой, раздражённо. — Третья новелла. Эту женщину убила жена её любовника. Жертва лежит на деревянной скамье, пронзённая снизу кинжалом. Жена укрепила кинжал в скамье остриём вверх и, когда неверный муж навалился сверху на свою любовницу… сами видите. Лезвие было скрыто под покрывалом. Мне кажется, здесь автор допустил натяжку. Быть не может, чтобы кончик лезвия не торчал из-под покрывала. Но вот издатель почему-то упёрся рогом и настаивает на публикации в таком виде.
— Лезвие может и не торчать, если покрывало не натянуто, а свешивается со спинки, — заметила Трой. — Тогда, опускаясь на сиденье, женщина должна стянуть его вниз. Впрочем, все это — никак не ваша забота. Вы должны проиллюстрировать только одну сцену.
— Мне никак не удаётся схватить нужную позу без натуры, — пожаловался Малмсли. — Мне бы хотелось изобразить её так, чтобы читатель сам понял, как была подстроена ловушка.
— Боюсь, что без живой натурщицы ваша задача почти невыполнима, — сказала Трой. — Ничего, Соня справится с любой позой. А нам всё равно — что рисовать. Сейчас что-нибудь придумаю.
— Премного благодарен, — осклабился Малмсли.
— Разумеется, — послышался громкий голос Вальмы Сиклифф, — в Италии меня, можно сказать, на руках носили. Итальянцев вообще хлебом не корми, а дай полюбоваться на симпатичную блондинку. Куда бы я ни шла, отовсюду неслись возгласы: «Bella!» или — «Bellissima!». Полная потеха.
— Это по-итальянски? — мрачно поинтересовалась Кэтти, размешивая на дощечке свинцовые белила.
— Да, милочка. Это означает «красотка», — пояснила мисс Сиклифф.
— Во даёт, блин! — сплюнула Соня, натурщица.
— За работу! — громко провозгласила Трой. — Сейчас займёмся обнажённой натурой.
Все повернулись и дружно уставились на неё. Трой взошла на подиум — возвышение для натурщицы, которым служили обыкновенные подмостки на колёсиках, и принялась мастерить ложе для Сони. Светло-вишнёвую подушку она пристроила у стены, затем из стоявшего рядом комода достала длинный отрез ярко-голубого шелка. Один его конец она перебросила через подушку и приколола булавкой, а второй, сложив гармошкой, уложила на помост.
— Вот, Соня, — сказала она. — Попробуй что-нибудь в таком духе.
Трой опустилась на колени, затем, изогнувшись в талии, легла на бок. Правое колено отставила в сторону, переместив центр тяжести на левый бок и бедро. Затем осторожно опустилась обеими лопатками на шёлковую ткань. Соня недовольно поморщилась и фыркнула.
— Теперь твоя очередь, — сказала Трой, вставая. — Ложись прямо на покрывало, а голову опусти на подушку. Сперва попробуй лечь на левый бок.
Соня выскользнула из своего белоснежного кимоно. Обнажённая, она смотрелась просто восхитительно — прелестная крохотная фигурка, длинные точёные ноги, тонкая талия, упругие груди с заострёнными холмиками сосков. Чёрные волосы, обрамлявшие идеальный овал лица, зачёсаны назад с безмятежного лба и перехвачены на затылке лентой. Лишь немного заострённые черты лица с чуть широковатыми скулами выдавали её славянское происхождение.
— Ах ты, поросюшка — опять загорала! — упрекнула её Трой. — Что нам теперь делать с этими белыми полосками?
— К сожалению, нудисток у нас в Борнмуте пока не приветствуют, — огрызнулась Соня.
Она улеглась на левый бок, прислонившись головой к светло-вишнёвой подушке. Трой, склонившись над обнажённой девушкой, стала нажимать на её правое плечо, пока не притиснула его вплотную к доскам помоста. Шёлковая ткань, придавленная плечами, выбивалась из-под тела натурщицы волнообразными голубыми складками.
Трой одобрительно кивнула.
— Вот то, что вам нужно, Малмсли, — сказала она. — Попробуйте набросать её прямо, как есть.
Она обогнула всю студию, не спуская глаз с натурщицы.
— Да, эта поза выглядит прекрасно буквально отовсюду, — заметила она. — Хорошо! Принимайтесь за работу. — Трой бросила взгляд на часы. — Соня, тебе придётся пролежать так сорок минут.
— Кошмарно неудобная поза, мисс Трой, — пожаловалась натурщица. — Что я вам — змея, так выгибаться?
— Не говори ерунду, — отмахнулась Трой.
Ученики разбрелись по своим рабочим местам.
Поскольку каждому из них суждено было сыграть свою роль в трагедии, случившейся десятью днями позже, давайте познакомимся с ними поближе.
Имя Кэтти Босток несомненно известно каждому, кто интересуется современной живописью. Во время описываемых мной событий она предпочитала работать короткими и уверенными мазками в манере, несколько напоминающей стиль примитивистов. Кэтти создавала крупные многофигурные композиции, из всей живой натуры отдавая явное предпочтение ремесленникам и мастеровому люду. Её «Десятник-погоняла» обошёл многие выставки, был признан картиной года в Королевской академии, буквально поставив на уши всех твердолобых консерваторов. Внешностью Кэтти не слишком вышла — приземистая, крепко сбитая, неказистая темноволосая особа, умеющая легко осадить и поставить на место любого собеседника. Трой она обожала, хотя и любила поворчать на неё. Большую часть года Кэтти жила в Татлерз-энде, хотя ученицей Трой и не считалась.
Светловолосая и худенькая, Вальма Сиклифф была очень хороша собой. Подобных девушек некоторые современные писатели выводят в романах — со страстью, которую пытаются выдать за ироническую непричастность. Родом из богатой семьи, она создавала картины, в которых чувствовалась мысль. Хотя Кэтти и обзывала Вальму нимфоманкой, вам самим представится возможность оценить, насколько беспристрастна была подруга Трой в своих суждениях.
Восемнадцатилетнюю толстушку с бьющей через край восторженностью звали Филлида Ли. Два года обучения в аскетическом Слейде не смогли подавить её врождённую пылкость, хотя порой, вспоминая об этом сама, Филлида могла держаться сдержанно и величественно.
Уотт Хэчетт, юный австралийский протеже Трой, отличался крохотным росточком и совершенно тёмной кожей — он мог бы без труда играть юных мавров или туземцев-людоедов в голливудских фильмах. Район Сиднея, в котором он вырос, пользовался отнюдь не самой доброй славой, сам же Хэчетт был на удивление простодушен, самонадеян и трудолюбив, при этом буквально ни в грош не ставя чужое мнение. Особым эстетическим восприятием или исключительным художественным вкусом он не обладал, поэтому его несомненный талант был сродни паразитической лиане, обвившейся вокруг могучего серого ствола и вдруг пышно рассыпавшейся, словно мириадами радужных брызг, гирляндами неописуемо-красочных орхидей.
С Седриком Малмсли мы уже познакомились. Пока рассказать о нем больше нечего.
Достопочтенному Бейсилу Пилгриму, сыну столь известного своими пуританскими взглядами пэра, было двадцать три года. Он обладал приятной, располагающей внешностью и несомненным талантом, однако в манере письма сквозила некая робость. Его отец смотрел на все художественные школы как на пристанища порока и разврата, а разрешил сыну заниматься живописью под руководством мисс Трой исключительно по той причине, что её родители выручили из беды его знакомых джентри, а сама Трой в своё время написала монументальное полотно с изображением прихожан методистской церкви. По счастью, старый лорд, который даже в молодости блестящим умом не отличался, а в преклонном возрасте окончательно сделался сумасбродным олухом, не заметил иронии, пронизывавшей всю картину.
Френсис Ормерин — худощавый и щуплый француз — работал, в основном, углём и акварелью. Его рисунки обнажённой натуры поражали изяществом линий и поразительно утончённым вкусом. Нервный и дёрганый, Ормерин был подвержен приступам чёрной меланхолии и нередко хандрил. Из-за несварения желудка — считала Трой.
И наконец — Гарсия — никто почему-то не помнил, что его зовут Вольф. На его бледных и впалых щеках всегда темнела десятидневная щетина, по непонятным причинам не превращавшаяся в бороду; ходил он неизменно в засаленных серых брюках, выцветшей рубашке и совершенно немыслимом плаще. Буйные темно-русые волосы, которых никогда не касалась расчёска, тёмные дерзкие глаза, поразительно красивые руки и полная бесцеремонность — вот весь Гарсия. Два года назад он нагрянул без приглашения в лондонскую студию Трой. Вместо визитной карточки он протянул ей собственный бюст в глине, завёрнутый в мокрую и грязную рубашку. Протиснувшись мимо художницы в прихожую, он прошагал в студию, развернул бюст и молча водрузил его на стол. Потом они стояли рядом с Трой и долго разглядывали глиняную голову. Трой спросила, как его зовут и что он хочет. «Гарсия», — буркнул молодой человек. Хотел он лепить с натуры, но в карманах всегда гулял ветер. Трой высказала замечания насчёт его работы, дала ему двадцать фунтов и — с тех пор так толком и не могла избавиться от назойливого скульптора. Время от времени, порой — крайне не вовремя, он появлялся у неё в студии, причём всегда приносил новую работу. Выразить себя ему удавалось только в глине, а все остальное выходило маловразумительным. Зато глиняные скульптуры неизменно вызывали всеобщий восторг. Ходил Гарсия вечно немытый, всклокоченный, был начисто лишён каких бы то ни было комплексов и не интересовался ничем, кроме своей работы. Трой всегда старалась хоть как-то помочь ему и мало-помалу о творениях молодого скульптора заговорили. Гарсия начал работать в камне. Его попросили показать несколько работ на выставке группы «Возрождённый Феникс» и стали подкидывать кое-какие заказы. Денег у него было всегда — кот наплакал, и многие люди от него сторонились, хотя некоторые женщины находили его необыкновенно привлекательным, чем Гарсия совершенно беззастенчиво пользовался.
Уложив натурщицу в нужную позу, Трой подошла к Гарсии. Остальные пока расставляли мольберты и устраивались поудобнее. Трой остановилась и стала рассматривать «Комедию и Трагедию» — глиняную модель скульптурной композиции, заказанной Гарсии для нового театра в Вестминстере. Гарсия установил скульптуру на высоком постаменте с четырьмя колёсами, возле южного окна. Обе женские фигуры вздымались из цилиндрического основания. Комедия — полностью обнажённая, а Трагедия — в аляповатой мантии. Маски они держали в руках над головой. По композиции подразумевалось, что эти фигуры представляют собой языки пламени. Формы были упрощены до предела. На лице Комедии застыло угрюмое выражение, тогда как Трагедия ехидно ухмылялась.
Гарсия с недовольной физиономией стоял рядом, ожидая, что скажет Трой.
— Что ж, — произнесла она. — Мне нравится.
— Я думал, что нужно… — Он замолк, изобразив руками шлейф, которым собрался прикрыть ноги Комедии.
— По-моему, не стоит, — сказала Трой. — Это нарушит общий настрой. Впрочем, я в этом не специалист. Я ведь — художница. А почему, кстати, если я смею спросить, вы решили устроиться в моей студии?
— Я решил, что вы не станете возражать. — Говоря, Гарсия глотал отдельные звуки, а произношение немного напоминало кокни. — Через две недели я уже смотаю удочки. Нужно же мне было где-то поработать.
— Да, так вы и написали в своей необычной записке. Вы опять без гроша?
— Да.
— А куда вы переедете через две недели?
— В Лондон. Мне предоставляют комнату.
— Где?
— Где-то в Ист-Энде, кажется. В помещении бывшего склада. Один знакомый парень уговорил владельца впустить меня туда. Он даст мне адрес. Я съезжу на недельку отдохнуть куда-нибудь, а потом примусь за скульптуру.
— Кто заплатит за камень?
— Мне пообещали хороший аванс.
— Понятно. Что ж, будем надеяться, что всё это у вас выгорит. Теперь послушайте меня внимательно, Гарсия. — Трой оглянулась по сторонам и понизила голос. — Пока вы живёте и работаете в моей студии, вы должны вести себя прилично. Вы понимаете, что я имею в виду?
— Нет.
— Прекрасно понимаете. Никаких ваших привычных шалостей с женщинами я не потерплю. Вы все время сидите совсем рядом с Соней. Вы с ней вместе живёте?
— Когда хочется кушать — нужно кушать, — философски изрёк Гарсия.
— У меня здесь не ресторан, зарубите это себе на носу, пожалуйста. Хорошо? Я видела, как вчера вы пытались заигрывать с Сиклифф. Этого я тоже не потерплю. В Татлерз-энде не должно быть никаких псевдобогемных штучек, никакой свободной любви или даже обычного флирта. Это шокирует прислугу, да и вообще неприятно. Договорились?
— Угу, — ухмыльнулся Гарсия.
— Поза изменилась, — раздался голос Кэтти Босток из центра студии.
— Да, эт-та точно, — поддакнул Уотт Хэчетт. Остальные художники устремили на него неодобрительные взгляды. Австралийский акцент сиднейца был настолько выражен, что эффект получался почти комичный. Некоторые даже подозревали, что Хэчетт нарочно валяет дурака.
1 2 3 4 5 6