– Какой бриллиант? – удивленно вскинул кустистые брови Николай Кузьмич. – Я даже не трогал пакет с вещественными доказательствами, только прочел обвинительное заключение, подписал его и вернул все материалы через Людмилу Федоровну.
– Но позвольте, Николай Кузьмич! Вы мне вернули распечатанный пакет без коробочки с камнем. А вместо него – вот это. – И я протянул расписку.
Прокурор близоруко прищурился, побледнел и едва выговорил:
– Подпись моя, но я бриллианта не брал и расписки за него дать не мог…
Мы долго молчали, стараясь не смотреть друг на друга. Потом я попросил:
– Вызовите секретаря, может, все выяснится? Маслова удивилась:
– Откуда мне знать, где ваш алмаз? Я передала вам, Николай Кузьмич, дело с запечатанным пакетом, а когда получила обратно, пакет был вскрыт. В деле лежала расписка, что камень у вас, и я ничего не стала спрашивать. Я человек маленький. Сразу же понесла дело следователю. Положила его на стол при вас, – обратилась она ко мне.
Я кивнул утвердительно. Людмила Федоровна с вызовом посмотрела на меня, потом на прокурора. Мы подавленно молчали. Она передернула плечами и вышла из кабинета. Получалось, что камень взял кто-то из нас двоих…
Дело об исчезнувшем бриллианте расследовал сотрудник, прилетевший из Москвы. Для начала он назначил экспертизу расписки. Эксперт установил, что выполнена она на машинке, которая стоит в приемной, и подписана прокурором. Да и сам прокурор это не отрицал, с горестной обреченностью повторяя:
– Моя подпись, моя, собственноручно подписал, а как и когда – не знаю!
Сложилась крайне неприятная ситуация. Я был, конечно, виноват, что не сдал драгоценность в банк и тем создал условия для ее пропажи. Но прямого отношения к исчезновению алмаза я не имел. Значит, либо Маслова, либо… Николай Кузьмич? Но за ним – долгие годы беспорочной службы, репутация человека безупречной честности. Следователь назначил повторную экспертизу. Увы, заключение осталось прежним.
Прокурора до выяснения обстоятельств отстранили от занимаемой должности. Он сразу сник, постарел и одиноко сидел дома, никого не желая видеть. А Маслова подала заявление об уходе. Сотрудникам она объяснила, что без Николая Кузьмича работать не хочет. Происшествие так ее потрясло, что лучше уж ей уйти из прокуратуры, а может, и уехать.
Серьезного значения ее словам никто не придал, всему, мол, виной нервы. Маслова была хорошим, аккуратным работником, решили ее оставить в покое: все уляжется, утрясется, и она возьмет свое заявление обратно. Только следователь недоверчиво усмехался, но помалкивал.
Как потом выяснилось, он заподозрил ее сразу и не зря. Еще по приезде он распорядился установить за Людмилой Федоровной наблюдение и таким образом узнал, что она через соседей ищет знакомства с шоферами дальних рейсов. Объясняет, что нужно отправить друзьям корзину с фруктами. По почте, дескать, долго – фрукты испортятся. Это казалось подозрительным, ибо Маслова жила замкнуто, о друзьях в других городах никогда ничего не говорила, ни от кого не получала ни писем, ни других почтовых отправлений. Но шофер был найден, и корзина вручена. Когда ее осмотрели, там действительно оказались только фрукты. Водитель должен был отдать корзину на промежуточной остановке человеку, который спросит, есть ли посылка от Людмилы Федоровны. Все было просто и в то же время очень странно.
Следователь обзвонил многие населенные пункты – просил милицию проследить за человеком, который придет за корзиной. Но нельзя же было поднимать шум по всему пути следования машины, идущей из Средней Азии в Новосибирск!
Тревога все нарастала. Она еще усилилась, когда стало известно, что фруктовую корзину забрал старик, торгующий на базаре жевательным табаком – насом. А подошел он к машине на бензозаправочной станции, всего в пяти километрах от нашего города. Машину же Маслова искала непременно дальнего следования. Теперь уж подозрения следователя разделяли и другие, посвященные в ход дела.
Но подозрение – не доказательство. Через пять дней заканчивался двухнедельный срок после подачи Масловой заявления об уходе, и она стала готовить дела для передачи. Она заявила, что намерена сменить место жительства. Тогда следователь решил арестовать ее. Шаг был весьма рискованный. Если вскоре не удастся найти веских доказательств, придется освобождать арестованную из-под стражи.
Многочасовой обыск в квартире Масловой ничего не дал, только напугал ее мать и дочку. Саму Людмилу Федоровну привезли в камеру предварительного заключения в тяжелой истерике. Сотрудники прокуратуры, не посвященные в историю с фруктовой корзиной, молчаливо, но явно осуждали этот шаг приезжего следователя. Все знали, что врач констатировал у подозреваемой нервную депрессию. А тут еще тяжелая болезнь Николая Кузьмича – сдало сердце.
Очевидно, слухи о болезни прокурора дошли до Масловой. Она попросила вызвать в тюрьму следователя, которому заявила, что отпечатала и подписала расписку сама. Тот сперва только рукой махнул.
– Да не оговаривайте вы себя, Людмила Федоровна, следствию это не нужно. Вы же знаете, что две авторитетные экспертизы подтвердили подлинность подписи Николая Кузьмича.
– Эксперты ошиблись. Я это могу доказать.
– Каким образом?
– Да очень просто! Спросите любого сотрудника, кто им подписывал командировки в отсутствие прокурора. Печать прокуратуры у меня, а его подпись я давно отработала. Видно, все настолько растерялись, что позабыли об этом. Что ж, дайте мне лист бумаги и ручку. Я вам в любом количестве исполню образцы этой злосчастной подписи.
– А бриллиант? Куда делся бриллиант?
– Его взяла я. И… продала. В общем, меня заставили продать камень.
Маслова рассказала, что, спрятав алмаз, она решила уволиться, уехать и продать драгоценность не там, где поселится, а в каком-нибудь крупном столичном городе. Но из ее замысла ничего не вышло. Однажды вечером, когда она шла по безлюдной улице старого города, ей сзади накинули на голову большой платок и втащили за глинобитный забор какого-то дома. Здесь, не снимая платка, потребовали, чтобы она продала камень. Сказали, что знают – бриллиант у нее. Не продаст – поплатится жизнью. Деньги подбросят в корзине с углем для самовара. Уголь принесет мальчик. Затем она должна была найти шофера дальнего рейса и передать ему корзину фруктов. На дно нужно было положить спелый, треснутый гранат с бриллиантом внутри. Она так и сделала.
Полный сомнений следователь вернулся в прокуратуру с листом, испещренным образцами подписи Николая Кузьмича. Вначале ему казалось, что его дурачат. Но даже беглый взгляд на образцы и подпись в расписке убеждал в их полном совпадении. Допрос работников прокуратуры подтвердил, что Маслова действительно иногда подписывала за прокурора малозначительные документы.
Третью экспертную комиссию собрали уже на самом высоком уровне. Еще бы! Под сомнение поставлены основные принципы экспертного почерковедческого анализа. Но у третьего исследования было существенное преимущество: комиссия располагала большим сравнительным материалом. Многочисленные образцы подписи Николая Кузьмича, выполненные Масловой, давали возможность применить различные методики. Был испробован даже графометрический метод, давно вышедший из употребления. Усилия не пропали даром. Фотографическое увеличение спорной подписи выявило очень устойчивый признак в росчерке, который подозреваемая позаимствовала из своего факсимиле. Этого признака в подписи прокурора не было. Почерковеды пришли к выводу, что подпись на расписке выполнена рукой не Николая Кузьмича, а Масловой.
Все прояснилось. Только «Визирь» канул в неизвестность. Нашли шофера, который вез корзину, и старика, забравшего ее у бензоколонки. Старик сначала все отрицал, ссылаясь на слабую память, а потом признался, что получил фрукты и передал их какому-то приезжему из Самарканда, за что заработал хороший «бакшиш». О существовании алмаза он не знал.
Маслова старалась вспомнить подробности и как-то на допросе рассказала, что не сразу поняла, о чем ее спрашивали там, за дувалом. Мужской голос сначала упорно требовал, чтобы она призналась, где прячет «Визирь», и только потом, видя ее непонимание, сказал «алмаз». Так мы узнали, что бриллиант именной. Но все усилия обнаружить его следы оказались напрасными…
Следователь повернул бриллиант к свету, любуясь его изумительной игрой, и неторопливо подытожил:
– Таким сокровищам не место на парадном тюрбане эмира или в тайнике у жулика.
Так закончились приключения «Визиря».


Тайны прошлого

Криминалистика, будучи надежным оружием в руках следователя и суда, стремящихся отыскать истину по уголовному делу, в то же время не замыкается в рамках узкоспециальных задач. Она сторицей возвращает другим наукам то, что, когда-то позаимствовав, творчески приспособила для достижения своих специфических целей. Существуют многочисленные исторические загадки, которые так бы и остались без ответа, если бы за их решение не взялись криминалисты. Их раскрытие, как правило, не связано с чьими-то противоправными действиями или установлением виновности. Почему же ученые различных областей знаний и энтузиасты-исследователи все чаще обращаются за помощью в судебно-экспертные учреждения? Почему сюда приносят картины и рисунки, фотографии и письма, ноты и осколки керамики, изделия из камня и антикварные вещи, драгоценности и культовые предметы, оружие и поделки, назначение которых непонятно. Ведь все это могли бы исследовать историки, археологи, филологи, искусствоведы, геологи, музыковеды, ювелиры и другие вполне компетентные специалисты. Но в том-то и дело, что каждый из них смог бы изучить такой объект только в пределах своих специальных познаний. А знания каждого из нас, к сожалению, весьма ограниченны. И пришлось бы в таких случаях обращаться в несколько различных научных учреждений, создавать комиссии из специалистов, искать необходимое оборудование и аппаратуру, объединять разрозненные исследования и пытаться на этой основе сделать общий вывод.
Названные и многие другие трудности легко устраняются в учреждениях судебной экспертизы, где трудятся высококвалифицированные специалисты в различных областях знаний, есть разнообразная аналитическая аппаратура и оборудование, используются апробированные точные методики исследований, собрана специальная литература почти по всем встречающимся в практике вопросам.
Настоящий раздел посвящен рассказу о помощи экспертов-криминалистов представителям других наук – историкам и литературоведам, математикам и искусствоведам и др. Вниманию читателя предлагается несколько новелл о решении криминалистами некриминальных задач.

Феномен трех почерков

Россия XVIII века дала миру Михаила Васильевича Ломоносова – гениального ученого и поэта, заложившего основы русского литературного языка, истинного энциклопедиста, научные открытия которого обогатили многие отрасли знания и далеко опередили науку того времени. Математика, физика, химия, география, геология, философия, поэтика, грамматика – таков далеко не полный перечень его научных интересов. Не обошел он своим вниманием и такую науку, как история. Его «Краткий Российский летописец с родословием» и «Древняя Российская история» положили начало русской историографии. По разным причинам некоторые его труды в те годы не были напечатаны; другие публиковались в сокращенном, урезанном виде; третьи вообще исчезли, затерялись; четвертые вышли в свет без имени автора. Недруги (а их у Ломоносова было предостаточно) старались замолчать его работы по русской истории. Позднее к Ломоносову как к историку стали относиться довольно скептически – он, дескать, весьма поверхностно знал древнерусские летописи, а потому не имел базы для серьезных исторических исследований.
И вот перед криминалистом 28 снимков со старинных рукописей с пометами. Старший научный сотрудник Пушкинского Дома, доктор филологических наук Галина Николаевна Моисеева убеждена: они сделаны рукой М. В. Ломоносова, но доказать этого не может. Требуется квалифицированная помощь специалиста-почерковеда.
Что же предстоит исследовать?
Общее ознакомление с представленными материалами показывает, что пометы, приписки, коротенькие характеристики, несомненно, сделаны человеком, великолепно ориентировавшимся в материале. Сразу видно, что читавший не просто знакомился с текстом, а глубоко анализировал его, сопоставляя с другими историческими источниками, сопровождал комментарием и проверял, ничего не принимая слепо, на веру.
Перед исследователем старинная Псковская летопись. Ее подарил библиотеке Петербургской академии наук историк В. Н. Татищев. Почти на каждом листе – замечания, комментарии. Вот, к примеру, рассказ о Мамаевом побоище. Описав поспешное бегство из пределов Руси литовского князя Ягайло, узнавшего о разгроме татар, летописец сообщает, что войска «побегоша назад вси со много скоростию, никем не гонимы, не видеша бо тогда великого князя, ни рати его, ни оружия его. Токмо литва имени его бояхуся и трепетаху. И не яко при нынешних временах литва над нами издеваются и поругаются». На полях – приписка: «Видно, что сия книга не позже Расстригинских смущений писана».
(Автор летописи – человек, живший в конце XVI века и видевший, как изнывают русские люди от засилья польско-литовских феодалов, сознательно сопоставляет события прошлого и настоящего – события, изображенные им в «Сказании о Мамаевом побоище» (конец XIV в.) с волнующими его событиями современной ему действительности.) Коротенькая приписка Ломоносова имеет очень емкое содержание, по существу предвосхищая методику исследования старинных летописей – так называемую критику первоисточника, которая позволяет определить время их создания и воскресить имена их авторов и составителей.
«Тогда бой бысть немцев с литвой на Сряпе реке и побиша литвы 40 тысяч», – пишет летописец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18