https://wodolei.ru/catalog/unitazy/s-funkciey-bide/
Но его первоначальное рвение почти угасло.
– Рассчитывайте на меня, дорогой друг, – сказал Лювла, пожимая ему руку. Я сам старый республиканец, верный великим принципам нашей партии, и я ставлю превыше всего свободу мысли, которую вы всегда столь доблестно защищали.
Оба они отлично понимали всю пустоту подобных заверений, щедро источаемых при всяком удобном случае. Но они не находили других слов. Они не любили друг друга и не умели это скрывать.
Лювла не солгал, рассказав о визите Фокара. Визит молодого депутата, честолюбивого и решительного, сильно его обеспокоил, ибо это посещение таило в себе некоторую угрозу. Но нечто ещё более серьёзное таил в себе третий, секретный визит, который ему нанёс каноник Трюд, постоянный эмиссар парижского архиепископа. Этот ловкий церковник, который ходил как бы украдкой и говорил только шёпотом, был великолепно осведомлён обо всех подземных политических течениях. Он был специально послан к Лювла, чтобы сообщить ему, что Церковь ставит себя под его покровительство и впоследствии ответит ему своей поддержкой в более высоких сферах. «Если не голос Церкви, то, уж во всяком случае, её голоса всегда будут услышаны, господин министр…» – промолвил посредник, искушённый в торговых сделках, о которых всегда договариваются намёками, тщательно отгородясь от шокирующего цинизма.
Оставшись один, Алексис Лювла погрузился в размышления об этих трёх визитах. Он тщательно взвешивал все опасности, которые они таили. Вынужденный выбирать между двумя лагерями, как это всегда бывает в карьере политического деятеля, он твёрдо решил примкнуть к более сильному клану, предоставив противоположному лагерю одну только видимость поддержки. Не было никакого сомнения, что в данный момент, в связи с его академическими притязаниями, полезнее всего было бы поддержать Церковь. Но при этом нужно было действовать достаточно ловко, чтобы Бурдийя и Фокар не получили против него никаких улик. Так или иначе, он уже приобрёл их неприязнь: оба они не могли ему простить, что он занимает столь высокий пост. Но, в конце концов, Бурдийя давно уже выгорел дотла, и теперь его влияние в партии явно шло на убыль. Аристид Фокар был гораздо опаснее, так как за ним признавали будущность и некоторые достоинства. Его влияние возрастало, но ему пока ещё недоставало той ловкости, благодаря которой политические деятели умеют приумножать число обязанных им людей и вслед за ними пробираться к власти. Министр прошептал:
– Маленький Фокар ещё слишком молод, чтобы тягаться со мною! Проще всего было бы…
Благодаря досье полицейского управления, Лювла знал, что в своей личной жизни Фокар испытывал серьёзные затруднения: его потребности явно превышали доходы и он наделал долгов из-за своей любовницы – женщины дорогостоящей. Человека, попавшего в такое положение, легко затянуть в какое-нибудь финансовое дело. Как только он будет скомпрометирован, его нетрудно будет прибрать к рукам. Среди служебного персонала Алексиса Лювла числились полицейские агенты, люди надёжные и весьма искушённые в делах подобного рода. Они ловко умели создавать такие положения, когда порядочный человек поступается своей скрупулёзной честностью и, следовательно, становится более сговорчивым. Он решил в ближайшее время поговорить об этом с шефом полиции. По-прежнему озабоченный, Лювла приказал начальнику канцелярии явиться к нему незамедлительно.
* * *
Выйдя от министра, начальник канцелярии сразу же отправился к начальнику личного секретариата.
– Я не знаю, – сказал он, – что этот болван Бурдийя наговорил нашему патрону. Во всяком случае, патрон был зол как чёрт, когда уходил.
– А что, он смылся?
– Да. Гимнастическим шагом отправился на открытие не знаю чего. А потом он должен обедать с каким-то финансистом. У меня у самого важное свидание с редактором одной центральной газеты. Вот что, дорогой друг, возьмите-ка эту папку. Распотрошите это дело и примите необходимые меры. Это какая-то канительная распря между кюре и муниципалитетом – в безвестной дыре департамента Роны. По-моему, всё это дурацкая галиматья, но патрон почему-то считает это дело важным. В папке два или три донесения и вырезки из газет. Вы легко разберётесь, в чём там суть. Категорическое указание патрона: никаких осложнений с лионским архиепископством. Решительно никаких. Понятно?
– Ясно, – ответил начальник секретариата, положив папку на стол.
Оставшись один, он окинул взглядом океан бумаг, под которым тонул его рабочий стол. Он проворчал, подумав о министре и начальнике канцелярии:
– Поразительные люди! Они делают карьеру, посещая финансистов и редакторов центральных газет, а меня считают машиной для решения трудных вопросов. И если обнаруживается промах, все шишки летят на меня! Ничего не попишешь…
Он пожал плечами, как бы покоряясь такому положению вещей. Затем он позвонил первому секретарю и передал папку и указания.
Первый секретарь, Марсель Шуа, только что окончил два скетча для очередного ревю в «Фоли-Паризьен». Его просили внести некоторые изменения, которые позволили бы показать выгоднейшим образом прелести юной примадонны, по имени Баби Мамур. Считалось, что она в наилучших отношениях с Люсьеном Варамбоном, бывшим премьер-министром, коему в ближайшее время предстояло вновь занять этот пост. Угодить этой юной особе значило угодить Варамбону, а стало быть, пристроиться к победоносной колеснице его политической карьеры. Вся будущность Марселя Шуа, быть может, зависела от этих маленьких скетчей. В данный момент он не видел среди государственных дел решительно ничего, что равнялось бы по важности нескольким шаловливым куплетам, которые могли доставить удовольствие этой прелестной девице, дав ей возможность поднять повыше очаровательную ножку. Баби Мамур в основном пела ногами: находили, что у неё чудесный голос. Марсель Шуа должен был встретиться с нею после репетиции в кабинете директора театра. Времени было в обрез – только для того, чтобы прыгнуть в такси. Уже на ходу, с перчатками и шляпой в руках, он сунул папку второму секретарю.
Второй секретарь в это время с великим усердием подпиливал себе ногти. Не прерывая своего занятия, он пробормотал себе под нос: «А мне, натурально, начхать на этот Клошмерль! Я должен сейчас встретиться с красоткой префектшей Режиной Льеше и проводить её в дансинг: я не собираюсь вникать в провинциальные дрязги. Подарим это развлечение нашему другу Раймону Бергу».
Склонившись над испещрённой помарками рукописью, Раймон Берг очень быстро и очень прилежно что-то писал. Кисть его левой руки судорожно сжимала лоб, выдавая могучие усилия мысли.
– Я вам помешал, старина? – спросил его второй секретарь.
– Да, действительно помешали, – ответил без обиняков Раймон Берг. – Для бумажонок у меня, право же, нет времени. Я заканчиваю статью для журнала «Эпок», – завтра она должна уйти в набор. Не хотите ли её прослушать? Меня интересует ваше мнение.
– Через минуту я буду в вашем распоряжении, старина. Сейчас я должен сделать всё необходимое с этой папкой. И второй секретарь поспешил исчезнуть. Он зашёл в соседний кабинет. Это был кабинет четвёртого секретаря. Грациозным движением он протянул ему папку.
– Дорогой друг, – проговорил он, – вот небольшое дело…
– Нет! – отрезал четвёртый секретарь.
– Но это совершенный пустяк. Вы справитесь с ним очень быстро…
– Нет, – громче повторил четвёртый секретарь.
– Я нахожу это странным… – заметил второй секретарь.
И в третий раз ему не дали окончить фразу.
– Я же работаю! – прорычал четвёртый секретарь с разъярённым видом.
И это было правдой. Он работал, и работал над государственными делами. Их было всего несколько в министерстве, молодых людей со слабой надеждой на будущее, имевших такое странное пристрастие.
– О, простите, дорогой друг!
Второй секретарь удалился, подумав про себя: «Да, работа не делает людей любезнее!»
В соседней комнате элегантный юноша с решительной внешностью, разложив на столе множество фотографий автомобилей, сравнивал их между собой.
– Не хотите ли купить автомобиль по случаю? – спросил он второго секретаря. – У меня сейчас наклюнулось два или три блестящих дельца, мой друг. Пользуйтесь, пока не поздно. Вот «Делаж», – шесть цилиндров, прошёл ровно десять тысяч километров. Или вы предпочитаете «Балло», «Буазен», «Шенар»?
– Я пришёл сюда не для этого…
– Это не довод. Поверьте мне, люди покупают автомобиль, когда они меньше всего собираются это сделать. Может быть, кто-нибудь заинтересуется «ролс-ройсом»? Последняя модель, шикарнейший кузов. Он принадлежит одному американцу, который возвращается на родину. Я получаю автомобиль из первых рук, а это выгодно из-за комиссионных. Кстати, о комиссионных: если дельце выгорит, я вам, разумеется, предоставлю вашу долю.
– Я об этом подумаю. А не хотите ли вы заняться Клошмерлем?
– Сколько лошадиных сил? – спросил молодой человек.
– Это не автомобиль, это дело. Вот оно.
Лицо молодого человека выразило искреннее разочарование.
– Послушайте, – сказал он, – требуйте от меня чего угодно, только не заставляйте копаться в папках. Уверяю вас: это не по моей части.
– А что по вашей части?
– Бизнес – я не собираюсь это скрывать. Никто из ваших знакомых не ищет квартиру? У меня есть две – в прекрасном районе. Стоят совсем недорого. Кроме того, я могу предложить три помещения для торговых предприятий: одно в районе Бульваров, другое – на улице Ла-Боэси, третье, представьте себе, на улице Де-Ла-Пэ. На этих помещениях я могу вам оставить чистеньких десять тысяч комиссионных. Вас ничего из всего этого не заинтересует?
– В данную минуту меня интересует человек, который взял бы на себя эту папку.
– Послушайте, – сказал молодой человек, – как-никак я числюсь в министерстве и поэтому попробую вам помочь. О чём там идёт речь?
– Какие-то политические распри в маленьком городишке. Нужно подготовить инструкции для тамошнего префекта.
– Чудесно! – воскликнул юноша. – У меня есть человек, который вам нужен. Поднимитесь-ка этажом выше, в четвёртое бюро, и отдайте ваше дело помощнику начальника канцелярии по фамилии Птибидуа. Если там нужно принять какое-нибудь решение – он будет в восторге. Этот малый горит желанием облагодетельствовать своих современников. Скажите ему, что вы от меня. Я ему недавно подбавил рвения, уступив половину своих премиальных. С тех пор я могу просить его о чём угодно.
– Иду прямо к нему. Чрезвычайно вам признателен. Вы меня выручили.
– Из любого положения можно выкрутиться, – уверенно заявил молодой человек.
Он взял под руку второго секретаря и не давал ему уйти.
– Послушайте, – сказал он, – у меня на примете есть одно солидное акционерное общество, оно ещё только складывается. Это вас не соблазняет?
– По правде говоря, нет. Но почему бы вам не поговорить об этом с патроном?
– С Лювла?
– Конечно, ведь он управляет целой бездной разных компаний.
Молодой человек состроил гримасу и проговорил:
– С Лювла работать неинтересно. Всю прибыль он положит себе в карман, а когда дела пошатнутся, бросит всех на произвол судьбы. Ваш министр – хороший гусь!
* * *
Итак, в конечном итоге решение должен был принять заместитель начальника четвёртого бюро Серафен Птибидуа. Это был исключительно угрюмый человек. Его беспросветная меланхолия была следствием одного досадного недостатка, оказавшего самое прискорбное влияние на его характер, а стало быть, и на его карьеру. О Птибидуа можно было сказать то же, что некоторые историки говорили о Наполеоне: «Insignis sicut pueri». Маленький, как у мальчика (лат.).
Но у несчастного заместителя начальника бюро этот недостаток не возмещался гением, который мог бы доставить разочарованной любовнице, по крайней мере, интеллектуальное удовлетворение, которое, в соответствии с комплексами, выявляемыми психоанализом, может иной раз обернуться наслаждением физиологическим (что, впрочем, ещё не доказано). Для того чтобы нас лучше поняли, скажем прямо: нагота Серафена Птибидуа вызвала бы улыбку на устах у дам, всегда стремящихся заранее узнать, какая участь их ожидает. Они не преминули бы тотчас заметить, что возможности Птибидуа более чем скромны. По этой причине заместитель начальника бюро предавался утехам любви только в абсолютном мраке, но утехи эти были настолько незаметны для его партнёрши, что его не принимали всерьёз даже под покровом темноты, способствующей игре воображения. В довершение несчастья Птибидуа воодушевляли только могучие женщины, которых обычно называли «гренадёрами». Одни великанши приводили его в трепет. Но в их объятиях он оказывался, можно сказать, неощутимым и был для них не более как лёгкая закуска, нисколько не утоляющая голода. За объятиями всегда следовало растерянное удивление, в котором сквозила ирония, если не жалость.
Когда изучают человеческий характер, обычно недооценивают низменные показатели, имеющие весьма серьёзное значение. Чаще всего душа многим обязана телу, в коем она обитает. Некоторые несоответствия между душой и телом могут привести к трагедии, если они связаны, как в данном случае, с маленькой деталью, вызывающей всеобщие насмешки, ибо она не может долгое время оставаться в секрете. Нужно признать, что судьба бывает жестокой: часто она портит жизнь из-за нескольких унций плоти, бывая или слишком скупой, или чрезмерно расточительной, что, в свою очередь, чревато некоторыми неудобствами. Но Птибидуа охотно предпочёл бы подобное несчастье своей беде: увечить, исторгать крики, даже вызывать ужас – всё казалось ему более приемлемым, чем молчаливое безразличие, которое следовало за его беглой атакой.
Учитывая своё положение, Птибидуа в ранней молодости благоразумно женился на совсем молоденькой девушке, только что вышедшей из монастыря. Она была воплощением самого неведения и верности супружескому долгу. К несчастью, г-жа Птибидуа вскоре узнала (по-видимому, из слухов, так как всё на свете разглашается и женщины любят хвастать), что она была обделена радостями, которые должен был принести законный брак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Рассчитывайте на меня, дорогой друг, – сказал Лювла, пожимая ему руку. Я сам старый республиканец, верный великим принципам нашей партии, и я ставлю превыше всего свободу мысли, которую вы всегда столь доблестно защищали.
Оба они отлично понимали всю пустоту подобных заверений, щедро источаемых при всяком удобном случае. Но они не находили других слов. Они не любили друг друга и не умели это скрывать.
Лювла не солгал, рассказав о визите Фокара. Визит молодого депутата, честолюбивого и решительного, сильно его обеспокоил, ибо это посещение таило в себе некоторую угрозу. Но нечто ещё более серьёзное таил в себе третий, секретный визит, который ему нанёс каноник Трюд, постоянный эмиссар парижского архиепископа. Этот ловкий церковник, который ходил как бы украдкой и говорил только шёпотом, был великолепно осведомлён обо всех подземных политических течениях. Он был специально послан к Лювла, чтобы сообщить ему, что Церковь ставит себя под его покровительство и впоследствии ответит ему своей поддержкой в более высоких сферах. «Если не голос Церкви, то, уж во всяком случае, её голоса всегда будут услышаны, господин министр…» – промолвил посредник, искушённый в торговых сделках, о которых всегда договариваются намёками, тщательно отгородясь от шокирующего цинизма.
Оставшись один, Алексис Лювла погрузился в размышления об этих трёх визитах. Он тщательно взвешивал все опасности, которые они таили. Вынужденный выбирать между двумя лагерями, как это всегда бывает в карьере политического деятеля, он твёрдо решил примкнуть к более сильному клану, предоставив противоположному лагерю одну только видимость поддержки. Не было никакого сомнения, что в данный момент, в связи с его академическими притязаниями, полезнее всего было бы поддержать Церковь. Но при этом нужно было действовать достаточно ловко, чтобы Бурдийя и Фокар не получили против него никаких улик. Так или иначе, он уже приобрёл их неприязнь: оба они не могли ему простить, что он занимает столь высокий пост. Но, в конце концов, Бурдийя давно уже выгорел дотла, и теперь его влияние в партии явно шло на убыль. Аристид Фокар был гораздо опаснее, так как за ним признавали будущность и некоторые достоинства. Его влияние возрастало, но ему пока ещё недоставало той ловкости, благодаря которой политические деятели умеют приумножать число обязанных им людей и вслед за ними пробираться к власти. Министр прошептал:
– Маленький Фокар ещё слишком молод, чтобы тягаться со мною! Проще всего было бы…
Благодаря досье полицейского управления, Лювла знал, что в своей личной жизни Фокар испытывал серьёзные затруднения: его потребности явно превышали доходы и он наделал долгов из-за своей любовницы – женщины дорогостоящей. Человека, попавшего в такое положение, легко затянуть в какое-нибудь финансовое дело. Как только он будет скомпрометирован, его нетрудно будет прибрать к рукам. Среди служебного персонала Алексиса Лювла числились полицейские агенты, люди надёжные и весьма искушённые в делах подобного рода. Они ловко умели создавать такие положения, когда порядочный человек поступается своей скрупулёзной честностью и, следовательно, становится более сговорчивым. Он решил в ближайшее время поговорить об этом с шефом полиции. По-прежнему озабоченный, Лювла приказал начальнику канцелярии явиться к нему незамедлительно.
* * *
Выйдя от министра, начальник канцелярии сразу же отправился к начальнику личного секретариата.
– Я не знаю, – сказал он, – что этот болван Бурдийя наговорил нашему патрону. Во всяком случае, патрон был зол как чёрт, когда уходил.
– А что, он смылся?
– Да. Гимнастическим шагом отправился на открытие не знаю чего. А потом он должен обедать с каким-то финансистом. У меня у самого важное свидание с редактором одной центральной газеты. Вот что, дорогой друг, возьмите-ка эту папку. Распотрошите это дело и примите необходимые меры. Это какая-то канительная распря между кюре и муниципалитетом – в безвестной дыре департамента Роны. По-моему, всё это дурацкая галиматья, но патрон почему-то считает это дело важным. В папке два или три донесения и вырезки из газет. Вы легко разберётесь, в чём там суть. Категорическое указание патрона: никаких осложнений с лионским архиепископством. Решительно никаких. Понятно?
– Ясно, – ответил начальник секретариата, положив папку на стол.
Оставшись один, он окинул взглядом океан бумаг, под которым тонул его рабочий стол. Он проворчал, подумав о министре и начальнике канцелярии:
– Поразительные люди! Они делают карьеру, посещая финансистов и редакторов центральных газет, а меня считают машиной для решения трудных вопросов. И если обнаруживается промах, все шишки летят на меня! Ничего не попишешь…
Он пожал плечами, как бы покоряясь такому положению вещей. Затем он позвонил первому секретарю и передал папку и указания.
Первый секретарь, Марсель Шуа, только что окончил два скетча для очередного ревю в «Фоли-Паризьен». Его просили внести некоторые изменения, которые позволили бы показать выгоднейшим образом прелести юной примадонны, по имени Баби Мамур. Считалось, что она в наилучших отношениях с Люсьеном Варамбоном, бывшим премьер-министром, коему в ближайшее время предстояло вновь занять этот пост. Угодить этой юной особе значило угодить Варамбону, а стало быть, пристроиться к победоносной колеснице его политической карьеры. Вся будущность Марселя Шуа, быть может, зависела от этих маленьких скетчей. В данный момент он не видел среди государственных дел решительно ничего, что равнялось бы по важности нескольким шаловливым куплетам, которые могли доставить удовольствие этой прелестной девице, дав ей возможность поднять повыше очаровательную ножку. Баби Мамур в основном пела ногами: находили, что у неё чудесный голос. Марсель Шуа должен был встретиться с нею после репетиции в кабинете директора театра. Времени было в обрез – только для того, чтобы прыгнуть в такси. Уже на ходу, с перчатками и шляпой в руках, он сунул папку второму секретарю.
Второй секретарь в это время с великим усердием подпиливал себе ногти. Не прерывая своего занятия, он пробормотал себе под нос: «А мне, натурально, начхать на этот Клошмерль! Я должен сейчас встретиться с красоткой префектшей Режиной Льеше и проводить её в дансинг: я не собираюсь вникать в провинциальные дрязги. Подарим это развлечение нашему другу Раймону Бергу».
Склонившись над испещрённой помарками рукописью, Раймон Берг очень быстро и очень прилежно что-то писал. Кисть его левой руки судорожно сжимала лоб, выдавая могучие усилия мысли.
– Я вам помешал, старина? – спросил его второй секретарь.
– Да, действительно помешали, – ответил без обиняков Раймон Берг. – Для бумажонок у меня, право же, нет времени. Я заканчиваю статью для журнала «Эпок», – завтра она должна уйти в набор. Не хотите ли её прослушать? Меня интересует ваше мнение.
– Через минуту я буду в вашем распоряжении, старина. Сейчас я должен сделать всё необходимое с этой папкой. И второй секретарь поспешил исчезнуть. Он зашёл в соседний кабинет. Это был кабинет четвёртого секретаря. Грациозным движением он протянул ему папку.
– Дорогой друг, – проговорил он, – вот небольшое дело…
– Нет! – отрезал четвёртый секретарь.
– Но это совершенный пустяк. Вы справитесь с ним очень быстро…
– Нет, – громче повторил четвёртый секретарь.
– Я нахожу это странным… – заметил второй секретарь.
И в третий раз ему не дали окончить фразу.
– Я же работаю! – прорычал четвёртый секретарь с разъярённым видом.
И это было правдой. Он работал, и работал над государственными делами. Их было всего несколько в министерстве, молодых людей со слабой надеждой на будущее, имевших такое странное пристрастие.
– О, простите, дорогой друг!
Второй секретарь удалился, подумав про себя: «Да, работа не делает людей любезнее!»
В соседней комнате элегантный юноша с решительной внешностью, разложив на столе множество фотографий автомобилей, сравнивал их между собой.
– Не хотите ли купить автомобиль по случаю? – спросил он второго секретаря. – У меня сейчас наклюнулось два или три блестящих дельца, мой друг. Пользуйтесь, пока не поздно. Вот «Делаж», – шесть цилиндров, прошёл ровно десять тысяч километров. Или вы предпочитаете «Балло», «Буазен», «Шенар»?
– Я пришёл сюда не для этого…
– Это не довод. Поверьте мне, люди покупают автомобиль, когда они меньше всего собираются это сделать. Может быть, кто-нибудь заинтересуется «ролс-ройсом»? Последняя модель, шикарнейший кузов. Он принадлежит одному американцу, который возвращается на родину. Я получаю автомобиль из первых рук, а это выгодно из-за комиссионных. Кстати, о комиссионных: если дельце выгорит, я вам, разумеется, предоставлю вашу долю.
– Я об этом подумаю. А не хотите ли вы заняться Клошмерлем?
– Сколько лошадиных сил? – спросил молодой человек.
– Это не автомобиль, это дело. Вот оно.
Лицо молодого человека выразило искреннее разочарование.
– Послушайте, – сказал он, – требуйте от меня чего угодно, только не заставляйте копаться в папках. Уверяю вас: это не по моей части.
– А что по вашей части?
– Бизнес – я не собираюсь это скрывать. Никто из ваших знакомых не ищет квартиру? У меня есть две – в прекрасном районе. Стоят совсем недорого. Кроме того, я могу предложить три помещения для торговых предприятий: одно в районе Бульваров, другое – на улице Ла-Боэси, третье, представьте себе, на улице Де-Ла-Пэ. На этих помещениях я могу вам оставить чистеньких десять тысяч комиссионных. Вас ничего из всего этого не заинтересует?
– В данную минуту меня интересует человек, который взял бы на себя эту папку.
– Послушайте, – сказал молодой человек, – как-никак я числюсь в министерстве и поэтому попробую вам помочь. О чём там идёт речь?
– Какие-то политические распри в маленьком городишке. Нужно подготовить инструкции для тамошнего префекта.
– Чудесно! – воскликнул юноша. – У меня есть человек, который вам нужен. Поднимитесь-ка этажом выше, в четвёртое бюро, и отдайте ваше дело помощнику начальника канцелярии по фамилии Птибидуа. Если там нужно принять какое-нибудь решение – он будет в восторге. Этот малый горит желанием облагодетельствовать своих современников. Скажите ему, что вы от меня. Я ему недавно подбавил рвения, уступив половину своих премиальных. С тех пор я могу просить его о чём угодно.
– Иду прямо к нему. Чрезвычайно вам признателен. Вы меня выручили.
– Из любого положения можно выкрутиться, – уверенно заявил молодой человек.
Он взял под руку второго секретаря и не давал ему уйти.
– Послушайте, – сказал он, – у меня на примете есть одно солидное акционерное общество, оно ещё только складывается. Это вас не соблазняет?
– По правде говоря, нет. Но почему бы вам не поговорить об этом с патроном?
– С Лювла?
– Конечно, ведь он управляет целой бездной разных компаний.
Молодой человек состроил гримасу и проговорил:
– С Лювла работать неинтересно. Всю прибыль он положит себе в карман, а когда дела пошатнутся, бросит всех на произвол судьбы. Ваш министр – хороший гусь!
* * *
Итак, в конечном итоге решение должен был принять заместитель начальника четвёртого бюро Серафен Птибидуа. Это был исключительно угрюмый человек. Его беспросветная меланхолия была следствием одного досадного недостатка, оказавшего самое прискорбное влияние на его характер, а стало быть, и на его карьеру. О Птибидуа можно было сказать то же, что некоторые историки говорили о Наполеоне: «Insignis sicut pueri». Маленький, как у мальчика (лат.).
Но у несчастного заместителя начальника бюро этот недостаток не возмещался гением, который мог бы доставить разочарованной любовнице, по крайней мере, интеллектуальное удовлетворение, которое, в соответствии с комплексами, выявляемыми психоанализом, может иной раз обернуться наслаждением физиологическим (что, впрочем, ещё не доказано). Для того чтобы нас лучше поняли, скажем прямо: нагота Серафена Птибидуа вызвала бы улыбку на устах у дам, всегда стремящихся заранее узнать, какая участь их ожидает. Они не преминули бы тотчас заметить, что возможности Птибидуа более чем скромны. По этой причине заместитель начальника бюро предавался утехам любви только в абсолютном мраке, но утехи эти были настолько незаметны для его партнёрши, что его не принимали всерьёз даже под покровом темноты, способствующей игре воображения. В довершение несчастья Птибидуа воодушевляли только могучие женщины, которых обычно называли «гренадёрами». Одни великанши приводили его в трепет. Но в их объятиях он оказывался, можно сказать, неощутимым и был для них не более как лёгкая закуска, нисколько не утоляющая голода. За объятиями всегда следовало растерянное удивление, в котором сквозила ирония, если не жалость.
Когда изучают человеческий характер, обычно недооценивают низменные показатели, имеющие весьма серьёзное значение. Чаще всего душа многим обязана телу, в коем она обитает. Некоторые несоответствия между душой и телом могут привести к трагедии, если они связаны, как в данном случае, с маленькой деталью, вызывающей всеобщие насмешки, ибо она не может долгое время оставаться в секрете. Нужно признать, что судьба бывает жестокой: часто она портит жизнь из-за нескольких унций плоти, бывая или слишком скупой, или чрезмерно расточительной, что, в свою очередь, чревато некоторыми неудобствами. Но Птибидуа охотно предпочёл бы подобное несчастье своей беде: увечить, исторгать крики, даже вызывать ужас – всё казалось ему более приемлемым, чем молчаливое безразличие, которое следовало за его беглой атакой.
Учитывая своё положение, Птибидуа в ранней молодости благоразумно женился на совсем молоденькой девушке, только что вышедшей из монастыря. Она была воплощением самого неведения и верности супружескому долгу. К несчастью, г-жа Птибидуа вскоре узнала (по-видимому, из слухов, так как всё на свете разглашается и женщины любят хвастать), что она была обделена радостями, которые должен был принести законный брак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47