– У меня кое-что есть не только там, – ответил Скирвин. – Сам не понимаю, что я делаю в этой дыре.
– Сходи к Ирине.
– Она исходит слюной по прекрасному лейтенанту Глазовскому. Когда она в таком состоянии, ее невозможно просить о маленькой услуге.
Он плюнул в корзинку для бумаг.
– Все женщины сумасшедшие!
Вдруг он забеспокоился, впервые показывая признаки опьянения:
– Ты ведь мне друг, Стив, да? Я могу тебе все это говорить?
Юбер успокаивающе улыбнулся:
– Если хочешь сменить пластинку, расскажи мне о Глазовском. Где он заслужил все те награды, что увешали его грудь, будто панцирь?
– В Корее. Восемь зарегистрированных сбитых самолетов противника. Глазовский Федор для дам – это тот еще парень. Его отец был дипломатом, и он жил с ним в Италии и Египте. Недолго, но все-таки...
Юбер мягко спросил:
– Все-таки что?
Скирвин бросил на него странный взгляд.
– Ничего.
Что-то необъяснимое сжало Юберу горло. Словно знак судьбы: Федор Глазовский, Ирина Витинова и Томас Скирвин – треугольник, в котором разыграется партия.
Скирвин резко встал и повел своими широченными плечами.
– Пить больше нечего. Пошли в бар.
Юбер тоже встал.
– Ты мне до сих пор не сказал, в чем состоит твоя работа здесь. Раз ты взял меня в помощники, я имею право знать?
– Слушай меня внимательно, дружище: помощник мне нужен, как собаке пятая нога. Если я взял тебя сюда под мою личную ответственность (он передразнил чекиста, предупреждавшего его), то только потому, что иногда мне хочется поговорить на том поганом языке, что используется в Штатах, и поговорить с человеком, который сам хорошо говорит на нем и не повторяет каждую секунду: "Произноси четче, Томас, и говори медленнее, если хочешь, чтобы тебя поняли". В конце концов от этого начинает тошнить.
Он подтолкнул его к двери.
– Пошли, поговорим, в бар. И поговорим на американском!
– У тебя, старик, – сказал Юбер, – тоска по родине.
Скирвин остановился и сильно побледнел. У него на висках вздулись жилы, он стиснул кулаки и с яростью пробурчал:
– Никогда больше не говори этого, подонок, или я разорву тебя на куски! Слышишь?
Юбер сделал над собой усилие, чтобы сохранить спокойствие.
– Да ладно, Том! Я сказал это в шутку...
– Даже в шутку, – ответил тот дрожавшим голосом. – Даже в шутку, слышишь? Никогда...

* * *

Михаил Григорьев, выйдя из автомобиля, ответил на приветствие дежурного у двери и вошел в здание управления МВД.
– Я хочу видеть начальника управления, – обратился он к секретарю, проходившему по холлу.
– Как доложить?
– Михаил Григорьев, начальник управления Адатиума.
Через минуту его проводили в кабинет, который еще недавно занимал Владимир. Молодой человек с суровым замкнутым лицом представился:
– Иосиф Серов, новый начальник Ногликовского управления. Спасибо, что навестили меня.
Григорьев сразу перешел к делу:
– Мой приезд не просто визит вежливости. Я хорошо знал Владимира...
Он увидел, как напряглось лицо Серова, и из осторожности поспешил добавить:
– И никогда бы не заподозрил его... В общем, это меня не касается, однако, мне довелось заниматься расследованием дела, в ходе которого он был разоблачен, и я хотел бы, если это возможно, посмотреть материалы досье...
Серов перебил его.
– Досье у нас нет. Его забрала госбезопасность, и я сомневаюсь, что они согласятся его кому-нибудь показать...
Григорьев постарался скрыть разочарование.
– Госбезопасность? Это их люди разоблачили Владимира?
Серов очень холодно уточнил:
– Да, один из их агентов. Женщина... Некая Лин Маннова.
На этот раз Григорьев вздрогнул:
– Лин Маннова? Вы уверены?
Серов удивился:
– Конечно, я уверен... А что? Вы ее знаете?
– Видел однажды в Адатиуме. Очень недолго...
Серов казался равнодушным. Григорьев понял, что ни на какую помощь с его стороны ему надеяться не приходится. Однако, Григорьев носом чувствовал, что здесь что-то нечисто. Владимир не мог быть виновен в гибели одного из его людей.
Он простился и сел в машину. Было пасмурно, птицы низко летали над землей.
– Возвращаемся, – бросил он шоферу.
Он закурил сигарету и решил не бросать это дело. У него убили сотрудника, и он хотел знать, кто и почему. Никто не помешает ему провести неофициальное расследование.
И в первую очередь заняться Манновой.

12

Мистер Смит с интересом смотрел на входившего Говарда. Молодой капитан улыбался.
– Что случилось? – спросил большой босс.
– У нас есть новости о сто семнадцатом!
Вялое белое лицо мистера Смита осветилось.
– Уф! А я, честно говоря, начал рвать на себе волосы!
Говард не мог удержаться от того, чтоб не бросить ироничный взгляд на лысый череп своего шефа.
– Рожайте, старина! – приказал тот.
Говард кашлянул в кулак.
– Меня особенно тревожит, что наш агент женщина, что должна была встретить сто семнадцатого в Ногликах и помочь добраться до Погоби, до сих пор не подает признаков жизни. Это очень тревожно!
Мистер Смит нахмурил брови, отчего его очки сползли на нос.
– Что вы рассказываете? Так есть у вас новости или нет?
Говард неторопливо объяснил:
– Есть. Двести тринадцатый обнаружил Юбера в Погоби и сделал все необходимое в соответствии с инструкциями, переданными ему нами.
– Превосходно. Они знают друг о друге?
– Нет. Двести тринадцатый категорически воспротивился этому. Он хочет оставаться неизвестным... – Держите меня в курсе. Что еще?
Федор Глазовский был пьян, сильно пьян. Юбер, активно помогавший ему прийти в это состояние, спросил себя, что будет, если молодого лейтенанта увидят в таком состоянии начальники. Вне всяких сомнений, его вычеркнут из списка летного состава; в самом лучшем случае запретят летать на реактивных самолетах.
Комната Глазовского находилась в домике, стоявшем возле ангаров. Он украсил ее стены своими акварелями, которые все изображали самолеты. Там же было несколько фотографий Глазовского в летной форме, сделанных на корейской войне. На двух из них он гордо опирался ногой на дымившиеся обломки: остатки сбитых им самолетов. На комоде стояли два фотопортрета: один – довольно пожилого мужчины во фраке; другой – женщины с мягким и благородным лицом, окруженным седыми волосами. Глазовский был похож на женщину. Между портретами стояла миниатюрная позолоченная гондола, совершенно неожиданная в этом уголке света, на которой было написано по-французски: "На память о Венеции".
Пьяный Глазовский немного заплетающимся языком рассказывал Юберу, изображавшему такую же степень опьянения, чтобы упростить разговор:
– Невинность я потерял в Италии, – словоохотливо объяснял русский летчик. – В посольстве был итальянский персонал, в том числе одна женщина, лет, наверное, сорока, весившая на двадцать кило больше, чем нужно. Это случилось зимой, когда у меня начиналась ангина. Врач прописал мне висмутные свечи, я это хорошо помню. Их надо было менять каждые три часа. Мария, ее звали Мария, очень оригинально для итальянки, вызвалась делать это ночью... Но, может быть, вам неинтересно, Стив?
– Что вы, интересно, – ответил Юбер. – Она была похожа на Ирину Витинову?
Федор секунду поколебался.
– Очень, – ответил он, – хотя она была брюнеткой, а Ирина блондинка. Она была толстой, очень толстой, а Ирина худенькая.
– Очень худенькая, – бросил Юбер, сильно кивнув головой.
– Очень худенькая, но не тощая, – запротестовал Федор. – Не тощая.
– Ирина занимается любовью лучше, чем Мария? – спросил Юбер искренне заинтересованным и дружеским тоном.
Федор ответил через несколько секунд:
– Не знаю, старина. Правда, не знаю...
– Вы не помните, как прошло с Марией?
– Нет... То есть, я очень хорошо помню. Она была жуткой шлюхой и имела огненный темперамент. Нет, не в этом дело... В общем... между Ириной и мной еще ничего не было.
Юбер контролировал свое дыхание и время от времени, когда молодой лейтенант смотрел на него, морщился, как пьяный.
– Она не хочет?
– О! Хочет... Она полностью согласна. Я ее прямо спросил об этом! Я ей сказал: "Дорогая Ирина, вам доставит удовольствие заняться со мной любовью?" А она мне ответила, что умирает от желания. Мило, а?
– Раз она согласна, – удивился Юбер, – чего же вы ждете?
Федор бессильно развел руками.
– Случай, старина. Случай! Полковник ревнив, как тигр, и всякий раз, когда его жена выезжает из лагеря, он делает так, чтобы я остался здесь. Заниматься этим тут неудобно. Ирина все-таки не такая женщина, которую можно взять тайком в темном коридоре или на столе. Нет, я хочу, чтобы у нее осталось хорошее воспоминание о первом разе. Хотя бы о первом...
– Вы совершенно правы, и эта забота делает вам честь, – наставительно сказал Юбер.
– Правда?
Федор снова налил водки себе и наполнил стакан Юбера. Тот стал расхаживать по комнате с единственной целью: вылить спиртное в глиняный горшок, стоявший на углу стола, в тот момент, когда лейтенант будет смотреть в другую сторону.
– У меня есть идея, – бросил он.
– Да? – переспросил лейтенант.
– Вчера Скирвин возил меня по окрестностям и показал заброшенный аэродром в двадцати километрах к юго-западу отсюда. Кажется, полоса в хорошем состоянии, во всяком случае на нее может сесть самолет весом меньше десяти тонн. Так сказал Скирвин...
– Это верно, – подтвердил Глазовский. – А чем это может мне помочь?
Лейтенант с силой потер глаза кулаками, и Юбер воспользовался этим, чтобы вылить водку.
– Подождите! В один прекрасный день Ирина... Вы позволите мне называть ее так?
– Конечно, старина, конечно, – великодушно разрешил лейтенант.
– Итак, Ирина выезжает на машине и, никому ничего не сказав, направляется на тот аэродром. Через некоторое время вы вылетаете в тренировочный полет и приземляетесь прямо там. Делаете с Ириной свое дельце, а потом разъезжаетесь в разные стороны...
Короткая пауза.
– Полная чушь! – бросил лейтенант, пытаясь засмеяться.
Юбер притворился обиженным.
– Я просто пытаюсь вам помочь. Делайте, как хотите... Лично мне на это глубоко наплевать.
Глазовский отпил два глотка, громко рыгнул и объяснил:
– Полная чушь по двум причинам, которые я вам сейчас изложу, милейший!
Он сделал паузу, поднял палец.
– Причина первая: Ирина никогда не выезжает одна. Она ездит с шофером, а подключить к делу постороннего человека означает рисковать налететь на крупные неприятности. Вторая причина: я летаю только на МИГах и не могу оставить самолет на полосе с включенными реакторами, пока буду заниматься... своим дельцем, как вы это называете. Я не смогу взлететь без помощи.
Юбер задумчиво поскреб подбородок.
– Об этом я не подумал, – признался он. – Но должен же существовать способ...
– А потом, – добавил Глазовский, – нам категорически запрещено оставлять самолет хотя бы на секунду под угрозой трибунала.
Юбер засмеялся.
– Серьезно? Вот смех-то! Боятся, что его украдут?
– Не знаю, – ответил Глазовский, пожимая плечами. – А зачем кому-то красть МИГ?
Юбер ответил непринужденным тоном:
– Зачем? Ну, старина, правительство США предложило сто тысяч долларов тому, кто доставит ему этот самолет. Думаю, предложение остается в силе...
– А на кой черт он им сдался? – спросил Глазовский, который не интересовался ничем, кроме женщин и самолетов.
– Не знаю, – сказал Юбер. – Они хотят последнюю модель.
– Я летаю на последней, – гордо сообщил лейтенант. – На семнадцатой, старина. Отличная машина, можешь мне поверить.
В коридоре послышались шаги. В дверь постучали.
– Кто там? – едва выговорил Глазовский.
– Скирвин. Мне сказали, Николе здесь, у вас.
– Я здесь, – подтвердил Юбер.
– Заходите! – пригласил лейтенант.
Томас Скирвин вошел и, увидев его, Юбер подумал, что никогда не сможет привыкнуть к его физиономии фавна, которой не хватало только бородки клинышком. У Скирвина был озабоченный вид.
– Что такого интересного вы можете рассказывать? – спросил он.
Глазовский просветил его:
– Ваш друг говорит, что американцы пообещали сто тысяч долларов тому, кто доставит им МИГ последней модели. Забавно, да?
Скирвин остался невозмутимым, а его веки полуприкрылись, и острый взгляд остановился на Юбере, который заставил себя засмеяться.
– Самое забавное, – сказал Скирвин, – что это чистая правда. Но я думаю, что мой помощник Стив Николе слишком хорошо тут устроился. Я бы очень хотел видеть его на работе, хотя бы изредка. Просто из принципа.
Юбер встал, немного покачиваясь.
– Честное слово, вы пьяны! – буркнул Скирвин, выглядевший по-настоящему рассерженным.
– Не так сильно, как он! – хохотнул Юбер, показывая на лейтенанта.
Скирвин выругался сквозь зубы.
– Слушайте, Федор, вы доставите мне удовольствие, если немедленно ляжете в постель с четырьмя или пятью таблетками аспирина в желудке. Если Витинов увидит вас в таком виде, вам не поздоровится!
– Он прав, – сказал лейтенант, пытаясь подняться. – Я сделаю так, как он говорит...
Скирвин сам приготовил летчику лекарство, заставил его выпить, а потом помог лечь, после чего увел Юбера из комнаты.
– Вы заслужили хорошую взбучку, старина! Если об этом станет известно, с вас снимут шкуру.
– Ты больше не говоришь мне "ты"? – притворился удивленным Юбер, подавляя сильное желание рассмеяться.
– Мне сейчас очень хочется поколотить тебя.
– Не делай этого! Я больше не буду.

13

Томас Скирвин сказал Юберу, что согласился учить русских летчиков методам ведения боя американскими истребителями и что ему нужна помощь в подготовке теоретической части своих занятий. Юбера подмывало заявить, что он может понять, если такой вот Скирвин переходит на другую сторону по идейным соображениям, но не понимает, как это можно учить своих новых друзей ловчее убивать вчерашних братьев. Есть вещи, которые нельзя делать.
Но Юбер оказался в этом глухом уголке Сахалина вовсе не затем, чтобы читать мораль дезертиру из ВВС, и поэтому любезно ответил на предложение:
– Знаешь, мне что этим заниматься, что жирафа красить...
Скирвин несколько секунд помолчал, потом объявил нейтральным тоном:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15