https://wodolei.ru/catalog/vanni/gzhakuzi/
«Чтобы это осознать, нам нужно было пройти через „провал в Хельсинки“, – говорит Виталий Андреевич.-Нас тогда зверски ругали, критиковали. И поделом. (Впрочем, зверски – это с нашей точки зрения, ибо критика фехтовальщиков не идет ни в какое сравнение с тем, как поступили с футболистами, с Борисом…) Признаться, одно время мы чувствовали себя очень скверно и одиноко. Но в конечном счете выстояли. И тут большую помощь на совместных сборах нам оказали венгры. Кроме того, мы начали выезжать на международные турниры – так сказать, на ощупь пробовать западноевропейское фехтование и, в общем, довольно быстро освоились в нем, а затем стали и обгонять.
В сущности, при всей оглушительности провала те Игры показали, что мы на правильном пути, но что нам как воздух необходим большой международный опыт».
Например, наблюдая в Хельсинки за знаменитым «королем» рапиры Христианом Д'Ориоля, фехтованием которого Виталий Андреевич был совершенно очарован, он заметил, что своим боем француз подтверждает бунтарские идеи советских новаторов. Ибо хотя «король» и блистал традиционной французской классикой, тем не менее в нужный момент охотно ее терял, обнажая, выражаясь словами Аркадьева, «всевозможные своизмы».
Виталий Андреевич был весьма изумлен и полон ликования (ага, значит, я прав), когда в одном из боев этот «элегантный хищник» и классик в лучшем смысле этого слова, оказавшись вплотную со своим противником и не имея возможности действовать в соответствии с инструкцией старых классических школ (колоть, растянувшись в выпаде), вдруг молниеносно присел, опустил эфес рапиры вертикально вниз и оттуда снизу вверх направил острие клинка прямо в грудь соперника.
Это был блестящий пример мобильности, гибкости современного фехтования, когда каноны классики уже не являлись чем-то самодовлеющим, закостенелым и фехтовальщик действовал от обстановки, от противника, а не от себя.
Все это полностью совпадало с представлением Аркадьева о новом, современном фехтовании.
Один из самых знаменитых учеников Виталия Андреевича Марк Мидлер (всего он принял участие в четырех олимпиадах) был единственным из советских фехтовальщиков, кто по специальному разрешению выступал на тех Играх в двух видах оружия. Но впоследствии, поставленный перед дилеммой «сабля или рапира», не раздумывая, выбрал рапиру и в короткий срок снискал себе славу первого рапириста страны (он шестикратный чемпион СССР), а также одного из сильнейших рапиристов мира.
Став первым советским фехтовальщиком, победившим в официальном международном турнире, Мидлер впоследствии не раз выигрывал крупнейшие международные турниры, восемь раз подряд становился чемпионом мира в команде и был пятнадцать лет бессменным капитаном сборной советских рапиристов.
Попадая в финалы личных турниров почти всех чемпионатов мира, в которых участвовал, он дважды становился вторым и один раз третьим. Ходил, как видите, вокруг да около личной золотой медали, но не выиграл. Почему?
Виталий Андреевич считает, что дело тут в том, что Марк Миллер был первым из наших рапиристов, сражавшихся с зарубежными «королями» на равных, и потому ощутил на себе особенно сильный судейский прессинг тех лет, а также все прочие шероховатости неведомой тропы, ведущей к международному помосту.
Те же из наших, что пришли позднее, «выходили в свет» уже ступая по гладкой дорожке, настеленной первопроходцами.
…На уроке Виталия Андреевича Марк Мидлер впервые появился в 1949 году, пройдя перед тем классы Раисы Чернышевой. Раиса Ивановна гордилась своим учеником: умен, талантлив, атлетичен. К тому же он сразу, едва начав заниматься, так органично и легко «сел» в фехтовальную стойку (как правило, новички долго барахтаются и мучаются, прежде чем примут верную позицию), словно ничего естественней для него в жизни не было. И впоследствии Виталий Андреевич был весьма удовлетворен «редкой освояемостыо Марка». Он схватывал приемы, что называется, на лету, фехтовал умно, надежно, точно ориентируясь во всех ситуациях и категориях поединка. Он умел глубоко проникнуть в психологию противника, что позволяло ему с редкой достоверностью предвидеть «вражеские» действия.
Он обладал такой прочно поставленной техникой, которая даже в самых горячих, самых бурных схватках позволяла ему не выходить из «технических приличий».
Марк Мидлер – это рассудочность и честолюбие, неистовое стремление к победе и беспредельная преданность фехтованию.
Впоследствии другой ученик Аркадьева, Тышлер, прославившийся как тренер олимпийских чемпионов, скажет о Мидлере: «В моих руках был только один по-настоящему разносторонний ученик. Вообщем-то он ученик Виталия Андреевича, но так случилось, что в течение нескольких лет после Виталия Андреевича я сохранял его мастерство. Он был наделен, кажется, всем: быстротой, мощностью, блестящей координацией и, что было для него наиболее характерным, железной волей. При всем том он умел быстро, точно и ярко мыслить в бою и обладал трудолюбием, похожим на фанатизм».
Штрих, добавленный к портрету Мидлера одной из самых блистательных учениц Виталия Андреевича – Эммой Ефимовой: «Марк так здорово играл в футбол (о нем говорили – он „родился с мячом в ногах“), что было вообще не понятно, как он удержался в фехтовании и не покинул его ради футбола».
Записывая рассказ о футбольных доблестях Мидлера, я стала опасаться, как бы он не перекочевал в этой книге на «половину» Бориса Андреевича. Впрочем, если серьезно, то такой опасности, конечно, нет, ибо одно из характернейших его качеств – это преданность фехтованию.
Сейчас Мидлер – один из ведущих тренеров сборной страны и с той же серьезностью и напором, с которыми когда-то фехтовал, тренирует рапиристов. Он уже преподнес Виталию Андреевичу достойных «фехтовальных внуков» – своих учеников: чемпионов мира Валерия Лукьянченко, Владимира Денисова, Юрия Лыкова, а также двукратного чемпиона мира и серебряного призера Олимпийских игр в Москве Сабира Рузиева, которого вот уже много лет тренирует на всесоюзных и армейских сборах.
Итак, ученики Аркадьева уже живут в своих учениках, и далее я так и буду представлять их (тех, что стали тренерами) – вместе с их «фехтовальными семьями», прослеживая, если можно так сказать, ветви аркадьевского «рода» – самого крепкого и многочисленного в отечественном, да, пожалуй, и в мировом, фехтовании.
У многих наших тренеров были сильные ученики – советская школа фехтования богата чемпионами, – но мало кто из них, бросив выступать, преуспел в тренерстве.
Те же, кто прошел школу Аркадьева, как правило, не только побеждают в крупнейших состязаниях, но и в большинстве своем умеют научить этому других. В чем секрет?
«Виталий Андреевич привил нам не только любовь к фехтованию, но настоящий интерес к жизни вообще, – рассказывает Марк Петрович. – Он постоянно побуждал нас мыслить, чувствовать, видеть, а увиденное и познанное – анализировать, переосмысливать, перекраивать – словом, творить.
У Виталия Андреевича необычайно острый глаз. Он, например, безошибочно умеет найти „изюминку“ в каждом своем ученике и, соответственно, в его противнике, подметить самую суть явления там, где все мы смотрим и ничего не замечаем. Однако исподволь, вновь и вновь возвращаясь к какому-либо явлению, факту, он нас тем самым заставляет в конце концов „раскусить“ его. И, постоянно подстегиваемые им, мы и сами начинаем постепенно „прозревать“».
Сам Виталий Андреевич, говоря о подготовке своих учеников к тренерству, «нажимает» обычно на эрудированность:
«Сейчас, чтобы иметь устойчивые успехи в международном спорте, уже мало физической одаренности и трудолюбия. Необходимо, чтобы спортсмен был знатоком своего вида спорта, более того – эрудитом в научных дисциплинах, соприкасающихся со спортивной деятельностью; чтобы обладал способностью к самоанализу и понимал психологическую подоплеку спортивной борьбы. Эрудированность ученика значительно повышает эффект усилий тренера. А от знания своего дела до тренерства – уже один шаг».
Вот, оказывается, как все просто. И коротко – один шаг. Совершенно необходимо также, с точки зрения Виталия Андреевича, чтобы жизнь спортсмена была многообразной, утонченной познанием искусства (он в этом абсолютно солидарен с Борисом Андреевичем). Общение с искусством развивает фантазию, обогащает эмоциональный мир человека, а это делает его способным на творческий подъем, на вдохновение…
Но Виталий Андреевич никогда и никого не заставлял – в обычном смысле этого слова – учиться: иди, мол, учись, надо получить диплом, образование… Однако сами его уроки неизменно побуждают учеников, жаждущих равноправного с ним общения, постоянно расширять круг своих знаний, интересов, побуждают к гордости такого рода: прочел то-то, был на выставке, купил репродукции любимых картин, написал стихотворение…
«Э, ты читал последнюю повесть такого-то? – как бы между прочим спрашивает Виталий Андреевич ученика. – И что о ней думаешь? А подоплеку вступления раскусил? Нет? Перечитай, непременно перечитай… А помнишь, у Блока: „Ветер принес издалека песни весенней намек“… Э, я забыл, как там дальше?..»
Как правило, на уроке Аркадьева чувствуешь не только мышечную, фехтовальную нагрузку, но и в большой степени умственную, ибо между двумя фехтовальными приемами им может быть предложена беседа или затеян спор на самые различные темы, и споры эти всегда являются поводом для глубокого познания того, о чем идет речь. Причем со стороны Виталия Андреевича – никакой дидактики и превосходства. Бой на равных. И в таком бою никому из его учеников не хочется оказаться несостоятельным. Эти аркадьевские споры обычно ведутся до хрипоты, до темноты, а Виталий Андреевич все подливает масла в огонь. (Кстати, ни от одного из игроков Бориса Андреевича мне не пришлось услышать о подобных спорах на его футбольных тренировках. Не зря же именно Виталий Андреевич был в детстве прозван «спорилкой».) Он никогда не мог вписаться в рамки тренировки, как иные тренеры: дал урок – и домой. Я не помню, чтобы он хоть раз пропустил занятия или пытался уклониться от них. Вокруг него всегда масса желающих получить урок, и не было почти случая, чтобы он, известный всему миру «профессор фехтования», отказал кому-нибудь.
Отказать желающему взять урок, то есть желающему научиться фехтовать, с точки зрения Аркадьева, преступление. Даже если он уже превысил норму уроков, даже если он уже еле держится на ногах, в чем, естественно, никогда не признается.
А после занятий он и сейчас еще не прочь переброситься с ребятами мячом (футбол, как известно, давнишняя его страсть), и рядом с ним ученики тоже не смеют уставать.
Он всегда был против всевозможных рамок (как и Борис Андреевич), в том числе и против рамок одного вида спорта. И вечно побуждал своих учеников параллельно с фехтованием заниматься другими видами: футболом, баскетболом, теннисом– и, разбираясь в их «пружинах», черпать ценную информацию для фехтования.
И его уроки никогда не ограничивались тренировками.
Когда мы выезжали на соревнования, он непременно водил нас в музеи, и это были не просто посещения, а – с хорошим гидом.
Мне повезло: впервые в Эрмитаж я попала с Аркадьевым…Он показывал нам, ученикам, свои любимые картины, откровенно наслаждаясь ими и тем, что может их нам открывать (невольно вспоминаются похожие слова Боброва о Борисе Андреевиче). И потом, когда мы шли по городу и почти не разговаривали, стараясь не проронить ни одного из впечатлений, он все искоса поглядывал на нас – искал «превращения». Ведь из Эрмитажа мы должны были выйти другими! «Но разве могла я вдруг измениться? – думала я. – К примеру, избавиться от своих недостатков или хоть от одного из них?» Нет, заглянув в себя, я решила, что я все та же. И вместе с тем это было не так, потому что я уже видела. Я училась в вечерних классах института имени Сурикова, но понять, почувствовать живопись мне помог Виталий Андреевич. Хотя если бы меня спросили, как именно он это сделал, я бы, вероятно, не смогла точно ответить. Ну просто он с нами разговаривал…
Мы идем из Эрмитажа по городу его детства, по блоковским местам, и, конечно же, он читает Блока:
В этой бездонной лазури,
В сумраке близкой весны…
На Невском – типичный штрих знаменитого города – мимо нас проносится гигантская гусеница: глядя друг другу в затылок – так легче резать толпу – спешат туристы. Головной, зажав в руке путеводитель, тревожно листает его на ходу – уснеть обежать все достопримечательности! Они проносятся мимо нас, и Виталий Андреевич смеется: «Видеть лишь достопримечательности и не постичь облика, настроения города – это все равно что попытаться играть на трубе, не зная нот. Звуки сильные, а песни нет…».
Возвращаясь к тому, с чего началась эта глава, – к дебюту наших фехтовальщиков на олимпийских играх, я вспоминаю, как Виталий Андреевич часто, как какую-то притчу, рассказывал мне: «В Хельсинки мы смотрели на асов буквально разинув рты, но когда кто-то из иностранных фехтмейстеров сказал: Еще лет десять-пятнадцать поучитесь, и будет „гут“, такой срок показался мне слишком долгим. Я не был столь терпелив и рвался в новый бой немедленно. Хотя и понимал, что учиться, работать придется как никогда, забыв обо всем, что не касается фехтования. Сейчас мне кажется, что в то время я даже спал в нагруднике и с рапирой. А если не с рапирой, так, значит, с саблей…»
Прогноз иностранца в самом деле оказался неверным. Уже спустя три года после Хельсинки, на Всемирном фестивале молодежи и студентов в Варшаве, победителями станут ученики Аркадьева: Шитикова и Мидлер. В том же году на первом в истории советского фехтования чемпионате мира руководимая Аркадьевым команда саблистов завоюет бронзовые медали. Через год советские рапиристки будут чемпионками мира. И, наконец, на Олимпиаде в Мельбурне наши саблисты станут первыми олимпийскими призерами (завоюют бронзу), тем положив начало длинной веренице советских призеров и победителей чемпионатов мира и олимпийских игр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
В сущности, при всей оглушительности провала те Игры показали, что мы на правильном пути, но что нам как воздух необходим большой международный опыт».
Например, наблюдая в Хельсинки за знаменитым «королем» рапиры Христианом Д'Ориоля, фехтованием которого Виталий Андреевич был совершенно очарован, он заметил, что своим боем француз подтверждает бунтарские идеи советских новаторов. Ибо хотя «король» и блистал традиционной французской классикой, тем не менее в нужный момент охотно ее терял, обнажая, выражаясь словами Аркадьева, «всевозможные своизмы».
Виталий Андреевич был весьма изумлен и полон ликования (ага, значит, я прав), когда в одном из боев этот «элегантный хищник» и классик в лучшем смысле этого слова, оказавшись вплотную со своим противником и не имея возможности действовать в соответствии с инструкцией старых классических школ (колоть, растянувшись в выпаде), вдруг молниеносно присел, опустил эфес рапиры вертикально вниз и оттуда снизу вверх направил острие клинка прямо в грудь соперника.
Это был блестящий пример мобильности, гибкости современного фехтования, когда каноны классики уже не являлись чем-то самодовлеющим, закостенелым и фехтовальщик действовал от обстановки, от противника, а не от себя.
Все это полностью совпадало с представлением Аркадьева о новом, современном фехтовании.
Один из самых знаменитых учеников Виталия Андреевича Марк Мидлер (всего он принял участие в четырех олимпиадах) был единственным из советских фехтовальщиков, кто по специальному разрешению выступал на тех Играх в двух видах оружия. Но впоследствии, поставленный перед дилеммой «сабля или рапира», не раздумывая, выбрал рапиру и в короткий срок снискал себе славу первого рапириста страны (он шестикратный чемпион СССР), а также одного из сильнейших рапиристов мира.
Став первым советским фехтовальщиком, победившим в официальном международном турнире, Мидлер впоследствии не раз выигрывал крупнейшие международные турниры, восемь раз подряд становился чемпионом мира в команде и был пятнадцать лет бессменным капитаном сборной советских рапиристов.
Попадая в финалы личных турниров почти всех чемпионатов мира, в которых участвовал, он дважды становился вторым и один раз третьим. Ходил, как видите, вокруг да около личной золотой медали, но не выиграл. Почему?
Виталий Андреевич считает, что дело тут в том, что Марк Миллер был первым из наших рапиристов, сражавшихся с зарубежными «королями» на равных, и потому ощутил на себе особенно сильный судейский прессинг тех лет, а также все прочие шероховатости неведомой тропы, ведущей к международному помосту.
Те же из наших, что пришли позднее, «выходили в свет» уже ступая по гладкой дорожке, настеленной первопроходцами.
…На уроке Виталия Андреевича Марк Мидлер впервые появился в 1949 году, пройдя перед тем классы Раисы Чернышевой. Раиса Ивановна гордилась своим учеником: умен, талантлив, атлетичен. К тому же он сразу, едва начав заниматься, так органично и легко «сел» в фехтовальную стойку (как правило, новички долго барахтаются и мучаются, прежде чем примут верную позицию), словно ничего естественней для него в жизни не было. И впоследствии Виталий Андреевич был весьма удовлетворен «редкой освояемостыо Марка». Он схватывал приемы, что называется, на лету, фехтовал умно, надежно, точно ориентируясь во всех ситуациях и категориях поединка. Он умел глубоко проникнуть в психологию противника, что позволяло ему с редкой достоверностью предвидеть «вражеские» действия.
Он обладал такой прочно поставленной техникой, которая даже в самых горячих, самых бурных схватках позволяла ему не выходить из «технических приличий».
Марк Мидлер – это рассудочность и честолюбие, неистовое стремление к победе и беспредельная преданность фехтованию.
Впоследствии другой ученик Аркадьева, Тышлер, прославившийся как тренер олимпийских чемпионов, скажет о Мидлере: «В моих руках был только один по-настоящему разносторонний ученик. Вообщем-то он ученик Виталия Андреевича, но так случилось, что в течение нескольких лет после Виталия Андреевича я сохранял его мастерство. Он был наделен, кажется, всем: быстротой, мощностью, блестящей координацией и, что было для него наиболее характерным, железной волей. При всем том он умел быстро, точно и ярко мыслить в бою и обладал трудолюбием, похожим на фанатизм».
Штрих, добавленный к портрету Мидлера одной из самых блистательных учениц Виталия Андреевича – Эммой Ефимовой: «Марк так здорово играл в футбол (о нем говорили – он „родился с мячом в ногах“), что было вообще не понятно, как он удержался в фехтовании и не покинул его ради футбола».
Записывая рассказ о футбольных доблестях Мидлера, я стала опасаться, как бы он не перекочевал в этой книге на «половину» Бориса Андреевича. Впрочем, если серьезно, то такой опасности, конечно, нет, ибо одно из характернейших его качеств – это преданность фехтованию.
Сейчас Мидлер – один из ведущих тренеров сборной страны и с той же серьезностью и напором, с которыми когда-то фехтовал, тренирует рапиристов. Он уже преподнес Виталию Андреевичу достойных «фехтовальных внуков» – своих учеников: чемпионов мира Валерия Лукьянченко, Владимира Денисова, Юрия Лыкова, а также двукратного чемпиона мира и серебряного призера Олимпийских игр в Москве Сабира Рузиева, которого вот уже много лет тренирует на всесоюзных и армейских сборах.
Итак, ученики Аркадьева уже живут в своих учениках, и далее я так и буду представлять их (тех, что стали тренерами) – вместе с их «фехтовальными семьями», прослеживая, если можно так сказать, ветви аркадьевского «рода» – самого крепкого и многочисленного в отечественном, да, пожалуй, и в мировом, фехтовании.
У многих наших тренеров были сильные ученики – советская школа фехтования богата чемпионами, – но мало кто из них, бросив выступать, преуспел в тренерстве.
Те же, кто прошел школу Аркадьева, как правило, не только побеждают в крупнейших состязаниях, но и в большинстве своем умеют научить этому других. В чем секрет?
«Виталий Андреевич привил нам не только любовь к фехтованию, но настоящий интерес к жизни вообще, – рассказывает Марк Петрович. – Он постоянно побуждал нас мыслить, чувствовать, видеть, а увиденное и познанное – анализировать, переосмысливать, перекраивать – словом, творить.
У Виталия Андреевича необычайно острый глаз. Он, например, безошибочно умеет найти „изюминку“ в каждом своем ученике и, соответственно, в его противнике, подметить самую суть явления там, где все мы смотрим и ничего не замечаем. Однако исподволь, вновь и вновь возвращаясь к какому-либо явлению, факту, он нас тем самым заставляет в конце концов „раскусить“ его. И, постоянно подстегиваемые им, мы и сами начинаем постепенно „прозревать“».
Сам Виталий Андреевич, говоря о подготовке своих учеников к тренерству, «нажимает» обычно на эрудированность:
«Сейчас, чтобы иметь устойчивые успехи в международном спорте, уже мало физической одаренности и трудолюбия. Необходимо, чтобы спортсмен был знатоком своего вида спорта, более того – эрудитом в научных дисциплинах, соприкасающихся со спортивной деятельностью; чтобы обладал способностью к самоанализу и понимал психологическую подоплеку спортивной борьбы. Эрудированность ученика значительно повышает эффект усилий тренера. А от знания своего дела до тренерства – уже один шаг».
Вот, оказывается, как все просто. И коротко – один шаг. Совершенно необходимо также, с точки зрения Виталия Андреевича, чтобы жизнь спортсмена была многообразной, утонченной познанием искусства (он в этом абсолютно солидарен с Борисом Андреевичем). Общение с искусством развивает фантазию, обогащает эмоциональный мир человека, а это делает его способным на творческий подъем, на вдохновение…
Но Виталий Андреевич никогда и никого не заставлял – в обычном смысле этого слова – учиться: иди, мол, учись, надо получить диплом, образование… Однако сами его уроки неизменно побуждают учеников, жаждущих равноправного с ним общения, постоянно расширять круг своих знаний, интересов, побуждают к гордости такого рода: прочел то-то, был на выставке, купил репродукции любимых картин, написал стихотворение…
«Э, ты читал последнюю повесть такого-то? – как бы между прочим спрашивает Виталий Андреевич ученика. – И что о ней думаешь? А подоплеку вступления раскусил? Нет? Перечитай, непременно перечитай… А помнишь, у Блока: „Ветер принес издалека песни весенней намек“… Э, я забыл, как там дальше?..»
Как правило, на уроке Аркадьева чувствуешь не только мышечную, фехтовальную нагрузку, но и в большой степени умственную, ибо между двумя фехтовальными приемами им может быть предложена беседа или затеян спор на самые различные темы, и споры эти всегда являются поводом для глубокого познания того, о чем идет речь. Причем со стороны Виталия Андреевича – никакой дидактики и превосходства. Бой на равных. И в таком бою никому из его учеников не хочется оказаться несостоятельным. Эти аркадьевские споры обычно ведутся до хрипоты, до темноты, а Виталий Андреевич все подливает масла в огонь. (Кстати, ни от одного из игроков Бориса Андреевича мне не пришлось услышать о подобных спорах на его футбольных тренировках. Не зря же именно Виталий Андреевич был в детстве прозван «спорилкой».) Он никогда не мог вписаться в рамки тренировки, как иные тренеры: дал урок – и домой. Я не помню, чтобы он хоть раз пропустил занятия или пытался уклониться от них. Вокруг него всегда масса желающих получить урок, и не было почти случая, чтобы он, известный всему миру «профессор фехтования», отказал кому-нибудь.
Отказать желающему взять урок, то есть желающему научиться фехтовать, с точки зрения Аркадьева, преступление. Даже если он уже превысил норму уроков, даже если он уже еле держится на ногах, в чем, естественно, никогда не признается.
А после занятий он и сейчас еще не прочь переброситься с ребятами мячом (футбол, как известно, давнишняя его страсть), и рядом с ним ученики тоже не смеют уставать.
Он всегда был против всевозможных рамок (как и Борис Андреевич), в том числе и против рамок одного вида спорта. И вечно побуждал своих учеников параллельно с фехтованием заниматься другими видами: футболом, баскетболом, теннисом– и, разбираясь в их «пружинах», черпать ценную информацию для фехтования.
И его уроки никогда не ограничивались тренировками.
Когда мы выезжали на соревнования, он непременно водил нас в музеи, и это были не просто посещения, а – с хорошим гидом.
Мне повезло: впервые в Эрмитаж я попала с Аркадьевым…Он показывал нам, ученикам, свои любимые картины, откровенно наслаждаясь ими и тем, что может их нам открывать (невольно вспоминаются похожие слова Боброва о Борисе Андреевиче). И потом, когда мы шли по городу и почти не разговаривали, стараясь не проронить ни одного из впечатлений, он все искоса поглядывал на нас – искал «превращения». Ведь из Эрмитажа мы должны были выйти другими! «Но разве могла я вдруг измениться? – думала я. – К примеру, избавиться от своих недостатков или хоть от одного из них?» Нет, заглянув в себя, я решила, что я все та же. И вместе с тем это было не так, потому что я уже видела. Я училась в вечерних классах института имени Сурикова, но понять, почувствовать живопись мне помог Виталий Андреевич. Хотя если бы меня спросили, как именно он это сделал, я бы, вероятно, не смогла точно ответить. Ну просто он с нами разговаривал…
Мы идем из Эрмитажа по городу его детства, по блоковским местам, и, конечно же, он читает Блока:
В этой бездонной лазури,
В сумраке близкой весны…
На Невском – типичный штрих знаменитого города – мимо нас проносится гигантская гусеница: глядя друг другу в затылок – так легче резать толпу – спешат туристы. Головной, зажав в руке путеводитель, тревожно листает его на ходу – уснеть обежать все достопримечательности! Они проносятся мимо нас, и Виталий Андреевич смеется: «Видеть лишь достопримечательности и не постичь облика, настроения города – это все равно что попытаться играть на трубе, не зная нот. Звуки сильные, а песни нет…».
Возвращаясь к тому, с чего началась эта глава, – к дебюту наших фехтовальщиков на олимпийских играх, я вспоминаю, как Виталий Андреевич часто, как какую-то притчу, рассказывал мне: «В Хельсинки мы смотрели на асов буквально разинув рты, но когда кто-то из иностранных фехтмейстеров сказал: Еще лет десять-пятнадцать поучитесь, и будет „гут“, такой срок показался мне слишком долгим. Я не был столь терпелив и рвался в новый бой немедленно. Хотя и понимал, что учиться, работать придется как никогда, забыв обо всем, что не касается фехтования. Сейчас мне кажется, что в то время я даже спал в нагруднике и с рапирой. А если не с рапирой, так, значит, с саблей…»
Прогноз иностранца в самом деле оказался неверным. Уже спустя три года после Хельсинки, на Всемирном фестивале молодежи и студентов в Варшаве, победителями станут ученики Аркадьева: Шитикова и Мидлер. В том же году на первом в истории советского фехтования чемпионате мира руководимая Аркадьевым команда саблистов завоюет бронзовые медали. Через год советские рапиристки будут чемпионками мира. И, наконец, на Олимпиаде в Мельбурне наши саблисты станут первыми олимпийскими призерами (завоюют бронзу), тем положив начало длинной веренице советских призеров и победителей чемпионатов мира и олимпийских игр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28