» Осмотрелся. «Джокер? А где Джокер?» Но я все еще пробирался к нему, запинаясь о разгневанных крыс. «Джокер – мой брат, сэр. Мы, рядовой и сержантский – сплоченный состав, понял? Неоспоримо. А вон тех сексуальных баб я люблю. Вас понял, прием...» И, с серьезным лицом: «А кто проведет меня через заграждение? Сэр? Где Джокер?» Он осмотрелся, но меня не увидел.
«Я же там запутаюсь. Или подорвусь. Сэр? СЭР! Я на мину наступлю. Мне бы брата отыскать, сэр. Я не хочу снова в колючке путаться. ДЖОКЕР!»
Генерал Моторс посмотрел на Стропилу и улыбнулся.
– Спокойно, сынок. Морские пехотинцы никогда не бросают раненых.
Стропила посмотрел на генерала с выражением, с каким пьяницы глядят на людей, изрекающих нечто сверх их понимания. Потом улыбнулся. Кивнул головой.
– Ай-ай, сэр.
Юморист из Австралии и мясистые исполнительницы танцев живота возобновили действо, которое заключалось в основном в том, что юморист отпускал плотские шуточки каждый раз, когда большая нежная грудь у какой-нибудь из танцовщиц вываливалась из ее крохотного золотого костюма. Действо имело сокрушительный успех у зрителей.
К концу представления Стропила мог удерживаться на ногах только в присутствии стенки, на которую мог бы опереться. Генерал Моторс взял руку Стропилы, положил ее себе на плечи и вывел Стропилу из солдатского клуба. Оставив офицеров штаба позади, он помог Стропиле проковылять вниз по холму, по узкой тропе, проложенной через проволочные паутинки и спирали.
Покидая клуб «Тандербэрд», рядовой и сержантский состав наблюдал за этим маленьким представлением, кивая головами и заключая: «Достойно. Намба ван».
И добавляли: «Именно так».
C-130 «Геркулес» крутит пропеллерами, выруливая на стоянку. Тяжелая транспортная дверь обрушивается на полосу. Мы с Стропилой выпрыгиваем вместе с остальными попутчиками.
На левую сторону аэродрома отогнали в одну кучу три поврежденных C-130. С правой стороны – скелет еще одного С-130 с выпущенными наружу внутренностями, обугленный, еще дымящийся. Люди в космических костюмах из фольги прыскают на разорванный металл белой пеной.
Мы со Стропилой шлепаем с поля и топаем по снова ставшей скользкой грунтовке до самого периметра военной базы Фу-Бай, примерно в миле от аэродрома и тридцати четырех от ДМЗ.
Фу-Бай – это широкая глинистая лужа, разбитая на сектора идеально ровными рядами щитовых хибар. Самое крупное строение в Фу-Бай – штаб 3-ей дивизии морской пехоты. Это большое деревянное здание возвышается здесь символом нашей мощи и храмом для тех, кто влюблен в эту мощь.
Мы останавливаемся у бункера охраны. Здоровый дубина-эмпэшник приказывает нам разрядить оружие. Выщелкиваю магазин из своей М-16. Стропила выполняет то же самое. Я пристально смотрю на дубину-эмпэшника, чтобы показать ему, что намерен играть по своим правилам. Он черкает на дощечке огрызком желтого карандаша.
Неожиданно эмпэшник толкает Стропилу в грудь своей каштановой деревянной палкой.
– Салага?
Стропила кивает.
– В наряд пойдешь. Будешь для моих бункеров мешки песком заполнять.
Эмпэшник указывает согнутым пальцем на бункер охраны посередине дороги. Из бункера выгрызен здоровый кусок. Минометный снаряд пробил один ряд мешков и раскромсал другой, из которого высыпался песок.
Я говорю: «Он со мной».
С презрительной ухмылкой сержант напрягается под своим новехоньким, чистым полевым обмундированием, какое носят в Америке. На белом чехле его каски красным выведено «Военная Полиция», ремень белый с золотой пряжкой, на которой орел, земной шар и якорь, ярко блистает новенький пистолет сорок пятого калибра, как и черные начищенные до блеска ботинки, какие носят в Америке. Дубина-эмпэшник самодовольно купается в своей власти, разрешающей ему требовать обыденных мелочей. «Он будет делать, что я скажу. Кап-рал» – постукивает по черным металлическим уголкам на петлицах концом своей каштановой палки. – «А я – сержант».
Я киваю. «Так точно. Точно так, служака ты гребаный. Но вот он – только младший капрал. И приказы ему отдаю я».
Дубина-эмпэшник пожимает плечами. «Ну, хорошо. Хорошо, урод. Можешь отдавать ему свои приказания. А вот ты сам можешь набивать мешки песком, капрал. Много-много мешков».
Я не отрываю глаз от палубы. Изнутри меня начинает распирать нечто чреватое взрывом. Пока это давление нарастает, я ощущаю страх, ужасный напряг, а потом – как разрядка, выпуск пара: «Нет уж, тупорылая ты деревенщина. Никак нет, свинья гребаная. Нет уж, не собираюсь я. Нет, в твою рабочую команду Микки Мауса направляться я не собираюсь. И знаешь, почему? А?» Я вгоняю магазин обратно в свою М-16 и передергиваю затвор, досылая патрон.
А вот сейчас я уже улыбаюсь. Улыбаясь, я вдавливаю пламегаситель в рыхлый живот дубины-эмпэшника и жду, когда он издаст лишь звук, любой звук, или пошевелится хоть чуть-чуть, и вот тогда я нажму на спусковой крючок.
У дубины-эмпэшника отвисает челюсть. Больше сказать ему нечего. Полагаю, он больше не хочет, чтобы я набивал его мешки песком.
Дощечка с карандашом падают на землю.
Пятясь спиной вперед, дубина-эмпэшник отступает в свой бункер, так и не закрыв рта и подняв руки вверх.
Какое-то время Стропила от испуга не может рта открыть.
Я говорю:
– Привыкнешь еще к местным порядкам. Другим станешь. Все поймешь.
Стропила по-прежнему молчит. Мы идем дальше. Наконец он отвечает:
– Ты же всерьез. Ты ведь мог его убить. Ни за что.
– Именно так.
Стропила глядит на меня, как будто видит в первый раз.
– Тут все такие? Ты же смеялся. Как...
– Об этом обычно не говорят. Этого не объяснишь. Вот побываешь в говне, запишешь на личный счет первый труп – тогда поймешь.
Стропила молчит. Его переполняют вопросы, но он молчит.
– Вольно. – говорю я ему. – Не обманывай себя, Стропила, бойня тут. В этом говеном мире у тебя времени не будет, чтобы разбираться, что к чему. Что сделаешь, тем и станешь. Не рыпайся, и будь что будет. Тебе же лучше будет.
Стропила кивает, но ничего не говорит в ответ. Я понимаю, что у него сейчас в душе творится.
Информационное бюро оперативной группы «Экс-Рей», подразделения, которому поставлена задача прикрывать подразделения 1-ой дивизии, временно действующие в зоне действий 3-ей дивизии, представляет собой маленькую сборную хибару, которая построена с использованием брусков два на четыре дюйма и рабского труда. К двери из проволочной сетки приколочена красная табличка, на которой желтыми буквами написано: TFX-ISO. Крыша хибары изготовлена из листов оцинкованной жести, а стены – из мелкоячеистой сетки, назначение которой – спасать нас от жары. По бокам хибары флотские строители приколотили зеленые нейлоновые пончо. Эти пыльные полотна закатываются вверх во время дневного говна, а ночью опускаются вниз для защиты от свирепых муссонных дождей.
Чили-На-Дом и Дейтона Дейв занимаются фотолистами перед хибарой информбюро. Чили-На-Дом – задиристый чикано из восточного Лос-Анджелеса, а Дейтона Дейв – пофигист и серфингист из богатой флоридской семьи. Они абсолютно, совершенно разные. Но друзья – не разлей-вода.
Около сотни хряков постарались втиснуться во все возможные уголки, где отыскалась тень. Каждому хряку выдан фотолист, это такой отпечатанный формуляр с пробелами для внесения личных данных, которые нужны для того, чтобы отправить фотографию хряка в газету в его родном городишке.
Дейтона Дейв фотографирует черным «Никоном», а Чили-На-Дом помогает:
– Улыбнись, гандон. Скажи п-и-и-и-ська. Следующий.
Очередной морпех из очереди становится на колено рядом с маленькой вьетнамской сироткой неустановленного пола. Чили-На-Дом сует в руку пехотинца резиновый батончик «Херши».
– Улыбнись, гандон. Скажи п-и-и-и-ська. Следующий.
Дейтона Дейв делает снимок.
Одной рукой Чили-На-Дом забирает у хряка листок, а другой выхватывает резиновый батончик.
– Следующий!
Сиротка говорит:
– Э, морпех намба ван! Ты! Ты! Дашь ням-ням? Сувенира?
Сиротка цапает рукой батончик и выдергивает его из руки Чили-На-Дом. Он кусает его, но обнаруживает, что внутри всего лишь резина. Пытается содрать обертку, но не может.
– Ням-ням намба тен!
Чили-На-Дом выхватывает резиновый батончик из руки сиротки и швыряет его следующему пехотинцу.
– Поживее там. Вы что, прославиться не хотите? Кто-то из вас, может, семью этого пацана замочил, но в родном твоем городишке все должны знать, что ты крутой морпех с золотым сердцем.
Я говорю своим фирменным голосом Джона Уэйна:
– Слушай сюда, пилигрим. Снова тащимся?
Чили-На-Дом оборачивается, замечает меня и лыбится.
– Привет, Джокер, que pasa? Может, и тащимся, парень, а может и нихрена. Эти гуковские сиротки – крутой народ. Я думаю, половина из них – вьетконговские морпехи.
Сиротка уходит ворча себе под нос, пинает камни на дороге. И вдруг, будто решив доказать, что Чили-На-Дом прав, сиротка останавливается. Он оборачивается и с двух рук одаряет нас средними пальцами. И уходит дальше.
Дейтона Дейв смеется: «Это дитя стрелковой ротой СВА командует. Грохнуть бы его надо».
Я улыбаюсь.
– Образцово работаете, дамочки. Вы оба просто прирожденные крысы.
Чили-На-Дом пожимает плечами.
– Братан! Корпус нас, фасолеедов, в поле не пускает. Мы слишком крутые. На нашем фоне обычные хряки хреново выглядят.
– Как тут, долбят по вам?
– Так точно, – говорит Дейтона Дейв. – Каждую ночь. Так, по нескольку выстрелов. Они типа по нам прикалываются. Ну, а я, само собой, столько успел на счет записать, что сбился уже. Но мне никто не верит! Гуки-то своих покойников с собой утаскивают. Вполне верю, что этот маленький желтый злобный народец питается своими же потерями. Следы крови от утащенных трупов повсюду, а на счет не идут. Ну, и вот, я-то герой, а капитан Джэньюэри заставляет здесь в Микки Мауса играть, вместе с этим нахалом мокрозадым.
– КАПРАЛ ДЖОКЕР!
– СЭР! Пока, ребята. Пойдем, Строп.
Чили-На-Дом толкает Дейтону Дейва в грудь. «Сгоняй-ка в деревню и засувенирь мне сиротку помилее. Только чтобы грязный был, настоящая вонючка».
– ДЖОКЕР!
– АЙ-АЙ, СЭР!
Капитан Джэньюэри сидит в своем фанерном кубрике в глубине хибары информбюро. Капитан Джэньюэри мусолит в зубах незажженную трубку, потому что думает, что так он больше похож на отца-командира. Он не на живот, а на смерть режется в «Монополию» с Мистером Откатом. У Мистера Отката больше Ти-Ай, вьетнамского стажа, чем у любой другой собаки в нашем подразделении. Капитан Джэньюэри не капитан Куиг, но он и не Хэмфри Богарт. Он поднимает серебряный башмачок и передвигает его на Балтик-Авеню, прибирая к рукам всю собственность по пути.
– Покупаю Балтик. И два дома. – Капитан Джэньюэри тянется за бело-фиолетовой купчей на Балтик-Авеню. «Вот и еще одна сфера моей монополии, сержант». Он расставляет на доске зеленые домики.
– Джокер, в Да-Нанге ты боку халявы хватанул, и определенно дошел уже до кондиции, чтобы снова в поле побывать. Топай-ка в Хюэ. СВА захватили город. Там сейчас первый первого в говне.
Я медлю.
– Сэр, не известно ли капитану, кто зарубил мою статью про гаубичный расчет, который замочил целое отделение СВА одним игольчатым снарядом? В Да-Нанге мне одна крыса рассказала, что какой-то полковник мою статью похерил. Какой-то полковник сказал, что игольчатые снаряды – плод моей буйной фантазии, потому что Женевская конвенция классифицирует их как «негуманное оружие», а американские воины не позволяют себе быть негуманными.
Мистер Откат фыркает.
– Негуманное? Милое словечко. Десять тысяч дротиков из нержавеющей стали с оперением. Эти болванки, набитые такими стрелками, действительно превращают гуков в кучи обосранных тряпок. Это так точно.
– У, черт! – говорит капитан Джэньюэри. Он шлепает карточкой по походному столу. – Идешь в тюрьму – прямо в тюрьму – упускаешь куш – не получаешь двести долларов. – Капитан отправляет серебряный башмачок в тюрьму.
– Я знаю, кто похерил твою статью про игольчатый снаряд, Джокер. А вот чего я не знаю, так это кто дает врагам-репортерам наводку каждый раз, когда происходит что-нибудь неприятное – типа того белого Виктор-Чарлевского разведчика, которого замочили на прошлой неделе, из тех, кого собаки называют «Призрачный Блупер». Генерал Моторс готов уже отправить меня в хряки из-за этих утечек информации. Расскажешь? Тогда и я тебе скажу. Заметано?
– Нет. Нет, капитан. Ладно, неважно.
– Намба ван! Два очка! Все путем, Джокер. Тут тебе большой кусок халявы отвалили. – Капитан Джэньюэри достает конверт заказного письма из плотной бумаги и вытаскивает листок, на котором что-то написано затейливыми буквами.
– Поздравляю, сержант Джокер.
Он вручает мне листок.
ПРИВЕТСТВУЮ ВСЕХ ЧИТАЮЩИХ СЕЙ ДОКУМЕНТ: СИМ ДОВОЖУ ДО ВАШЕГО СВЕДЕНИЯ, ЧТО, ОКАЗЫВАЯ ОСОБОЕ ДОВЕРИЕ И ВЫРАЖАЯ УВЕРЕННОСТЬ В ПРЕДАННОСТИ ДЖЕЙМСА Т. ДЕЙВИСА, 2306777/4312, Я ПРОИЗВОЖУ ЕГО В СЕРЖАНТЫ КОРПУСА МОРСКОЙ ПЕХОТЫ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ...
Изучаю этот листок бумаги. Потом кладу приказ на походный рабочий стол капитана Джэньюэри.
– Намба тен. Ничего не выйдет, сэр.
Капитан Джэньюэри останавливает свой серебряный башмачок на полпути.
– Что ты сказал, сержант?
– Сэр, я поднялся до ранга капрала исключительно за счет собственной военной гениальности, так же как, говорят, Гитлер и Наполеон. Но не сержант я. В душе я всегда буду капралом, им и буду.
– Сержант Джокер, приказываю отставить игры в Микки Мауса. Тебя на Пэррис-Айленде за заслуги в звании повысили. У тебя и в стране отличный послужной список. Стаж в нынешнем звании у тебя достаточный. Заслуживаешь продвижения по службе. Другой войны сейчас нет, сержант. Твоя карьера в морской пехоте -
– Нет сэр. Сначала мы этот народ бомбим, потом фотографируем. Мои статьи – это бумажные пули, летящие в жирное черное сердце коммунизма. Я сражаюсь за то, чтобы в этом мире лицемерие могло спокойно процветать. Мы встретились с врагом, а он, как оказалось – мы сами. Война – выгодное дельце, вкладывайте в нее сыновей. Вьетнам – это когда ни за что не надо извиняться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20