Перейра утверждает, что начал опять выходить из себя. Послушайте, ответил он, я не настаиваю на том, чтобы это были непременно писатели-католики, но раз уж вы писали диплом о смерти, то могли бы выбирать таких писателей, которых эта проблема интересовала тоже, словом, тех, кто думал о душе, а вы мне подсовываете этого виталиста Д'Аннунцио; как поэт он, наверное, и неплох, но человеком был легкомысленным, а наши читатели, знаете, не любят людей легкомысленных, во всяком случае, я не люблю таких. Отлично, сказал Монтейру Росси, я уловил подтекст ваги их слов. Вот и хорошо, заключил Перейра, а теперь идемте в гостиницу, я подыскал один пансиончик в Грасе, там не задают вопросов, я заплачу вперед, если понадобится, но жду от вас как минимум два некролога, дорогой Монтейру Росси, они пойдут в счет вашего двухнедельного заработка. Послушайте, доктор Пе-рейра, сказал Монтейру Росси, я написал статью к годовщине Д'Аннунцио, потому что на прошлой неделе купил «Лисабон» и увидел там рубрику «Памятные даты», она не подписана, но я сразу догадался, что это вы, и подумал, если вам нужен помощник, то я охотно бы взялся за такую работу, мне нравится этот жанр, уйма писателей, о которых есть что сказать, и потом, поскольку рубрика анонимная, то никакого риска подставить вас. Как так? Вы можете подставить меня? – утверждает, что сказал на это, Перейра. Ну, отчасти да, вы же видите, ответил Монтейру Росси, если потребуется изменить фамилию, то я уже нашел себе псевдоним: Roxy. Как вам такая фамилия, подойдет? Придумано неплохо, сказал Перейра. Он взял со стола лимонад и поставил на лсд. затем надел пиджак и сказал: Ладно, пошли. Они вышли па улицу. На тесной площади перед домом дремал какой-то солдат, растянувшись па скамейке. Перейра подумал, что не осилит пешком подъем в гору, и они решили подождать, пока не появится такси. Солнце палило нещадно, утверждает Перейра. и ветер совсем стих. Показалось такси, оно приближалось к ним на малой скорости, и Перейра остановил его, подмяв руку. По дороге они нe разговаривали и высадились напротив гранитного креста, венчающего крохотную часовню. Перейра вошел в пансион, сказав, чтобы Монтейру Росси оставался па улице, а господин Врун© Росси следовал за ним и представил его портье, тщедушному старичку в очках с толстыми стеклами, который клевал носом за стойкой. Это мой друг, он аргентинец, сказал Перейра, господин Бруно Лугонес, вот его паспорт, но он хотел бы сохранить инкогнито, поскольку останавливается здесь по сентиментальным мотивам. Старичок снял очки и принялся листать журнал. Сегодня утром кто-то уже звонил и просил оставить номер, это были вы? Да, я, подтвердил Перейра. У нас есть один свободный номер с двуспальной кроватью, без удобств, сказал старичок, если сеньора это устроит. Вполне, сказал Перейра. Плата вперед, сказал старичок, сами знаете. Перейра достал бумажник и протянул две банкноты. Получите за три дня вперед, сказал он, всего доброго. Он распрощался с господином Бруно Росси, но руки подавать не стал, считая рукопожатие знаком более близкого знакомства. Всего доброго, кивнул он. Он вышел из пансиона и подошел к Монтейру Росси, который дожидался, примостившись па скамейке перед фонтаном. Зайдите завтра в редакцию, сказал он, сегодня я прочту вашу статью, и мы все обсудим. Но, по правде говоря… сказал Монтейру Росси. По правде говоря, что? – спросил Перейра. Понимаете, сказал Монтейру Росси, я подумал, что в данной ситуации, наверное, лучше нам встретиться в более спокойном месте, может, у вас дома? Согласен, сказал Перейра, но только не у меня дома, хватит с меня, встретимся в час дня в кафе «Орхидея», это вас устроит? Вполне, сказал Монтейру Росси, в час дня в кафе «Орхидея». Перейра пожал ему руку и сказал «до свиданья». Он решил, что пойдет домой пешком, благо дорога шла вниз. День был чудесный, к счастью, дул легкий ветерок с Атлантики. Однако он был не в том состоянии, чтобы оценить всю прелесть погожего дня. На душе было неспокойно, и ему хотелось поговорить с кем-нибудь, хотя бы с отцом Антониу, но отец Антониу весь день проводил у постели своих больных. И тут он подумал, что можно было бы пойти к себе и поболтать с портретом жены. Тогда он снял пиджак и медленно направился к дому, утверждает он.

13

Перейра не спал ночь и закончил перевод «Онорины» Бальзака, сделав некоторые сокращения. Перевод был трудным, но вышло довольно гладко, по его мнению. Он проспал всего три часа, с шести до девяти утра, потом встал, принял холодную ванну, выпил кофе и пошел в редакцию. На лестнице он столкнулся с консьержкой, которая сделала постную мину, молча кивнув ему. Он вполголоса ответил «здравствуйте». Вошел в свою комнату, сел за письменный стол и набрал номер доктора Косты, своего врача. Здравствуйте, доктор, сказал Перейра, говорит Перейра. Как вы себя чувствуете? – спросил доктор Коста. У меня одышка, ответил Перейра, не могу подниматься по лестнице и боюсь, что набрал еще килограмма два, а при ходьбе чувствую сердцебиение. Слушайте, Перейра, сказал доктор Коста, я работаю один день в неделю в клинике талассотерапии в Пареде, почему бы вам не лечь туда на несколько дней? Лечь в больницу, зачем? – спросил Перейра. Затем, что в этой клинике хорошее медицинское обслуживание, кроме того, там лечат ревматизм и болезни сердца, используя природные средства, делают ванны из водорослей, всякие массажи и процедуры для похудания, а главное – там работают замечательные врачи, получившие образование во Франции, вам нужно и отдохнуть немного, и побыть под наблюдением врачей, Перейра, и клиника в Пареде – это как раз то, что вам нужно; если хотите, я могу позвонить, и вам приготовят отдельную палату, прямо хоть с завтрашнего дня, уютную комнату с видом на море, здоровый образ жизни, ванны из водорослей, лечебные морские купания, а я буду навещать вас по крайней мере раз в неделю, там есть, правда, и туберкулезные больные, но их держат в отдельном корпусе, так что никакой опасности заразиться. О, если вы об этом, то я не боюсь туберкулеза, утверждает, что ответил ему, Перейра, я всю жизнь прожил с туберкулезницей, и ее болезнь никак не сказалась на мне, вопрос не в этом, а в том, что мне поручили вести страницу культуры, которая выходит по субботам, и я никак не могу оставить редакцию. Слушайте, Перейра, сказал доктор Коста, выслушайте меня внимательно, Пареде находится на полпути между Лисабоном и Кашкаишем, отсюда это каких-нибудь десять километров, так что, если вам нужно писать ваши статьи, вы можете спокойно сочинять их в Пареде и посылать в Лисабон, там есть служащий, который каждое утро будет, если надо, отвозить их в город, к тому же вы говорите, что страница культуры выходит один раз в неделю, значит, достаточно написать пару больших статей, и считайте, что у вас есть задел на две недели вперед, и ещея хочу сказать вам, что собственное здоровье дороже, чем культура. Вы правы, согласился Перейра, но две недели – это слишком много, чтобы передохнуть, мне хватит и одной. Во всяком случае, это лучше, чем ничего, заключил доктор Коста. Перейра утверждает, что они сошлись на том, что он ляжет на неделю в клинику талассотерапии, и препоручил доктору Косте забронировать для него палату с завтрашнего дня, но просил учесть, что сначала он должен поставить в известность главного редактора, чтобы все было по правилам. Он повесил трубку и позвонил в типографию. Он сказал, что рассказ Бальзака надо печатать с продолжением, в двух-трех номерах, так что материала для страницы культуры хватит на несколько недель вперед. А как быть с «Памятными датами»? – спросил метранпаж. Никаких памятных дат пока что, сказал Перейра, и не посылайте за ними в редакцию, потому что после обеда меня гам не будет, я оставлю материал в запечатанном конверте в кафе «Орхидея», что рядом с еврейской мясной лавкой. Потом он позвонил на телеграф и попросил соединить его с гостиницей на водах в Бусаку. Он попросил позвать к телефону главного редактора «Лисабона». Господин редактор сейчас в парке, загорает, ответил дежурный, должен ли я его беспокоить? Побеспокойте его, пожалуйста, сказал Перейра, скажите, что звонят из редакции отдела культуры. Главный редактор подошел к телефону и сказал в трубку: Алло, главный редактор слушает. Господин редактор, сказал Перейра, я перевел и сократил рассказ Бальзака, и его хватит на два или три выпуска, звоню вам сказать, что собираюсь лечь на неделю в клинику талассотерапии в Пареде, с сердцем не совсем хорошо, и врач советует подлечиться, вы меня отпускаете? А как же газета? – спросил главный. Как я вам уже сказал, она обеспечена материалом, по крайней мере, на две-три недели вперед, утверждает, что ответил на это, Перейра, и потом, я буду в двух шагах от Лисабона, во всяком случае, я оставлю вам телефон клиники и, если, не дай бог, что случится, тотчас примчусь в редакцию. А что ваш практикант? – спросил редактор. Не может ли он подменить вас на это время? Лучше бы этого не делать, ответил Перейра, он сдал мне пару некрологов, но сомневаюсь, в какой мере можно будет использовать их, поэтому на тот случай, если умрет кто-нибудь из великих, я сам разберусь. Не возражаю, сказал редактор, лечитесь себе на здоровье, доктор Перейра, во всяком случае, у меня есть зам, и он может решить все вопросы, если возникнет такая необходимость. Перейра сказал «до свиданья» и просил передать поклоны любезной сеньоре, с которой он имел честь познакомиться. Он повесил трубку и посмотрел на часы. До встречи в кафе «Орхидея» оставался почти час, и он хотел первым делом прочесть статью о Д'Аннунцио, которую не успел посмотреть накануне вечером. Перейра может привести ее как свидетельство, потому что она у него сохранилась. Там говорилось: «Ровно пять месяцев тому назад в восемь часов вечера, первого марта 1938 года скончался Габриеле Д'Аннунцио. Тогда в нашей газете еще не было страницы культуры, но вот настало время, и пора, наверное, вспомнить сегодня о нем. Был ли Габриеле Д'Аннунцио, чье настоящее имя, заметим, Рапаньетта, великим поэтом? Трудно судить, ибо его творения еще слишком живы для нас, его современников. Наверное, будет уместнее говорить о нем как о человеке, образ которого неотделим для нас от Д'Аннунцио-поэта. Прежде всего он был прорицателем. Любил роскошь, светскую жизнь, велеречивость, действие. Он был декадентом в полном смысле слова, великим сокрушителем моральных устоев и большим любителем порока и эротики. От немецкого философа Ницше он усвоил миф о сверхчеловеке, но свел его к идеалу эстетствующей личности, чья воля к власти проявляет себя через создание многоцветных узоров в калейдоскопе собственного неповторимого бытия. Убежденный противник мира между народами, он ратовал за вступление Италии в мировую войну, сам принимал участие в военных действиях и совершал дерзкие вылазки, как, например, полет над Веной в 1918 году, когда он разбрасывал над городом итальянские листовки. По окончании войны он организовал поход на Фиуме и захватил город, но был выдворен оттуда итальянскими войсками. Уединившись в Гардоне, на своей вилле, которую он назвал Vittoriale degli italiani, Памятник в честь итальянских побед (ит.)

он вел беспорядочную жизнь декадента, разменивая ее на мимолетные увлечения и любовные похождения. Он благосклонно относился к фашизму и к военным кампаниям. Фернан-ду Песоа назвал его «соло на тромбоне» и, по всей вероятности, был недалек от истины. Действительно, его голос, который доносится до нас, не похож на звуки нежной скрипки, это громовой глас духового инструмента, голос трубы, пронзительный и напористый. Перед нами далеко не образцовая жизнь, поэт-горлопан, сплетение человеческих изъянов и компромиссов. Герой, не достойный подражания, и только ради этого мы и решились сегодня вспомнить о нем». Подпись: Roxy.
Перейра подумал: никуда не годится, ну просто никуда. Он взял папку с надписью «Некрологи» и вложил страничку туда. Он не знает, зачем он это сделал, можно было спокойно выбросить статью в корзину, а он вместо этого взял и сохранил. Он жутко злился и, чтобы прийти немного в себя, решил уйти из редакции и пойти в кафе «Орхидея». Когда он вошел в кафе, первое, что он увидел, были рыжие волосы Марты. Она сидела за столиком в углу, рядом с вентилятором, спиной к дверям. На ней было то же платье, что в тот вечер, на празднике на Праса да Аллегрия, с бретельками, сходящимися крест-накрест на спине. Перейра отметил, утверждает он, какие великолепные у нее плечи, мягкие, красиво очерченные, безупречных линий. Он обошел столик и остановился напротив нее. О, доктор Перейра, произнесла Марта как ни в чем не бывало, Монтейру Росси никак не смог сегодня, так что я вместо него. Перейра сел за столик и спросил Марту, выпьет ли она аперитиву. Марта ответила, что не откажется и с удовольствием выпила бы сухого портвейна. Перейра подозвал официанта и заказал два сухих портвейна. Ему, конечно, не следовало пить, но ведь завтра все равно ложиться в больницу, и там он будет сидеть на диете целую неделю. Итак? – спросил Перейра, после того как официант принес их заказ. Итак, подхватила Марта, думаю, всем сейчас приходится тяжело, вот он и поехал в Алентежу и какое-то время останется там, оно даже к лучшему, что несколько дней его не будет в Лисабоне. А его двоюродный брат? – осторожно спросил Перейра. Марта посмотрела на него и улыбнулась. Я знаю, вы тогда здорово выручили Монтейру Росси и его брата, сказала Марта, вы просто чудо, доктор Перейра, и должны быть вместе с нами. Перейра почувствовал легкое раздражение, утверждает он, и снял пиджак. Милая сеньорина, сказал Перейра, я – не с вами и не с ними, я сам по себе, не говоря уж о том, что, в сущности, я даже не знаю, кто такие вы и кто такие они, я – журналист и занимаюсь культурой, вот только что закончил перевод Бальзака и знать ничего не хочу про ваши дела, поймите, я не занимаюсь хроникой текущих событий. Марта отпила глоток портвейна и сказала: Мы тоже не занимаемся хроникой, доктор Перейра, и мне хочется, чтобы вы усвоили одно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19