Смирнов Алексей
Мартовский человек
Алексей Смирнов
Мартовский человек
Козлов метался по комнате от безделья. За окном мучалась в агонии зима - пришло время последних ее приступов. И было солнце. Козлов отчаянно его ненавидел. Не надо думать, будто он был настолько уж отрицательным человеком, что не любил даже солнца - напротив, летом он всегда радовался оному. Но нынче оно было просто некстати.
В комнате - духота, в воздухе - пыль. Блестит запятнанная чем-то липким клеенка. Светило неумолимо заливало светом крошки хлеба и грело докторскую колбасу; вид колбасы от того не выигрывал, и она казалась потасканной. Во всей обстановке не было ни грана эстетики. Скука давила с невозможной силой, пропасть незаполненного делом времени нагоняла тоску.
Козлов тяготился сложной проблемой: он не знал, куда деть огромные свои руки. Поминутно то сцеплял их на затылке, то отрешенно опускал на колени, и чудилось ему, что вечер никогда не наступит и треклятые солнечные лучи так и будут освещать весь его заурядный быт. Магнитофон молчал - стоило Козлову повернуть его блестящую ручку, как под воздействием сверхновых композиций ему еще сильнее хотелось что-либо предпринять.
Предпринять! Что-либо... Слова, таящие колдовской смысл. Они говорят об одном из тех состояний, которые трудно описать и выразить в устной или письменной форме. Что угодно! Предпринять любые меры - лишь бы стало весело и можно было бы общаться с ценящими и любящими тебя людьми.
Но солнце... какого лешего оно не закатывается!. .
Козлов подошел к окну и ожесточенно дернул занавеску. Сделалось лучше, и он, глубоко вздохнув, вновь опустился на диван и начал размышлять.
По идее, свободного времени у него не должно быть вовсе, но какой, хотелось бы знать, идиот станет заниматься в субботу? Плевать он хотел на то, что первый курс, плевать и на то, что по уши залез в долги... . ну, об этом думать неприятно. Эти мысли Козлов поспешил отогнать прочь.
Совсем другое дело - чего-нибудь глотнуть... в субботу-то... Десять минут назад позвонил ему верный и чуткий друг, предложил как раз нечто в этом роде, но Козлов наотрез отказался.
Это было необычно. Друг несказанно удивился, но Козлов проявил силу характера и несгибаемость воли, так что тому пришлось искать знакомцев посговорчивее, дабы осуществить свое житейски простительное намерение.
Козлов сожалел о вынужденном отказе, но зато не сомневался, что сегодняшний вечер окупит все его лишения. Солнце скоро сгинет, дома потонут в воде сумерек, а он влезет в джинсы, выйдет из дома и зашагает к троллейбусной остановке...
Ему не хотелось, чтобы там, куда ему предстоит явиться, учуяли запах спирта. Это дурной тон. Он не ангел, но портить впечатление с самого начала опасно. С девицей этой он познакомился примерно неделю назад и теперь преследовал цели, не отличавшиеся скрытым смыслом и целомудрием. Он никак не ждал, что первое же свидание будет ему назначено прямо у нее на квартире. Козлов был просто-таки поражен таким приглашением. Однако встреча на квартире еще не повод к появлению там подшофе и оттого излишне распущенным сексуально. О собственном достоинстве должно помнить.
Достоинство? Козлов нахмурился. Встал, решительно спустил тренировочные штаны и критически уставился на черные, порядком измятые трусы. Нехорошо! Козлов поспешил к шкафу, и минуту спустя на нем сияли заграничные плавки умопомрачительной расцветки. Все должно быть тип-топ, а то останешься перед дамой в подштанниках до колен и угробишь всю прелесть процесса...
Голову - да не испытает подруга неприятных ощущений, зарываясь лицом в густую его шевелюру - он уже вымыл. Сегодня Козлов поглядывал на встречавшиеся ему влюбленные парочки со снисходительной ухмылкой. Он тоже не лыком шит и свое возьмет вечером.
Настроение, черт возьми, поднималось! Щурясь на свет, Козлов, стараясь не попортить занавески, плюнул в сторону солнца и состроил ему гнусную рожу. "Будет и на нашей улице праздник, - думалось Козлову. - Не все вам, которые при свете... "
Потом Козлов еще долго расхаживал по комнате, что-то напевал по-английски и делал зверское лицо, изображая ударника из гипотетической рок-группы. Нескольких знакомых он позже удостоил звонка и намекнул в беседе на кое-какие грядущие события. "Лихо", - оценивали ситуацию знакомые и советовали не теряться, на что Козлов презрительно хмыкал и посмеивался.
Козлов отправился к новой подруге минут на сорок раньше, чем требовалось.
Подругу звали Олечкой. Олечка жила в старом аристократическом районе, чем ее поклонник немо восхищался. "Неплохо устроилась, - говорил он про себя, - видно, предпочитает комфорт подъездам... для своих девичьих, - на этом слове он иронически ухмыльнулся, - забав. И правильно, нечего в подъездах делать, прошло время романтики. Сейчас век реализма... "
Таким вот реалистом и прибыл Козлов в помянутый царственный район. Сердце билось чуть чаще, чем обычно, и реалисту это легкое волнение было весьма приятно.
Все на улице насыщалось весной, от зимы остался лишь хиленький морозец с тощими талыми лапками и острыми коготками. Несмотря на прохладу, Козлов снял шапку и на ходу с удовольствием поглядывал в темневшее понемногу небо.
Вскоре он похвалил себя за нетерпеливость и преждевременный выход из родного дома, ибо совершенно не умел ориентироваться и неминуемо должен был заблудиться. Он проклинал аристократов, понастроивших изысканных зданий, среди которых можно проплутать слишком долго и без толку утомиться от созерцания форм четких и строгих. Козлову как-то не было дела до классики, хотя он считался довольно развитым и немного разбирающимся в искусстве человеком. Но это не помешало ему припомнить аристократам их эксплуататорскую сущность и справить нужду в каком-то величественном подъезде, причем сделать это с глубоким злорадством.
Очевидно у Козлова имелась своя путеводная звезда: по выходе из подъезда выяснилось, что тот, оскверненный, относится как раз к нужному дому. Это открытие и рассмешило, и сконфузило Козлова. Ну как его видели? Он стоял и взвешивал все за и против, пока не уверил себя, что серьезных причин для тревоги нет.
Однако внушительная лестница! Внушительная своей шириной и частыми низкими ступеньками... Не будь такая лестница подмочена кошками, ей бы не помешал ковер - шествовала бы его, Козлова, августейшая особа по красной дорожке с вытканной каймой навстречу нехитрым человечьим утехам.
Но тут он взглянул на часы, очнулся от грез и, все больше и больше волнуясь, начал медленно одолевать холодный камень лестницы. Ковер был забыт. Козлов осторожно потянул ручку тяжеленной двери старого лифта... тот, хорохорясь, как многие старики, жалобно залязгал и завизжал, словно говоря: "Мы еще пошумим!"
В шахте щелкало и пристукивало железом о железо. С присущей лифтам внезапностью кабина вдруг остановилась, и Козлов осторожно шагнул на лестничную площадку.
Перед ним белела дверь. Она просто лучилась белизной - дверь, за которую Козлову нужно попасть.
У него перехватило дыхание. Он одернул куртку, помял копну волос и даже высморкался на всякий случай, дабы впоследствии не прерывать столь низменным действием вечной сказки любви. Подумав о сказке любви, Козлов вспомнил Басилашвили в пошлом водевильчике, закатил глаза и сам себе сказал: "Боже, какая пошлость!" Прыснув в кулак, он уперся пальцем в кнопку звонка.
Послышались быстрые шаги, и дверь стремительно распахнулась. На пороге с видом хозяйки, не успевшей завершить уборку до прихода гостей, стояла невысокая худенькая девчушка с большими, черными и какими-то просящими глазами. В лице ее было нечто заячье.
- Привет, - весело сказала она, - заходи! - И понеслась на кухню. Оттуда донеслось: - Надень тапки - там стоят! Я сейчас...
- Здравствуй, Оля, - на шутливо-философский лад протянул Козлов и неспешно, молодым барином, источая легкий цинизм и жизненную опытность, прошел к вешалке.
Из кухни уже послышался мелкий топот, - через мгновение Олечка влетела обратно в прихожую.
- Ты извини, я тут кончаю пол мыть, - сообщила она, раскручивая, как пропеллер, половую тряпку. Одна из брызг достигла Козлова и тут же стала стекать по его щеке.
- Ой! - всплеснула руками хозяйка. - Прости меня, пожалуйста! - Она быстро подбежала к немного ошеломленному визитеру и горячими ладошками осторожно стерла каплю.
- Да бог с тобой! - опомнился и изобразил протест Козлов. - Какая чепуха... да брось ты!
Вытирание лица ладошками показалось ему крайне приятным, и он лелеял надежду еще раз ощутить их прикосновение - желательно, тогда, когда... ну, в общем, понятно. Чувствовалось, что подруга не из застенчивых, а свободу в общении Козлов ценил в женщинах превыше всего.
Он нарочно истоптался перед Олечкой, чтобы та могла оценить его наряд и вообще освежила в памяти незаурядную внешность. "Оценила!" - с восторгом подумал Козлов, видя, что знакомая сидит на туалетном столике и, склонив голову набок, выжидающе ест глазами гостя.
- Я не мешаю? - осведомился гость и очень глупо усмехнулся. - Может, я помешал... - Он просто вспомнил некстати: "Это вчера я мешал. Водку с пивом", и именно это воспоминание породило глупую улыбку.
- Ничего ты не помешал, - недовольно сказала Олечка и метко послала мокрую тряпку в зиявший проем уборной. - Пошли в комнату!
Козлов немедленно последовал за ней и вскоре уже осторожно садился в глубокое кресло с зеленой обивкой. Ненадолго его оставили одного, и ему представилась возможность расправить плечи и осмотреться.
"Комнат пять, - плыло в голове Козлова. - Неплохо... совсем неплохо... Любопытно, кто ее родичи. Все зеленое - тоже хорошо... Где-то я читал, что глаз человека лучше всего воспринимает зеленую часть спектра, а потому этот цвет способствует душевному равновесию.
Черт с ним, с цветом - в обстановке что-то не так! Мебель старая, вещички смотрятся... а, вот в чем дело: они не сочетаются друг с другом. Ну и потолки! До чего ж высокие... во всем какая-то прямоугольность, четкость. Не очень-то это приятно... И вообще, от квартиры несет прошлым веком, хотя атмосфера и не располагает к зажиганию свечей.
Мне здесь что-то не здорово... Еще не хватало мне вздохов немощной графини на фоне классической выверенности быта, девственности и непорочности... Нет, я уверен - и речи быть не может о непорочности. А она ничего!" На этой стадии анализа глаза Козлова уперлись в черное пианино. Вот как раз пианино вызвало в нем тревогу совершенно неясной природы. Ему померещилось, будто сей клавишный инструмент как бы делит комнату на невидимые отсеки незримыми перегородками, которые мешают жизнелюбам вроде него нормально перемещаться... Однако это уже шизофрения. Главное - не теряться, и Козлов, вспомнив свои недавние насмешки над дельными, в общем-то, советами друзей, слегка смутился. Но он сумел взять себя в руки и чуть погодя едва уже не краснел за свои опасения. Между ним и пианино, тем не менее, установилась тайная вражда. .
Легкая, как перышко, Олечка вприпрыжку проникла в комнату и притворила за собой дверь. "Экое резвое существо, - подивился Козлов, - словно ребенок скачет. К чему такая живость? "
Он был рад появлению хозяйки, потому что чудо-плавки сделались некоторым образом тесны, и Козлов был не прочь как можно скорее от них освободиться. Во исполнение этого желания он решил направить беседу в нужное русло, но не знал, с чего начать. Взгляд его упал на раскрытую книжку, лежавшую на смятом покрывале.
- Читаешь, - полувопросительно сказал он, потянулся и книжку взял. Хм... "Алиса в стране чудес", - Козлов с напускным интересом поднял глаза.
- Я люблю сказки, - радостно поддержала предложенную тему Олечка. - У меня их даже на лекциях отбирают... А я читаю! - И она фыркнула от смеха, не в силах сдержать восторг при воспоминании о бородатом лекторе, который свирепо приблизился к ней и выразил желание взглянуть, что это она читает с таким упоением. Прочитав заглавие, бородач утратил вид кровожадного викинга и не нашелся, что сказать.
- Ну что ж ты так, - улыбнулся Козлов вымученно и закинул ногу на ногу. - Это дело нехорошее - читать сказки на лекциях...
Зануда в третьем поколении! Черт бы драл его предков - это от них. Когда не надо, Козлов готов сыпать остротами без устали. Что-то он не в форме.
- Почему же - нехорошо? - засияла глазами собеседница. - Конечно, мне бывает стыдно... - Олечка вновь рассыпалась смехом и умолкла, следя за Козловым.
Тому глазищи Олечки показались влюбленными и преданными. "Надо гасить свет, - решил он. - И ближе к делу... Но как его, дьявола, погасишь?"
Тут прелестница сообщила:
- Я, знаешь, очень люблю темноту - просто до ужаса! И всегда сижу в темноте. Я погашу свет, хочешь?
- Конечно... как тебе удобнее, - пробормотал Козлов вдруг высохшим ртом.
Олечка подлетела к выключателю, и через секунду зеленая комната погрузилась в кромешный мрак. В других помещениях, похоже, тоже было темно. Часы с массивным маятником заворчали и гулко ударили.
- Обожаю ночь, - прошептала Олечка и быстро опустилась на ковер почти у ног Козлова. Тот, не отрываясь, смотрел на расстегнутую пуговицу ее рубашки. "Пора!"- решил он, скрестил на груди руки и подался вперед из кресла так, что головы гостя и хозяйки почти соприкасались. Он не находил слов и лишь сверлил Олечку взглядом в надежде, что она поймет.
- Темноту люблю и сказки, - молвила та. - Я вообще люблю все красивое... Все время мне видятся разные придворные балы... какие-нибудь хрустальные вазы, короли и фрейлины, а залах натерты полы и сверкают, как озеро в летний день...
На протяжении этого недолгого монолога она успела сменить по меньшей мере четыре позы на ковре. Козлов все больше и больше удивлялся, он отказывался понимать происходящее. Вроде все идет как надо, а вроде что-то и не так. Обнять, что ли? Черный музыкальный инструмент, проступавший во тьме внушительной глыбой, замышлял нехорошее.
- Уважаешь музыку? - спросил Козлов, чтобы хоть что-то сказать, и дернул подбородком в сторону пианино.
1 2