Начав подметать, Жофика прикрыла их салфеткой, чтобы не пылились. А когда закипело молоко и сварилось кофе, поставила тарелочку с пончиками рядом с чашкой на поднос. Но дядя Пишта пробурчал, что пончики Жофика должна съесть сама, и еще сказал, что не будь она разиней, то заметила бы их сразу, как только вошла. Себе он велел отрезать кусок хлеба да намазать его топленым салом, а не маслом, потому что масла даже деды его терпеть не могли. И кто ее просил приносить столько масла?
Итак, они снова ели вместе – Жофика пончики, а дядя Пишта свою краюху с салом. Пончики хотя и зачерствели немного, но были еще вкусные, только варенья оказалось мало. Жофи оставила варенье напоследок. Она собрала его ложечкой и помазала последний кусочек для запаха.
Старый Пишта время от времени поглядывал на Жофи. Пожалуй, питанием девчонка дома обеспечена: она не набрасывается на еду, а так, клюет понемногу. Видно, на съестное у них хватает. Эржи так же вот оставляла варенье напоследок. Одежду Жофи тоже имеет приличную. Наверное, получила от Красного Креста – там в нынешнем году выдавали кое-что детишкам. Но все-таки гложет что-то эту малявку, иначе отчего ей быть такой молчаливой? Ягненка даже не видит, нет того, чтобы взглянуть на железную печку. Стоит нос повесив и режет мясо. Думает, из этих лоскутков гуляш получится! Хоть бы подняла голову, слепая курица, стоило возиться вчера целый день! А игрушка получилась на славу, особенно голова красивая, и смотрит печально, как живая. Да посмотри же наконец! Только и знает что копошится по хозяйству. Что же ее все-таки точит? Теперь небось не спрашивает, может ли он петь или там стихи говорить. Он даже давеча вспомнил кое-какие, что еще с детства пристали. Тогда по одну сторону становились девчонки, по другую – мальчишки, одни спрашивали, другие отвечали. Среди них были ястреб и охотник, заяц и собака. У девчонок-голубей спрашивали:
– Куда летите, голуби?
– В левкоевый сад!
– А что делает ястреб?
– Высматривает нас!
– Где охотник?
– В чаще леса!
– А собака?
– Зайца гонит!
– Кыш-кыш, ястреб!
– Лети на ружье.
– Кыш-кыш-кыш!
Тот, кто был ястребом, при этих словах падал на землю, "охотник" ударял оземь ногой, "голуби" перелетали в левкоевый сад, разводя руками, как крыльями. Однажды, заделавшись голубем, он встал в ряд с девчатами. То-то было смеху! Вот теперь бы полетать немного, с этим гипсовым чулком на ноге! Черт бы побрал того, кто придумал такое. Вот бы взмахнуть своими старыми руками да побежать! Понграц вдруг засмеялся. Жофика оглянулась, посмотрела на него, но не рассмеялась вместе с ним, а быстро отвернула голову и склонилась над кастрюлей. Ох, и мучает ее что-то! Денег, что ли, у них нет? Или мать трепку задала? Ничего, рано или поздно скажет!
– Ну, чего приуныла?
Ответа не последовало. Жофика, помешивая лук, продолжала молчать.
– Что, денег у вас, что ли, нету? Или язык потеряла?
Жофика, покраснев, сказала, что деньги у них дома есть. Понграц задумался. Видать, все же туго с деньгами. Да, деньги такая штука: их всегда мало. Вот когда она уйдет, он подымется как-нибудь и достанет из шифоньера несколько спрятанных там форинтов. Может, лучше их не трогать? Из того, что по больничному причитается, не ахти как разживешься. Как бы самому на бобах не остаться. Ну да ладно. Раз уж она ходит словно в воду опущенная, он, так и быть, даст ей немного деньжат. Нужда – штука скверная. У них дома, должно быть, не густо, вон вьюном вьется за четыре форинта. Узнать бы, чем занимается ее мать – фабричная она или убирать куда ходит? Что девчонка не из болтливых – факт. Он хоть и очень не любит бабью трескотню, но все-таки лучше, если бы хоть что-нибудь да рассказала. Неужто на мать за трепку обиделась? Эржи он всего один-единственный раз всыпал по мягкому месту, так она два дня с ним потом не разговаривала. Да, и характерец был, даром что под стол пешком ходила. И чего он налетел на нее тогда? Ну, размалевала стену. Подумаешь! Все равно ту стену потом бомбой разнесло. Эту красавицу, видно, тоже неласково погладили, вот и онемела.
– А за что тебе всыпали-то?
Жофика удивленно замотала головой. Нет, ее никогда еще не били. Мама даже писала о том, что детей бить нельзя. Какие странные вещи спрашивает дядя Пишта! Как ему такое могло прийти в голову! У нее просто полно забот, мысли прямо так и путаются. А когда думаешь про другое, и руки не слушаются. Вот ведь мама толком объяснила, что сначала надо поджарить на сале лук, потом посыпать его красным перцем, перемешать, бросить туда кусочки мяса, посолить и налить воды. Ох, она уже что-то перепутала. Перец осел в воде, и от кастрюли пошел странный едкий запах. Все равно, пускай тушится.
Что за недоверчивая девчонка! Может, просто застенчивая? Сидит себе, притихла, ягненка не видит, но он все равно не скажет этой слепой курице, чтоб взглянула вверх, даже если зима застанет игрушку на печи! Пусть научится с открытыми глазами ходить. Если сама не заметит ягненка, он ей не отдаст его ни за что. Вот разиня! А все же что-то тут неладно. Сидит что твой истукан, коленки обняла да смотрит в одну точку. Уж не выбросили ли ее мать часом с фабрики? Коль они перебиваются на его четыре форинта, им не позавидуешь. Хоть бы уж не молчала! До чего же, дрянь, упрямая!
– Из-за матери, что ли, переживаешь?
Он намеревался спросить как можно мягче, но получилось грубо. Жофи испуганно ответила, что да, из-за матери, из-за нее тоже.
Ну вот! Значит, он правильно отгадал, из-за матери. И еще есть что-то, кроме этого. Значит, напал на след. Приходится допытываться, как жандарму. Нет того, чтобы сама все рассказала – так, мол, и так.
– Что, уволили?
Глаза Жофики наполнились слезами, она тихо ответила: "Еще нет".
Ну, раз еще нет, значит, скоро уволят. За две недели предупреждают. Все же он угадал. Если Жофи в мать, так не мудрено, что та полетела с работы. Какой может быть из нее толк? Хорошо еще, если целая уберется с фабрики: а то машина в последнюю минуту палец может отхватить. Есть же такие недотепы. Но чего он, собственно, взъелся на женщину. Ведь он ее, горемычную, даже не знает. А что до малой, то у нее, видно, доброе сердчишко, больно уж убивается она через мать! А сестра не помогает им, что. ли? Или сестер нету? Ни отца, ни братьев, ни сестер. Что с ними станется теперь? Не бывает так, чтоб раз-раз – и новая работа.
А если…
– Ты, слышь, поговори там со своим Андрашем, – процедил Понграц.
Жофика недоуменно посмотрела на него. С каким Андрашем? Оказалось, что Андраш – это Куль-шапка.
– Он, пожалуй, сможет порекомендовать ее сюда, и тогда она будет работать на стройке, при каменщиках, покуда не подвернется что-нибудь более подходящее. У них, сдается, рук маловато. Ну а там, ежели что лучшее отыщется, уйдет и все. Только ты гляди, передай матери-то!
Да, маму увольняют из института. Она вчера после ужина сама сказала об этом Жофике. Ее пошлют работать в школу, только в какую – еще неизвестно. Мама рассказала Жофике и расплакалась. Даже заперлась в кухне, чтобы Жофика не слышала, как она плачет, но Жофика услыхала и тоже стала подтягивать. Очень уж жалко было маму. Жофика не может представить себе, что мама придет сюда, в школу, повяжет голову косынкой, как те девушки, которые работают на стройке, и будет таскать ящики и подавать кирпичи… А почему бы и нет? "Я бы согласилась идти на любую работу, – сказала вчера мама, – быть официанткой или продавцом в табачном ларьке – кем угодно. Только бы не в школу. Ведь надо мной все теперь будут смеяться".
Ну, раз мама согласна быть кем угодно, то она на всякий случай спросит у нее вечером, не хочет ли она сюда. Здесь работа найдется. Куль-шапка замечательный парень, он поможет. У Габи Хегедюш, которая учится в одном классе с Жофикой, отец штукатур, он всегда такие вкусные вещи привозит из деревни.
Понграц мельком взглянул на Жофи. Ага, она уже немного веселей глядит. Ну что за две несчастные божьи сироты! Он, видите ли, должен учить их, как поступать – сами не знают! Вот и улыбнулась. А гуляш у нее пахнет, как надо. Усвоила наконец, которой тряпкой можно крышки хватать. Правда, раз пять пришлось ей напоминать… Недолго у ней что-то держится веселье, опять вон нос опустила, и руки повисли. Вдобавок еще и вздыхает. О нем, старике, не думает совсем и разговаривать с ним не хочет. Сидит, глупая, съежившись, хоть бы подошла к кровати, что ли, ведь кроме как ее макушку он отсюда ничего не видит. Взяла бы свою скамейку да подсела поближе.
Жофика думала о Доре. Никогда, никогда в жизни они больше с Дорой не увидятся. Сколько, раз она переступала порог школы, столько раз вспоминала подругу. Дора исчезла так же, как папа, только Дора простилась с ней, а папа нет. Вот лишь цепочка с ангелом осталась. Жофи спрятала ее в "конюшне", рядом с мышонком Яникой. У нее уже не будет никогда такой подруги. Теперь она сама станет следить в магазинах за весами. С Дорой даже переписываться нельзя. Доры не стало, как не стало Тэри, прежней квартиры, Тобиаша и папиных книг. Все постепенно исчезает. Что она, Жофика, может сделать? Как удержать дядю Калмана? Правда, в воскресенье вернется Марианна, но они с Марианной еще маленькие, а дядя Калман и Вики – взрослые. И рассказать никому нельзя – она же поклялась на ангеле!
А если Марианна не поможет? Если она не так уж сильно любит дядю Калмана? Мама ее всегда всем рассказывала, даже ей, Жофике, и Тэри, и Валике из поликлиники, какой плохой муж дядя Калман и что она терпит и мучается исключительно ради своей любимой Марианны. Сколько раз она слышала: "У тебя такой отец", "У тебя сякой отец". Однажды даже сама Марианна заявила, что дядя Калман ужасный и что она должна быть отличной ученицей, "так как ей нужно поскорее стать на ноги и жить отдельно, чтобы не слышать этих вечных скандалов. "У меня будет работа, – сказала Марианна, – и отдельная квартира!" Жофика очень удивилась, но Дора стала говорить, что и у нее будет работа и отдельная квартира. Они даже нарисовали во дворе прежнего Жофикиного дома квартиру Доры и квартиру Марианны. Дорина была меньше. Жофика тогда очень смущалась, она, например, никак не могла себе представить, что можно жить отдельно от папы и мамы, совсем в другой квартире.
Старый Пишта попытался узнать еще что-нибудь, но, когда понял, что из Жофи все равно не выжмешь ни слова, раздраженно приказал подать газету и очки. Он уткнулся в газету и больше ни разу не взглянул на нее. После обеда Жофи наскоро сложила грязную посуду, собралась и ушла, так и не взглянув на ягненка, смотревшего на нее с печи. Старый Пишта был оскорблен. Когда дверь за Жофи закрылась, он так разозлился, что буквы перед его глазами начали сливаться. Он вылез из постели, схватил ягненка и что было сил швырнул его в мусорный ящик. Пусть эта девчонка завтра попробует так же вот играть с ним в молчанки. Он церемониться не станет, просто-напросто выставит ее за дверь и ничего не даст. Если ему захочется полюбоваться печальными рожами, он пойдет в кино – это будет куда интересней, чем глазеть на Жофию Надь.
Но Жофика и на следующий день не стала веселее. С работы мама вчера пришла совсем плохая. Нет, она не обижала Жофику, она просто не разговаривала с ней, была какая-то растерянная и печальная. Вот так же Жофи не находила себе места в первые дни после смерти папы. За весь вечер мама только один раз засмеялась, но так, что Жофи после этого захотелось плакать. Наверное, не стоило говорить маме про стройку. Но ведь если ей не хочется идти в школу, можно попробовать в другом месте. На стройке работают женщины, и все они такие веселые. У Жофи есть там один знакомый – каменщик Андраш Киш, он очень славный, всегда поет или свистит. Мама сказала: "Хорошо, я попробую!" Потом взяла папиросу и засмеялась. Как все нехорошо получилось. Но ведь дядя Пишта добра им хотел, да и мама говорила, что согласна быть кем угодно.
После ужина мама велела Жофике ложиться спать, но сама не легла, а стала искать что-то на книжных полках. Утром, убирая квартиру, Жофи нашла те книги, которые так срочно понадобились маме. Бедная мама! Как она, должно быть, несчастна! Оказывается, сегодня ночью она читала сама себя – свои статьи по педагогике, напечатанные в разных журналах. Судьба мамы сильно тревожила Жофику, да и Дора не выходила у нее из головы. Бежать через границу очень опасно. Что, если Дору поймают и разорвут собаки? Сегодня уже суббота, послезавтра понедельник, Марианна приедет завтра; у них остается один-единственный день, чтобы решить, как поступить с дядей Калманом. С четверга ломает она голову над всем этим и ничего не может придумать.
Вот почему Жофика явилась к дяде Пиште расстроенная и молчаливая.
Когда она убирала у Понграца, постучался Секей. Он пришел за мусором. Жофика вчера забыла выставить мусорный ящик на лестничную площадку. Высыпая мусор в ведро дяди Секея, она вдруг увидела ягненка. И все ее беды как рукой сняло. Она вынула его из мусора и вытерла передником. Ягненок был деревянный, из светло-желтого дерева, на шее у него висел колокольчик. Обрадованная Жофи поцеловала ягненка. Если бы у нее был такой! Это же ягненочек дяди Пишты! Или, может быть, бедной девочки, которая умерла?
Держа в одной руке пустой ящик, Жофи протянула дяде Пиште игрушку.
Он теперь не лежал, а сидел на стуле и ощупывал ногу: у щиколотки она сильно опухла.
– Что, не надо тебе? – буркнул дядя Пишта.
– Мне?
– А то кому же? Для кого, думаешь, выстрогал? Вчера ягненок так и лез тебе в глаза, там стоял все время, на печи, но тебя так пришибло, что ни разу наверх не глянула. Прямо диво, что хоть сегодня-то нашла его и вместе с мусором не выкинула.
Румяная от удовольствия, Жофи вертела в руках игрушку. Вот это подарок! Жофи знала: у нее теперь глупая-преглупая физиономия. Всегда так: стоит ей обрадоваться какому-нибудь сюрпризу, как лицо ужасно глупеет. Это еще папа говорил. "Ишь как расцвела моя разиня", – подумал дядя Пишта и быстро отвел от Жофи глаза. Видно, нечасто перепадают ей подарки, особенно сейчас, когда у них деньги на исходе! Жофи подкралась к нему и прошептала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38