- А кто знает?
- Никто не знай, такое дело, - ответил другой старик.
- Куда же он делся? - удивился Коньков.
- Его пропадай...
- Что он, сгорел, что ли?
- Не знай.
Вдруг Коньков увидел идущего навстречу по речному берегу старого знакомого Созу Кялундзигу.
- Соза Семенович! - кинулся к нему Коньков. - Ты что здесь делаешь?
- Председателем артели работаю, - отвечал тот с улыбкой, радушно здороваясь с капитаном.
- Ты ж на Бурлите работал? - удивился Коньков.
- И ты там работал, - невозмутимо отвечал Соза.
- Твоя правда. Скажи на милость - вот так встреча! - Коньков все улыбался и, словно спохватившись, спросил озабоченно: - Вы что, в самом деле не нашли сторожа?
- В самом деле пропал сторож. Куда девался - никто не знает. Утром на складе был, а когда пожар случился - пропал.
- А Боборыкин где?
- Тот ездил на запань. Когда возвратился - склад догорал.
- Ничего себе пироги, - сказал Коньков и после паузы добавил: - Ладно, разберемся.
5
Ночевать пригласил его Кялундзига. Попутно зашли на лесной склад: ни Боборыкина, ни сторожа - тишина и пустынность. Один штабель бревен сгорел начисто, и на свежем пепелище дотлевали мелкие колбешки. Но они уж никого не тревожили - тайга была далеко от них, а уцелевшие штабеля бревен еще дальше. Коньков носком сапога поворошил кучки пепла - ни искорки, ни тлеющего уголька. Все мертво.
- А отчего колбешки дымят? - спросил он Кялундзигу.
- Это они остывают, дым изнутри отдают. Огня уже нет, - ответил тот спокойно.
- Ты все знаешь, Соза, - усмехнулся Коньков.
- Конечно, - согласился Кялундзига.
Эта невозмутимость Созы, его спокойная умиротворенность и уверенность, что все идет по определенному закону, который знают старые люди, всегда умиляла Конькова. "Ну, а если явное безобразие? А то еще преступление, тогда как?" - спрашивал его, бывало, Коньков. И тот невозмутимо отвечал: "Спроси стариков - все узнаешь".
- Надо бы Боборыкина допросить, - сказал Коньков.
- Ночью спать надо. Утром чего делать будешь? - возразил Соза.
- И то правда, - согласился Коньков. - Не убежит он за ночь. Не скроется.
- В тайге нельзя скрыться. Это тебе не город, понимаешь.
- Ну, ты мудер, Соза! - засмеялся Коньков.
- Есть немножко.
Дома их встретила приветливо Адига, жена Созы. Она уже знала, что Коньков здесь, что тушил пожар и что ночевать придет, конечно же, к ним. Поэтому на столе стояла свежая красная икра из хариуса, шумел самовар и рядом с чашками и блюдцами поблескивали хрустальные стопки. Она службу знает, отметил про себя Коньков, увидев стопки для вина. Адига поклонилась ему и протянула руку.
- Вот уж встреча так встреча! - с радостью пожал ей руку капитан. - Лет десять не виделись, а вы ничуть не стареете.
- Некогда стареть - работы много. - Адига кинулась к буфету, достала бутылку водки, поставила рядом с самоваром.
Она и в самом деле выглядела молодо, несмотря на свои пятьдесят лет, лицо округлое, гладкое, как ядреный желудь, сама легкая, подвижная, в черном шелковом халате-тегу с красным и зеленым шитьем по широкому вороту и подолу, в меховых тапочках, опушенных беличьим мехом.
- Умываться будете? - спросила она.
- В реке плескались, - ответил Соза, снимая пиджак.
- Тогда проходите к столу. - Сама нырнула в кухню за цветастую, в ярких полосах, занавеску и в момент обернулась, неся шипящую сковородку жареного мяса.
Да и Соза выглядел молодцом - волосы черные как смоль, без единой сединки, усики аккуратно подстриженные, сухой и жилистый, как матерый спортсмен. Он налил водки себе и Конькову.
- Какие новости на Бурлите?
- Все как было.
- По-старому живут?
- Конечно. За встречу!
Выпили. Адига из кухни принесла еще тарелку каких-то квашеных круглых стебельков, похожих на спаржу.
- Кушайте!
- А что это за штуки? - спросил Коньков.
- Папоротник, - ответил Соза. - Японцам заготовляем. Ешь!
- Папоротник, японцам? - удивился капитан. - Ну и ну... - Попробовал. Вкусно! Лучше всякой капусты.
- Большие деньги платят.
- Да не в деньгах дело! Это ж и нам к столу не лишней была бы закуска.
- Наши не берут. Не заказывают, такое дело.
- А грибы, ягоду, кедровые орехи? - спросил Коньков.
- Тоже не заказывают.
- Мать честная! - сказал Коньков. - Сколько раньше вы с Бурлита посылали одних орехов?
- По сорок тонн!
- А теперь?
- Теперь весь кедр вырубили... Ты кем работаешь? - спросил Соза.
- Следователем уйгунской милиции.
- Зачем приехал сюда?
- Расследовать, куда лес дели уйгунские лесорубы.
- Это мелочь, понимаешь. Вот какое дело надо расследовать: по Шуге и по всем ее верхним притокам - по Татибе, по Мотаю, по Кутону, лес сплавляют. А ведь это нерестовые реки. Нельзя по ним сплавлять. По закону! Почему закон нарушают? Кто виноват? Расследуй такое дело.
- Не могу. Это не в нашей сфере. Здесь другой район.
- А что, для другого района закон другой писан, да?
- Да не могу я, чудак-человек! Полномочий у меня нет на это.
- Какие полномочия? У тебя фуражка милиционера, погоны капитана. Чего еще надо?
Коньков только посмеивался.
- Не смешно, понимаешь. На той неделе знаешь что делали? Реки бомбили! И Татибе и Кутон. Там заломы - лесу много, воды мало. Они бомбы кидали, чтоб заломы разбросать. Речное дно, берега искалечили. Рыбы не будет. Худо совсем! Я знаю, кто бомбил, кто приказ давал. Посадить за такое дело надо. Ты следователь - вот и пиши на них протокол.
- Да не могу я. Они подчиняются краевым организациям. Там и рыбнадзор, и лесная охрана. Туда и сообщай.
- А-а, - Соза поморщился. - Телеграммы давал, звонил. Никто не слушает.
Он налил водки. Выпили.
- Тайга чужой стала, - отозвалась с дивана Адига. - Я говорю ученикам: земля наша и тайга наша. Они смеются: если наша, зачем ее уродуют? - В отличие от Созы, она тщательно подбирала слова, и речь ее была удивительно правильной.
- Заломали тайгу-то? - участливо спросил Коньков.
- Есть такое дело, - ответил Соза.
- Все воюешь с лесорубами?
- С кем воевать? Лесорубы тоже план выполняют. Кедр возьмут, остальное заломают и все бросят. И никто не виноват. Вот какое дело...
- А почему уехал с Бурлита?
- Делать нечего, закрыли артель. Тайгу вырубили, ореха нет, рыбы нет, зверя нет. Одну бригаду оставили - пчеловоды, да немножко клепку заготовляют.
- А говоришь: все по-старому.
- Конечно.
- Отец-то хоть жив?
- Ты что, не знаешь. - Кялундзига посмотрел на Конькова как на ребенка.
- Помер, что ли? - опешил тот.
- Заболел. Опухоль в горле. Врачи сказали - рак. А он говорит - врут. Это не рак, а Окзо [злой дух тайги] гнездо свил. И выстрелил прямо в опухоль.
- Это что ж у вас, поверье такое? - спросил Коньков.
- Пережиток капитализма, понимаешь.
- Да-а! - Коньков покачал головой. - Жаль Сини. Лучший охотник за женьшенем был. А ты говоришь - все как было.
- Конечно.
- А село-то, Банга, стоит на старом месте? - спросил с усмешкой Коньков.
- Ты чего, не знаешь, что ли? - удивился Соза. - Село переехало на другой берег. Там затопляло в половодье. Теперь село на Новом перевале. Живут вместе с лесорубами.
- А так - все по-старому? - Коньков откинулся к стенке и захохотал.
Его любезно поддержали хозяин с хозяйкой, но смеялись они скорее над ним: ну, чему он в самом деле удивляется? Ведь столько лет прошло!
- Ты бригадира лесорубов Чубатова не знаешь? - спросил Коньков хозяина.
- Как не знаю! Работал он тут, километров двадцать выше по реке. Наши люди помогали ему. Лошадей давал для вывозки леса.
- Что он за человек?
- Человек как человек. Я с ним не работал.
- За что хоть его избили лесорубы?
- Не знаю.
- А почему они враждовали с Боборыкиным?
- Бывшая жена Боборыкина работала экспедитором у бригадира. Понимаешь?
- Дарья?
- Да.
- Вот оно что! - Коньков вынул тетрадь из планшетки и записал: "Дарья + Боборыкин". - Интересно! Завтра попытаемся кое-что уточнить, - сказал более для себя.
- Конечно! - ответил Кялундзига. - Завтра все узнаем. - И налил еще по стопке.
6
Утром, чуть свет, Коньков первым делом сбегал на дом к продавцу и узнал - брал ли накануне днем водку Боборыкин или сторож с его склада; потом проверил все удэгейские баты и оморочки, стоявшие на реке, в том числе и моторку Боборыкина, накрытую брезентом. И уж потом пришел завтракать.
Хозяева ждали его: шумел самовар посреди стола и курилась парком остывающая на жаровне картошка.
- Соза, после завтрака сразу пошли на розыски сторожа.
- Я вчера говорил. Наверно, уже пошли старики.
Ели торопливо, перекидываясь фразами.
- День хороший будет - туман над рекой потянулся кверху еще до восхода солнца, - сказал Коньков.
- Гээнта спит где-нибудь на косе, - сказал свое Кялундзига.
- Какой Гээнта? - не понял Коньков.
- Сторож со склада. Боится теперь возвращаться.
- Наверно, виноват, - сказала Адига. - Или что-то знает нехорошее.
- Его надо обязательно найти, - сказал Коньков.
- Найдем. Никуда не денется.
Наскоро проглотив по стакану чая, Коньков с Кялундзигой пошли к складу. Возле реки их уже ждали Боборыкин с Головановым. Боборыкин был в хромовых сапогах, в защитном френче и в кепочке, из-под которой выбивалась копна черных вьющихся волос. Он был щеголеват и недурен собой, но лицо его портили шишковатые надбровья - они резко скашивали лоб и придавали ему выражение угрюмое и раздражительное.
- Прежде всего давайте установим - откуда пошел огонь, - сказал Коньков.
- Я на запани был, - ответил Боборыкин. - Не знаю.
- Старики говорят - огонь пошел с того бугорка. - Кялундзига прошел к возвышению на краю пепелища и остановился. - Отсюда пошел огонь. Здесь юрта Гээнты стояла.
Подошел Коньков к этому месту, расшвырял сапогом пепел; что-то вроде задымленной палки отлетело в сторону. Капитан поднял ее; это оказался забитый пеплом обрезок от алюминиевого весла. Огонь в костре оправляют такой штуковиной, подумал Коньков, вместо кочережки. Покопался в пепле этой палкой; вдруг какой-то странный неистлевший сучок привлек его внимание. Он нагнулся и поднял закопченную бронзовую трубочку с длинным мундштуком.
- Чья это трубка? - спросил Коньков.
- А ну-ка, - Кялундзига взял ее в руку. - Это Гээнты трубка. У него мундштук костяной, сам прожигал, такое дело... Его трубка.
Коньков внимательно оглядел трубку, вынул складной нож и лезвием достал содержимое трубки - бурую смесь чего-то вязкого с золой. Коньков потрогал ее, понюхал и сказал уверенно:
- Странный запах. Что-то подмешено в табак.
- А ну-ка?
Кялундзига взял трубку, понюхал и сказал уверенно:
- Сок бархата подмешен. От семян.
- Для чего? - спросил Коньков.
- Крепость большую дает. И голова крутится.
- Это что ж, Гээнта такой табак курил?
- Нет, Гээнта - слабый человек. Такой табак сам не делал.
Коньков посмотрел на Боборыкина, тот не уклонился, встретил его спокойным взглядом округлых, как у ястреба, желтоватых глаз.
- Где стояла лодка Гээнты? - спросил Коньков.
- Оморочка его стояла вон там, - указал Боборыкин на общую стоянку лодок.
- Он знал, что вы уезжаете на запань? - спросил Коньков.
- Знал. Я мотор заводил, а он с острогой стоял в оморочке во-он у того омутка, - указал на противоположный обрывистый берег. - Ленка еще добыл. Говорит - талы захотелось. - Боборыкин отвечал спокойно и держался солидно.
- Вы с ним выпивали с утра? Или он с кем-то другим выпил? - спросил Коньков. - Не знаете?
- Откуда вы взяли, что он выпивал?
- Продавец сказал, что утром он брал водку.
- Я не видел.
- И сами не пили?
- Нет, не пил. - Боборыкин усмехнулся: - Странные вопросы вы задаете.
- Странные! Как же у вас в лодке оказалась пустая бутылка?
Боборыкин замялся.
- У меня нет никакой бутылки. С чего это вы взяли?
- Пойдемте к вашей лодке!
- Пойдем.
Они вдвоем двинулись к берегу. Здесь стояла крашенная в голубой цвет, принакрытая брезентом моторная лодка. Коньков сдернул брезент; на дне, в кормовом отсеке, валялись какие-то мешки. Коньков поворошил мешки и достал пустую поллитру с водочной этикеткой.
- Чья это бутылка? - спросил Коньков.
Боборыкин стал покрываться до самых ушей малиновым отливом.
- Я думаю - не станем наводить экспертизу. Отпечатки пальцев здесь сохранились довольно четко. Как вы думаете? И Гээнта уж наверно не откажется, что вчера пил с вами водку?
- Моя поллитра, - сказал Боборыкин. - Ну, и что здесь такого?
- Это другой разговор. - Коньков положил бутылку в сумку. - Значит, вы посылали сторожа за водкой?
- Я, - согласился Боборыкин.
- И выпили с ним вместе перед отъездом на запань?
- Да, - только головой мотнул он.
- А талой из того ленка закусывали?
- Все в точности!
- Спасибо за откровение. Что ж вы ему сказали на прощание?
- А что я мог сказать? Просил глядеть в оба. Говорю, как бы чего не случилось. Приеду, мол, только вечером.
- Вы полагали, что может произойти нечто неприятное?
- Нет. Я просто так, без задней мысли.
- И никаких подозрений у вас? Ни о чем не подумали?
- О чем же я мог подумать?
- Ну, например, склад могут поджечь.
- Кто?
- А вы не знали, где находятся лесорубы из бригады Чубатова?
- Они мне не докладывали... Слыхал, будто вниз ушли. А иные на запани.
- И не встречались с ними на запани?
- Нет, не встречался.
- Куда сторож пошел после выпивки?
- Полез к себе в юрту. А я подался на запань.
Коньков накинул брезент на лодку и пошел по песчаной отмели навстречу Голованову и Кялундзиге. Боборыкин, потерявший в минуту и важную осанку, и независимый вид, слегка наклонив голову, увязался было за Коньковым.
- Я вас больше не держу, - обернулся к нему Коньков.
- То есть как? Ничего не спросите?
- Ничего... Пока. - Затем махнул рукой Голованову и Кялундзиге, приглашая их слюда, к реке. Те подошли.
- Фома Савельевич, у тебя мотор заправлен? - спросил он Голованова.
- Хватит горючки.
- Тогда заводи! - И, обернувшись к Кялундзиге, сказал: - Как только найдете сторожа, сообщите мне. Я буду на Красном перекате. Там, где плоты сели.
- Сделаем, такое дело, - сказал Кялундзига.
Голованов с Коньковым сели в удэгейский бат, завели мотор и понеслись вверх по реке.
7
Красный перекат начинался возле обрывистых рыжевато-бурых скал; река здесь делала крутой разворот и, перепадая с грохотом и шумом по каменистым порогам, уходила вниз, растекаясь на десятки пенистых рукавов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13