https://wodolei.ru/brands/Hansgrohe/croma/
»
В действительности же они сидели не шевелясь, не проронив ни слова, и наблюдали за тем, как медленно вьется из их трубок дым. Облачко дыма то уносилось ветром, то застывало над ними, и в этом заключались ответы на некоторые вопросы. Когда ветер уносил дым, Марко представлялась дымка, покрывающая морские просторы или гряды гор. Развеиваясь, она оставляла сухой прозрачный воздух, в котором угадывались далекие города. Его взгляд хотел проникнуть за стену испаряющейся влаги: форма вещей различается лучше издалека.
Когда же облачко дыма, который они выдыхали, зависало, оставаясь плотным и почти неподвижным, оно вызывало другие образы, например, смога, висящего над крышами домов метрополий и плотной удушливой массой окутывающего просмоленные улицы. И это не легкая дымка памяти и не прозрачная сухость, а образовавшаяся над городом копоть сгоревших жизней, разбухшая губка, впитавшая в себя живую материю и лишившая ее движения, засорение прошлого, настоящего и будущего, которое в иллюзии движения не дает выхода обгоревшему существованию: то, что ты понимаешь под путешествием.
VII
КУБЛА-ХАН: Не знаю, когда ты успел побывать во всех странах, которые ты мне описываешь. Мне кажется, что ты никогда не выходил из этого сада.
ПОЛО: То, что я вижу, и то, что делаю, обретает свой смысл только в мысленном пространстве, где царствует такой же покой, такая же сень, такая же тишина, которую нарушает лишь шелест листвы, как и здесь. Когда я собираюсь с мыслями, то постоянно вижу себя в этом саду, в этот вечерний час, в твоем обществе, о, господин, хотя в этот момент я занят тем, что не давая себе отдыха, поднимаюсь вверх по зеленой, полной крокодилов реке или считаю бочонки с соленой рыбой, которые загружают в трюм.
КУБЛА-ХАН: Я тоже не уверен, что нахожусь здесь, прогуливаюсь среди голубых фонтанов, вслушиваюсь в эхо водяных струй, а не скачу на взмыленном коне во главе своейармии, завоевывающей страны, которые ты должен описывать, или же не рублю пальцы воинам, которые взбираются на стены осажденной крепости.
ПОЛО: Возможно, этот сад существует только в тени наших прикрытых глаз, и ты никогда не прекращал поднимать пыль на полях сражений, а я – ездить с мешками, набитыми перцем, по ярмаркам далеких стран, но каждый раз, когда посреди гула боя или шума толпы мы прикрываем глаза, нам дано оказываться здесь, одетыми в халаты из драгоценного шелка, чтобы разобраться в том, что мы видели и пережили, произвести подсчеты, взглянуть на все с расстояния.
КУБЛА-ХАН: Возможно, наш диалог происходит между двумя жалкими оборванцами по имени Кубла-хан и Марко Поло, которые роются на свалке, разбирая кучи ржавого железа, тряпья и обрывков бумаги. Опьянев от нескольких глотков плохого вина, они воображают себе, как вокруг них начинают сверкать все сокровища Востока.
ПОЛО: Возможно, от мира остались всего лишь покрытая отбросами земля да висячий сад великого хана.
Города и взгляд. 5
Спустившись с перевала, путник неожиданно оказывается перед городом Морианой. Сверкают на солнце алебастровые двери, коралловые колонны поддерживают тяжесть инкрустированных фронтонов, в стеклянных, похожих на аквариумы виллах проплывают тени танцовщиц в серебристой чешуе. Если для путника это не первое путешествие в жизни, то ему уже известно, что подобные города имеют и другую, обратную сторону: достаточно ему пройти по городу, сделав полукруг, и перед его взглядом предстанет скрытое лицо Морианы: пространство, покрытое ржавым железом, мешковиной, осями с торчащими из них гвоздями, черными от копоти трубами, кучками маленьких горшочков, слепыми стенами со стершимися надписями, ободранными стульями да веревками, годящимися разве только для того, чтобы повеситься на них на какой-нибудь прогнившей перекладине.
Кажется, что в соответствии с перспективой, делающей его образы более разнообразными, город переходит с одной стороны в другую: на самом же деле между двумя сторонами, из которых он только и состоит, нет никакого пространства, он похож на лист бумаги, где на одной стороне нарисовано одно лицо, а на другой – другое, которые не могут ни разделиться, ни увидеть друг друга.
Города и названия. 4
История славного города Клариссы полна потрясений. Он неоднократно погибал и вновь расцветал, считая самую первую Клариссу истинным примером величия, по сравнению с которой современное состояние города может вызывать лишь вздохи сожаления при каждом перемещении звезд.
В эпохи, когда наступал упадок, в опустошенном чумой городе здания медленно разрушались из-за обвалов каркасов и карнизов, оползней почвы, бесхозяйственности и других причин. Затем Кларисса вновь медленно заселялась, по мере того как из подвалов и берлог выбирались те, кому удалось выжить, и, словно крысы, рылись в грудах мусора, подбирали и кое-как чинили вещи, уподобляясь вьющим свое гнездо птицам. Они набрасывались на все, что только можно было снять и приспособить для другой цели: обои из парчи становились простынями, в мраморные урны усопших высаживался базилик, а кованые решетки на окнах гинекеев превращались в шампуры. На них на огне костра, сложенного из остатков драгоценной мебели с инкрустацией, жарилось кошачье мясо. Поднявшаяся на ноги с помощью разрозненных обломков бывшей Клариссы, от которой больше не было прока, появлялась на свет Кларисса выживающая, целиком состоящая из жалких хижин и избушек, грязных потоков воды да клетушек, приспособленных под жилье. И тем не менее из былого величия Клариссы почти ничего не утрачивалось: она здесь, вся целиком, только расставлена в другом порядке и не меньше чем прежде приспособлена для нужд ее обитателей.
После убожества наступают более веселые времена: из Клариссы, представлявшей собой жалкую куколку, появляется новая Кларисса – великолепная бабочка. Наступает период изобилия. Из других мест сюда стекаются люди, и город уже не имеет больше ничего общего с Клариссой и с прежними Клариссами. Чем больше он разрастается на месте бывшей Клариссы и под ее названием, тем очевиднее, что он удаляется от нее и разрушает ее столь же быстро, как это делают крысы или плесень: несмотря на горделивую новую роскошь, он воспринимается как нечто чужое и неуместное.
В этот период остатки былого, первого величия опять меняют свое место. Предметы роскоши теперь хранятся под стеклянными колпаками, лежат на велюровых подушках музейных витрин, и вовсе не потому, что уже больше ни на что не пригодны, а потому, что с их помощью хотят восстановить облик города, о котором уже никто и ничего не знает.
В дальнейшем периоды упадка Клариссы все так же сменялись периодами изобилия. Население и обычаи неоднократно менялись: оставались лишь название, местность да самые прочные предметы. Каждая новая, ожившая Кларисса, со своим телом и дыханием, содержит в себе цепочку осколков древних или умерших Кларисс. Никто не знает, когда на вершинах колонн оказались коринфские капители: помнят только то, что на одной из них, долгое время находившейся в курятнике, стояла корзина, в которую куры отгадывали яйца, а затем она перебралась в Музей капителей и заняла место рядом с другими предметами коллекции. Уже позабыт порядок, в котором чередовались различные эры, и лишь неточные предания, без единого доказательства, повествуют о существовании первой Клариссы: ведь капители могли изначально стоять в курятниках, а уж затем в храмах, а в мраморных урнах поначалу могли высаживать базилик, а уж затем помещать в них прах умерших. С уверенностью можно утверждать лишь одно: в определенном пространстве перемещается определенное количество предметов, и их либо вытесняет море новых предметов, либо они безвозвратно ломаются: единственное правило состоит в том, чтобы уметь их перемешивать каждый раз так, чтобы они смотрелись вместе. Возможно, Кларисса всегда была не чем иным, как кучей выщербленных, причудливых, никому не нужных останков.
Города и мертвые. 3
Никакой другой город не может так наслаждаться беспроблемной жизнью, как Евзапия. Чтобы переход от жизни к смерти не был чересчур резким, его жители построили под землей точную копию своего города. Трупы, высушенные так, что от них остается обтянутый желтоватой кожей скелет, сносятся вниз, где они продолжают заниматься тем, что делали при жизни. Предпочтение отдается моментам веселья и беззаботности: большинство из них сидит за накрытыми столами или застыли в позах так, словно танцуют или играют на трубе. Но все же при этом под землей представлена профессиональная деятельность живущих в Евзапии людей, особенно та, которой они с удовольствием занимались при жизни: вот часовщик в своей мастерской, полной остановившихся механизмов, приложив пергаментное ухо к настенным часам, прислушивается к их неровному ходу; цирюльник намыливает сухой кисточкой скулы актера, который репетирует свою роль, уставившись в текст пустыми глазницами: девушка, череп которой оскалился в улыбке, доит скелет коровы.
Конечно, есть немало живых, которые после смерти хотят иной судьбы, чем была у них при жизни: в некрополе полным-полно охотников на львов, бывших меццо-сопрано, банкиров, скрипачей, герцогинь, содержанок и генералов, которых намного больше, чем когда либо можно было бы насчитать в городе живых.
Миссия препровождать мертвых вниз и устраивать их в желаемом месте доверена братству кагуляров Никто другой не имеет доступа в Евзапию мертвых, и только они приносят вести оттуда.
Они говорят, что среди мертвых существует братство, помогающее им в их деле, и что кагуляры после смерти продолжают выполнять ту же работу в другой Евзапии; они даже утверждают, что некоторые из мертвых кагуляров не только ходят под землей, но и продолжают появляться на поверхности. Несомненно, власть этой организации над живыми жителями Евзапии очень велика.
Они говорят, что каждый раз, спускаясь в подземелья, они обнаруживают перемены в нижней Евзапии и что мертвые вносят небольшие, но хорошо продуманные изменения в свой город, которые далеки от сиюминутных капризов и являются плодами зрелого рассуждения. С каждым годом, говорят они, Евзапия мертвых меняется до неузнаваемости. И тогда живые, чтобы не отставать от мертвых, переделывают все в своем городе так, как им об этом рассказывают кагуляры. Таким образом, однажды Евзапия живых принялась копировать свою подземную копию.
Они говорят, что это происходит уже давно, и в самом деле, похоже, что мертвые построили верхнюю Евзапию по подобию своего города. Они говорят, что в обоих городах-близнецах уже невозможно отличить живых от мертвых.
Города и небо. 2
В Версавии распространено следующее верование: будто в небесах существует другая Версавия. в которой отражаются все самые возвышенные чувства и благородные поступки в городе, и что если земная Версавия будет подражать небесной, она сольется с ней в единый город. Традиционно он представляется городом из массивного золота с серебряными соединениями стен и алмазными дверями домов, городом – жемчужиной в драгоценной оправе с инкрустацией, таким, каким его могут сделать максимальные познания в драгоценных металлах и небывалое трудолюбие. Следуя этому верованию, жители Версавии почитают все, что имеет отношение к их небесному городу: они копят благородные металлы и редкостные камни, отбрасывая случайные, и старательно трудятся над разработкой сложных форм.
В то же время эти жители верят в то. что под землей существует другая Версавия, куда стекается все недостойное и некрасивое. Их постоянной заботой является уничтожение всякой связи и схожести Версавии со своей подземной сестрой. Считается, что в нижнем городе перевернутые урны для мусора служат крышами домов, из-под которых выпирают огрызки сыра, засаленные обрывки бумаг, вода после мытья посуды, остатки спагетти, использованные бинты. Или же что он попросту состоит из той темной, мягкой, плотной и смолянистой материи, которая из человеческого кишечника попадает в канализацию, проходит из одной черной дыры в другую, пока не попадет на поверхность своего последнего подземного пристанища, и что именно из этих свернутых спиралями куч в этом фекальном городе возникают здания со скрученными шпилями.
В верованиях Версавии есть доля истины и доля заблуждения. То, что город имеет свое небесное и земное отражение, верно, но они ошибаются насчет того, из чего они состоят. Ад, который таится на самых больших глубинах Версавии, представляет собой город, созданный самыми лучшими архитекторами и построенный из самых дорогих материалов, которые находятся под землей: все его механизмы, вплоть до мельчайших колесиков, работают безупречно, и он украшен гирляндами, бахромой и воланами, подвешенными к каждой трубе и к каждому рычагу.
Стараясь накопить караты своего совершенства. Версавия принимает за добродетель то, что на самом деле является не чем иным, как навязчивой идеей наполнения порожнего сосуда, которым она является; она не понимает, что единственные моменты ее счастливого самозабвения наступают тогда, когда она перестает обращать на себя внимание и расслабляется В то же время над Версавией летает небесное тело, блистающее всем, что есть хорошего в городе и содержащее сокровища, состоящие из предметов, выброшенных в хлам: планета, где в воздухе летают картофельные очистки, дырявые зонтики, рваные чулки, сверкающая осколками битого стекла, оторванными пуговицами и шоколадными обертками, устланная трамвайными билетами, обрезками ногтей, мозолей и яичной скорлупой. Таков этот небесный город, а в его небе летают планеты с длинными хвостами, запущенные на орбиту благодаря единственному свободному и счастливому порыву, на который оказались способны жители Версавии, города, перестающего быть скупым, расчетливым и гоняющимся за прибылью лишь только тогда, когда его жители опорожняют свои желудки/
Города без границ. 1
Каждый день город Леония полностью обновляется:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
В действительности же они сидели не шевелясь, не проронив ни слова, и наблюдали за тем, как медленно вьется из их трубок дым. Облачко дыма то уносилось ветром, то застывало над ними, и в этом заключались ответы на некоторые вопросы. Когда ветер уносил дым, Марко представлялась дымка, покрывающая морские просторы или гряды гор. Развеиваясь, она оставляла сухой прозрачный воздух, в котором угадывались далекие города. Его взгляд хотел проникнуть за стену испаряющейся влаги: форма вещей различается лучше издалека.
Когда же облачко дыма, который они выдыхали, зависало, оставаясь плотным и почти неподвижным, оно вызывало другие образы, например, смога, висящего над крышами домов метрополий и плотной удушливой массой окутывающего просмоленные улицы. И это не легкая дымка памяти и не прозрачная сухость, а образовавшаяся над городом копоть сгоревших жизней, разбухшая губка, впитавшая в себя живую материю и лишившая ее движения, засорение прошлого, настоящего и будущего, которое в иллюзии движения не дает выхода обгоревшему существованию: то, что ты понимаешь под путешествием.
VII
КУБЛА-ХАН: Не знаю, когда ты успел побывать во всех странах, которые ты мне описываешь. Мне кажется, что ты никогда не выходил из этого сада.
ПОЛО: То, что я вижу, и то, что делаю, обретает свой смысл только в мысленном пространстве, где царствует такой же покой, такая же сень, такая же тишина, которую нарушает лишь шелест листвы, как и здесь. Когда я собираюсь с мыслями, то постоянно вижу себя в этом саду, в этот вечерний час, в твоем обществе, о, господин, хотя в этот момент я занят тем, что не давая себе отдыха, поднимаюсь вверх по зеленой, полной крокодилов реке или считаю бочонки с соленой рыбой, которые загружают в трюм.
КУБЛА-ХАН: Я тоже не уверен, что нахожусь здесь, прогуливаюсь среди голубых фонтанов, вслушиваюсь в эхо водяных струй, а не скачу на взмыленном коне во главе своейармии, завоевывающей страны, которые ты должен описывать, или же не рублю пальцы воинам, которые взбираются на стены осажденной крепости.
ПОЛО: Возможно, этот сад существует только в тени наших прикрытых глаз, и ты никогда не прекращал поднимать пыль на полях сражений, а я – ездить с мешками, набитыми перцем, по ярмаркам далеких стран, но каждый раз, когда посреди гула боя или шума толпы мы прикрываем глаза, нам дано оказываться здесь, одетыми в халаты из драгоценного шелка, чтобы разобраться в том, что мы видели и пережили, произвести подсчеты, взглянуть на все с расстояния.
КУБЛА-ХАН: Возможно, наш диалог происходит между двумя жалкими оборванцами по имени Кубла-хан и Марко Поло, которые роются на свалке, разбирая кучи ржавого железа, тряпья и обрывков бумаги. Опьянев от нескольких глотков плохого вина, они воображают себе, как вокруг них начинают сверкать все сокровища Востока.
ПОЛО: Возможно, от мира остались всего лишь покрытая отбросами земля да висячий сад великого хана.
Города и взгляд. 5
Спустившись с перевала, путник неожиданно оказывается перед городом Морианой. Сверкают на солнце алебастровые двери, коралловые колонны поддерживают тяжесть инкрустированных фронтонов, в стеклянных, похожих на аквариумы виллах проплывают тени танцовщиц в серебристой чешуе. Если для путника это не первое путешествие в жизни, то ему уже известно, что подобные города имеют и другую, обратную сторону: достаточно ему пройти по городу, сделав полукруг, и перед его взглядом предстанет скрытое лицо Морианы: пространство, покрытое ржавым железом, мешковиной, осями с торчащими из них гвоздями, черными от копоти трубами, кучками маленьких горшочков, слепыми стенами со стершимися надписями, ободранными стульями да веревками, годящимися разве только для того, чтобы повеситься на них на какой-нибудь прогнившей перекладине.
Кажется, что в соответствии с перспективой, делающей его образы более разнообразными, город переходит с одной стороны в другую: на самом же деле между двумя сторонами, из которых он только и состоит, нет никакого пространства, он похож на лист бумаги, где на одной стороне нарисовано одно лицо, а на другой – другое, которые не могут ни разделиться, ни увидеть друг друга.
Города и названия. 4
История славного города Клариссы полна потрясений. Он неоднократно погибал и вновь расцветал, считая самую первую Клариссу истинным примером величия, по сравнению с которой современное состояние города может вызывать лишь вздохи сожаления при каждом перемещении звезд.
В эпохи, когда наступал упадок, в опустошенном чумой городе здания медленно разрушались из-за обвалов каркасов и карнизов, оползней почвы, бесхозяйственности и других причин. Затем Кларисса вновь медленно заселялась, по мере того как из подвалов и берлог выбирались те, кому удалось выжить, и, словно крысы, рылись в грудах мусора, подбирали и кое-как чинили вещи, уподобляясь вьющим свое гнездо птицам. Они набрасывались на все, что только можно было снять и приспособить для другой цели: обои из парчи становились простынями, в мраморные урны усопших высаживался базилик, а кованые решетки на окнах гинекеев превращались в шампуры. На них на огне костра, сложенного из остатков драгоценной мебели с инкрустацией, жарилось кошачье мясо. Поднявшаяся на ноги с помощью разрозненных обломков бывшей Клариссы, от которой больше не было прока, появлялась на свет Кларисса выживающая, целиком состоящая из жалких хижин и избушек, грязных потоков воды да клетушек, приспособленных под жилье. И тем не менее из былого величия Клариссы почти ничего не утрачивалось: она здесь, вся целиком, только расставлена в другом порядке и не меньше чем прежде приспособлена для нужд ее обитателей.
После убожества наступают более веселые времена: из Клариссы, представлявшей собой жалкую куколку, появляется новая Кларисса – великолепная бабочка. Наступает период изобилия. Из других мест сюда стекаются люди, и город уже не имеет больше ничего общего с Клариссой и с прежними Клариссами. Чем больше он разрастается на месте бывшей Клариссы и под ее названием, тем очевиднее, что он удаляется от нее и разрушает ее столь же быстро, как это делают крысы или плесень: несмотря на горделивую новую роскошь, он воспринимается как нечто чужое и неуместное.
В этот период остатки былого, первого величия опять меняют свое место. Предметы роскоши теперь хранятся под стеклянными колпаками, лежат на велюровых подушках музейных витрин, и вовсе не потому, что уже больше ни на что не пригодны, а потому, что с их помощью хотят восстановить облик города, о котором уже никто и ничего не знает.
В дальнейшем периоды упадка Клариссы все так же сменялись периодами изобилия. Население и обычаи неоднократно менялись: оставались лишь название, местность да самые прочные предметы. Каждая новая, ожившая Кларисса, со своим телом и дыханием, содержит в себе цепочку осколков древних или умерших Кларисс. Никто не знает, когда на вершинах колонн оказались коринфские капители: помнят только то, что на одной из них, долгое время находившейся в курятнике, стояла корзина, в которую куры отгадывали яйца, а затем она перебралась в Музей капителей и заняла место рядом с другими предметами коллекции. Уже позабыт порядок, в котором чередовались различные эры, и лишь неточные предания, без единого доказательства, повествуют о существовании первой Клариссы: ведь капители могли изначально стоять в курятниках, а уж затем в храмах, а в мраморных урнах поначалу могли высаживать базилик, а уж затем помещать в них прах умерших. С уверенностью можно утверждать лишь одно: в определенном пространстве перемещается определенное количество предметов, и их либо вытесняет море новых предметов, либо они безвозвратно ломаются: единственное правило состоит в том, чтобы уметь их перемешивать каждый раз так, чтобы они смотрелись вместе. Возможно, Кларисса всегда была не чем иным, как кучей выщербленных, причудливых, никому не нужных останков.
Города и мертвые. 3
Никакой другой город не может так наслаждаться беспроблемной жизнью, как Евзапия. Чтобы переход от жизни к смерти не был чересчур резким, его жители построили под землей точную копию своего города. Трупы, высушенные так, что от них остается обтянутый желтоватой кожей скелет, сносятся вниз, где они продолжают заниматься тем, что делали при жизни. Предпочтение отдается моментам веселья и беззаботности: большинство из них сидит за накрытыми столами или застыли в позах так, словно танцуют или играют на трубе. Но все же при этом под землей представлена профессиональная деятельность живущих в Евзапии людей, особенно та, которой они с удовольствием занимались при жизни: вот часовщик в своей мастерской, полной остановившихся механизмов, приложив пергаментное ухо к настенным часам, прислушивается к их неровному ходу; цирюльник намыливает сухой кисточкой скулы актера, который репетирует свою роль, уставившись в текст пустыми глазницами: девушка, череп которой оскалился в улыбке, доит скелет коровы.
Конечно, есть немало живых, которые после смерти хотят иной судьбы, чем была у них при жизни: в некрополе полным-полно охотников на львов, бывших меццо-сопрано, банкиров, скрипачей, герцогинь, содержанок и генералов, которых намного больше, чем когда либо можно было бы насчитать в городе живых.
Миссия препровождать мертвых вниз и устраивать их в желаемом месте доверена братству кагуляров Никто другой не имеет доступа в Евзапию мертвых, и только они приносят вести оттуда.
Они говорят, что среди мертвых существует братство, помогающее им в их деле, и что кагуляры после смерти продолжают выполнять ту же работу в другой Евзапии; они даже утверждают, что некоторые из мертвых кагуляров не только ходят под землей, но и продолжают появляться на поверхности. Несомненно, власть этой организации над живыми жителями Евзапии очень велика.
Они говорят, что каждый раз, спускаясь в подземелья, они обнаруживают перемены в нижней Евзапии и что мертвые вносят небольшие, но хорошо продуманные изменения в свой город, которые далеки от сиюминутных капризов и являются плодами зрелого рассуждения. С каждым годом, говорят они, Евзапия мертвых меняется до неузнаваемости. И тогда живые, чтобы не отставать от мертвых, переделывают все в своем городе так, как им об этом рассказывают кагуляры. Таким образом, однажды Евзапия живых принялась копировать свою подземную копию.
Они говорят, что это происходит уже давно, и в самом деле, похоже, что мертвые построили верхнюю Евзапию по подобию своего города. Они говорят, что в обоих городах-близнецах уже невозможно отличить живых от мертвых.
Города и небо. 2
В Версавии распространено следующее верование: будто в небесах существует другая Версавия. в которой отражаются все самые возвышенные чувства и благородные поступки в городе, и что если земная Версавия будет подражать небесной, она сольется с ней в единый город. Традиционно он представляется городом из массивного золота с серебряными соединениями стен и алмазными дверями домов, городом – жемчужиной в драгоценной оправе с инкрустацией, таким, каким его могут сделать максимальные познания в драгоценных металлах и небывалое трудолюбие. Следуя этому верованию, жители Версавии почитают все, что имеет отношение к их небесному городу: они копят благородные металлы и редкостные камни, отбрасывая случайные, и старательно трудятся над разработкой сложных форм.
В то же время эти жители верят в то. что под землей существует другая Версавия, куда стекается все недостойное и некрасивое. Их постоянной заботой является уничтожение всякой связи и схожести Версавии со своей подземной сестрой. Считается, что в нижнем городе перевернутые урны для мусора служат крышами домов, из-под которых выпирают огрызки сыра, засаленные обрывки бумаг, вода после мытья посуды, остатки спагетти, использованные бинты. Или же что он попросту состоит из той темной, мягкой, плотной и смолянистой материи, которая из человеческого кишечника попадает в канализацию, проходит из одной черной дыры в другую, пока не попадет на поверхность своего последнего подземного пристанища, и что именно из этих свернутых спиралями куч в этом фекальном городе возникают здания со скрученными шпилями.
В верованиях Версавии есть доля истины и доля заблуждения. То, что город имеет свое небесное и земное отражение, верно, но они ошибаются насчет того, из чего они состоят. Ад, который таится на самых больших глубинах Версавии, представляет собой город, созданный самыми лучшими архитекторами и построенный из самых дорогих материалов, которые находятся под землей: все его механизмы, вплоть до мельчайших колесиков, работают безупречно, и он украшен гирляндами, бахромой и воланами, подвешенными к каждой трубе и к каждому рычагу.
Стараясь накопить караты своего совершенства. Версавия принимает за добродетель то, что на самом деле является не чем иным, как навязчивой идеей наполнения порожнего сосуда, которым она является; она не понимает, что единственные моменты ее счастливого самозабвения наступают тогда, когда она перестает обращать на себя внимание и расслабляется В то же время над Версавией летает небесное тело, блистающее всем, что есть хорошего в городе и содержащее сокровища, состоящие из предметов, выброшенных в хлам: планета, где в воздухе летают картофельные очистки, дырявые зонтики, рваные чулки, сверкающая осколками битого стекла, оторванными пуговицами и шоколадными обертками, устланная трамвайными билетами, обрезками ногтей, мозолей и яичной скорлупой. Таков этот небесный город, а в его небе летают планеты с длинными хвостами, запущенные на орбиту благодаря единственному свободному и счастливому порыву, на который оказались способны жители Версавии, города, перестающего быть скупым, расчетливым и гоняющимся за прибылью лишь только тогда, когда его жители опорожняют свои желудки/
Города без границ. 1
Каждый день город Леония полностью обновляется:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11