Профессор Попов стряхивал с рук воду:
– Не кисни, Марковна, мы тебя еще замуж отдадим! Такого найдем мужика!
Скрипу показалось – сестра сейчас заплачет навзрыд.
– Да что вы… я распрямиться не могу.
– Он тебя и распрямит!
Какой-то молодой врач захохотал. За ним хохотнула молодая врачиха с веснушками на лице. Другие тоже смеялись.
Профессор подошел к Скрипу, указательным пальцем постучал по его левой ноге выше коленки, объявил врачам:
– Видите, какая плохая нога? Очень плохая! А после моей операции она будет действовать, больной будет передвигаться!
Но ведь Скрип и без того ходит! Опирается на клюшку, идет потихонечку, идет. И эта плохая нога его держит! Сказать им?
Открыть рот при врачах – до чего страшно…
Он растерянно крутнул головой и вдруг увидал на столе невдалеке сверкающие щипцы, здоровенные ножницы и… ножи, которыми режут больных: скальпели. Он тотчас узнал их, потому что мальчишки про них рассказывали. От жути у него «открылся кран» – и потекло…
– С полным пузырем привезли, – сказал кто-то из врачей.
Профессор Попов взвизгнул:
– Та-а-ак!!!
Нашел взглядом стоявшую среди врачей Роксану Владимировну:
– Узнать, какая дура готовила больного! Р-р-работать у нас наскучило?! В три шеи ее!
Роксана Владимировна сильно покраснела, ее красивые глаза стали странно белыми. Она жалобно всхлипнула: – Я выясню! – и выбежала опрометью.
* * *
Скрипа обтерли простыней, переложили на кушетку. Анна Марковна стала снова «обрабатывать» его ногу ватой со спиртом.
Профессор Попов ходил взад-вперед по кабинету, сердито, резким тонким голосом пел:
Кто мо-о-жет сравниться с Матильдой моей,
Сверкающей искрами черных очей…
Врачи тихо стояли в сторонке.
Пришли еще сестры, ввезли Скрипа в кабинет, где электрического света было еще больше. Там положили на другой стол – без колес, стали обтирать ногу ватой с йодом, а он думал: если б у него была храбрость и если б удалось схватить нож… как он размахивал бы им:
«Не подходите! Не подходите к моей ноге, злодеи пр-р-роклятые!!!»
Его прижали спиной к столу – опять заныл горб, привязали к чему-то руки и ноги, он увидел перед лицом белую простыню – кто-то держал ее над ним.
Голос профессора Попова:
– Организм слабенький, и я решил под местным наркозом.
Это значит – его не будут усыплять. А простыню держат перед глазами, чтобы он не увидел, как нож рассечет его ногу… В нее больно вонзилась игла, а женский голос сказал нараспев:
– И уронила бедная девочка ведро в колодец…
Другой женский голос перебил ворчливо:
– Чего с середины-то начала?
Первый голос ответил:
– Начало тяжелое – мачеха злая, падчерицу била… Спустилась девочка за ведром в колодец и не утонула, смотрит – вовсе не вода вокруг, и все хорошо…
Тут ногу ожгло как огнем – он вскрикнул. Хруст, хруст, несчастная нога дергается – он это чувствует…
А женский голос тянет:
– Идет, идет девочка и видит избушку…
Он давно знает эту сказку, он думает: разве так мучила мачеха девочку – разрезала ей ногу? «Ногу, – шепчет он, – оставьте мою ногу-ногу-ногу!!!»
17
Когда нога заживет после операции, он увидит: она сделалась еще тоньше. От таза до колена – обтянутая кожей кость. Он трогал ее, и она была нечувствительная, будто затекла. Это так и останется.
* * *
Он осторожно ступил на ногу – держит! Она ни чуточки не стала крепче, но и держать не перестала. До чего он обрадовался! Оперся на клюшку, пошел, пошел… И вдруг нога подогнулась – словно кто-то чем-то острым сильно ударил сзади в сгиб колена. Он полетел навзничь – хрясь об пол затылком. Перед глазами полыхнуло, точно взорвалось солнце. Потом долго стоял в голове гуд.
Он так и будет падать навзничь, ударяясь головой об пол, об асфальт, о булыжники… Нога на всю жизнь останется «с сюрпризом». Неожиданно, на ровном месте: раз! – и подогнулась…
* * *
Его повели в ординаторскую, перед тем няня Люда успела ему шепнуть:
– Профессор Попов полюбуется на свою работку.
От этих слов он почувствовал дрожь даже внутри живота…
Ординаторская полна врачей, впереди стоит профессор Попов в высокой белоснежной шапочке. Он махнул рукой наискось сверху вниз – и сестры сдернули со Скрипа штаны и трусы. Профессор подошел ближе, вынул из нагрудного кармана халата очки и, наклонившись, стал смотреть сквозь них на свежий шрам на ноге Скрипа.
– Прекрасно! – энергично прошелся перед стоящим мальчиком, и другие врачи начали поочередно подходить и, присев на корточки, разглядывать ногу.
Потом все расступились – профессор приблизился снова и сказал Скрипу добрым голосом:
– Ну как наша ножка? Теперь она ходит?
От того, что голос был добрый, Скрипа пробрал ужас. Он подумал: если сказать, что нога стала неожиданно подгибаться, профессор будет опять резать и портить ее! И он крикнул:
– Она ходит! – ступил шаг, второй, третий, умоляя ногу, чтобы она выдержала. И нога на этот раз не подвела.
Профессор Попов ласково обратился к врачам:
– Ну – мы убедились… – и даже погладил мальчика по голове. Довольный, уже отворачивается – вдруг глянул на правую ногу Скрипа: – Конская стопа… Почему не выправлена?
После полиомиелита ступня правой ноги отогнулась вниз и как бы окостенела, перестав двигаться кверху. Скрип наступал только на носок. Врачи называют такую стопу «конской».
Профессор пальцем подозвал Роксану Владимировну:
– Тут можно без ножа. Займитесь!
* * *
После обеда, когда больные должны спать, Бах-Бах стала уводить Скрипа в кабинет рядом с «кубовой». Быстро, цокая каблучками, входила Роксана Владимировна с ледяным выражением на красивом лице. Скрипа клали на кушетку, Бах-Бах придавливала его к ней, держала руки. Роксана Владимировна одной рукой сжимала его правую лодыжку, а другой отгибала ступню кверху.
Ступня не хотела двигаться – Роксана Владимировна налегала… Свирепая боль сводила щиколотку, била от пятки до колена, до таза, отдавалась в голову – Скрип корчился, кричал, кричал…
Раз он задохнулся от крика, замолк и услыхал, как металлический голос Роксаны Владимировны обругал няньку:
– Не открывайте дверь! У нас тут песнь ямщика разливается.
* * *
Пройдет время, однажды он услышит, как по радио пропоют:
Разливается песнь ямщика…
Тут же ступня заноет.
* * *
Роксана Владимировна день за днем налегала, налегала на ступню, потом наложила гипс. Когда его сняли, стопа снова сделалась «конской».
Скрип радовался, что хотя бы «обошлось без ножа».
Он узнал, что стало с девочкой, которую тоже прооперировал профессор Попов, и подумал – до чего же здорово он спасся!
Девочку после операции привели к профессору, а она и скажи: нога стала вдруг подгибаться ни с того, ни с сего… Тогда профессор вырезал ей коленную чашечку – нога больше не подгибается. Не сгибается совсем. Прежде девочка ходила с клюшкой, теперь – только на костылях, с трудом перебрасывая прямую негнущуюся ногу.
18
Скрипу ходить бы, ходить – упражнять ноги, а его опять целыми днями держат на вытяжении. На дворе давно уже зима. Ему это известно потому, что щели на окнах заклеены бумагой, а на стеклах – белые узоры. Когда они сходят, видны мелькающие снежинки. Но часто окна не оттаивают весь день.
Как-то няня Люда сказала:
– Сегодня тридцать два градуса. Светлана прибегла – красней помидора! Глаза горят! Но это уж не от мороза…
– А от чего? – Сашка-король отвратительно осклабился.
– Как она жопой играет! Долбится, как мышь! – няня Люда прыснула.
Сестра Светлана влетает в палату, халат шуршит и хрустит на ней, точно его накачивают насосом.
Коклета радостно уставился на нее:
– Доброе утро, тетя Лана!
– Кто, кто? Лана? – сказала она воркующим голосом, улыбнулась. – Лань… Красивое животное! Молодец!
– Чай, жених есть? – спросил Коклета.
– Какой любознательный!
– Женихуетесь? – спросил снова.
– Еще как жених-хуются! – воскликнул король, ухмыльнулся страшной харей.
– Р-рразговорчики, Слесарев! – сестра Светлана рассерженно крутнула к нему голову: меднокрасные локоны так и взметнулись.
19
А Нонка, рассуждают мальчишки, еще красивее сестры Светланы. Ведь с Нонкой «долбится» сам профессор Попов – «иначе она тут бы не работала без диплома! Из МГУ выгнали!» Они все знают от нянек.
Нонка – Нонна Витальевна. Воспитательница. В коротком халатике (осиная талия перетянута пояском) она выглядит школьницей. Наивное личико с высокими скулами, вздернутый носик. В удлиненных глазах – сладкое выражение. Густые пепельные волосы до плеч.
Она уводит ходячих в классную комнату. Считается, что они учатся как в школе. Сашка и Петух – в «пятом классе». Глобус – в «четвертом». Коклета – во «втором». Занятия длятся меньше часа в день.
Иногда она приходит и с лежачими заниматься.
– Здравствуйте, милые мальчики! – и начинает медленно прохаживаться. Взмахивает руками с растопыренными пальцами и соединяет пятерни. – Что вы знаете о науке? Советская наука даст вам абсолютно все! Ведь вы живете в великой стране СССР: на родине величайших научных открытий!
Рассказывает: один безногий мужчина – плавает. Другой, на протезах, встанет на лыжи и мчится со снежной горной вершины, огибая флажки. Прыгает с трамплина.
А безрукая женщина печатает на машинке быстрее, чем машинистка с руками. А еще женщина – и без ног, и без правой руки – носится на мотоцикле.
Все эти люди пользуются приспособлениями, которые создали советские ученые.
Очень скоро приспособления, машины, приборы будут делать любое дело. Только кнопки нажимай.
Выходило, ноги и руки вообще даже лишние. Кнопки можно нажимать носом.
У Скрипа вон какой длинный нос! Другие лишь пальцами будут кнопки нажимать, а он – и пальцами, и носом. Опередит всех и станет самым главным. И прикажет посадить Сашку-короля, Бах-Бах, сестру Надю в клетку, в какие сажают зверей.
* * *
Сашка-король называет Нонку п…дежницей. Хохочет: она, мол, по двум специальностям работает. П…дит и долбится.
Долбиться – слово нематерное, но означает то же стыдное дело, которое Скрипу объяснили мальчишки. Они утверждают, что и его отец и мать занимаются этим.
– Ты ни разу не видел? – Петух так и впился в него крошечными злющими глазками. – Когда они думают, что ты спишь?
– Нет. Я сплю в комнате с бабушкой. А ты видел, как твои?..
Петух замахнулся на него, обругал.
* * *
Няня Люда говорит: поли не должны ругаться. Почему? Зарабатывать на хлеб они смогут, только если станут культурно-образованными. А это те, кто не ругается.
Мальчишки спросили няню Люду, что такое культура? Няня ответила:
– Только главный всей страны скажет – Хрущев!
Хрущев в то время действительно говорил о культуре. Его речи печатали в газетах, передавали по радио. Культура должна быть везде и всюду, никому нельзя жить без нее.
И вот в палату пришел человек с баяном. У человека большие губы, очень спокойный вид. В пришельце есть что-то коровье. Белый халат почему-то выглядит на нем уморительно. За это поли сразу полюбили пришельца. Следом появилась Нонка, объявила, что его можно звать дядя Паша и что он – культурный организатор: культорг.
Дядя Паша с баяном в руках стоял у дверей. Он поклонился, сел на табуретку:
– Теперь вы слушайте пока, а дальше мы будем разучивать…
И принялся играть. Через день появился опять. Играл он всегда одно и то же – марш монтажников из кинофильма «Высота». Вскоре стал и петь. Нонка заглядывала проверить, поют ли за ним. Мальчишки на своих койках – кто мог, сидел, кто не мог, лежал – хором пели:
Не кочегары мы, не плотники, да!
Но сожалений горьких нет, как нет!
А мы монтажники-высотники, да!
И с высоты вам шлем привет…
Петля не давала Скрипу петь – но как он был рад! Он – монтажник-высотник!..
Эх, хор-рошая штука – культура!
Но через некоторое время дядя Паша перестал приходить. Няньки говорили, это Нонка виновата – «у Попова ей отказу нет. Пашин приработок себе захапала!» Захапала, так сама играй – на дудочке на какой-нибудь… нет, не хочется ей. Вот и лежи, тоскуй без культуры.
20
Ийка уже сколько раз пыталась проведать Скрипа и Прошу. Ей и подойти к ним не дают, выталкивают из палаты. Владик, который дружил с ней в изоляторе, бросается на нее первый – подлизывается к королю.
Сегодня Ийка пришла опять. Встретила взгляд Скрипа – улыбается. Не ступила и двух шагов, а к ней уже скачет на костылях Петух:
– Бей, пацаны!
А Владик ругнулся:
– Пошла отсюда, п…да! – Старался пнуть Ийку в живот. Ее тормошили, толкали к двери, били, но она сумела махнуть Скрипу и Проше рукой:
– Я все равно приду!
А Сашка-король – на подоконнике. В черных волосах блестит складной ножичек. Поперек лба – шрам. Харя намазана зубной пастой. Раздуваются огромные ноздри. Вместо переносицы – желоб, и одним рачьим глазом можно увидеть другой.
– Эй, вы! – он переводит взгляд с Проши на Скрипа и обратно. – Почему не крикнули, что она – п…да? Я сказал в прошлый раз!
Они молчат.
– Ладно. Я – добрый. – Сашкины глаза жутко сверкнули. – Покарать надо, а я подарки дам! Тому, – указал на Скрипа, – серьги! А этому – табачку понюхать.
Палата радостно загалдела. Глобус в своем головодержателе даже взвизгнул от восторга.
Скрип лежит на вытяжении. Его схватили за руки. Мочки ушей щиплют больно-пребольно. И втыкают в них заостренные спички. Рот зажали. Да если б и не зажимали, все равно громко крикнуть не даст петля Глиссона. Вырывается прерывистое мычание. Его заглушает хохот мальчишек. Слезы льются.
– Поссышь меньше! – хохочет Петух и, склонившись, плюет ему в глаза.
А Проше пихают в ноздри табак из окурков. Сашка и его подручные достают окурки из урн, что стоят на лестничных площадках между этажами. Там же берут пустые спичечные коробки. А спички выпрашивают у курящей няни Люды – якобы чтоб складывать из них «колодцы» и разные фигуры. Няня Люда думает: раз она дает спички без коробка – «баловаться с огнем» не смогут.
Проша пытается вертеть головой, но ее крепко зажали. Он было крикнул – горсть табаку и окурков сунули ему в рот.
– Пусть просрется! – приказал король.
От Проши отскочили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11