Дерево стоит, налитое водой, но под ним сухо, мягко, покойно. А вокруг все шумит, трепещет под дождем. Каждая капелька падает неслышно. Десять капель издают мышиный шорох, а миллиард – такой шум, что надо действительно устать, чтобы спать под этот глухой таежный гул…
Как всегда по вечерам, Кошурников достал блокнот.
«24 октября. Суббота
Ночевка на правом берегу Казыра, на устье ручья, что впадает в Казыр на 1918-м пикете. Опять не повезло сегодня. Отплыли хорошо. Хорошо, даже очень хорошо прошли порог ниже устья Малой Мастки. Благополучно прошли еще 4 шиверы, и на поворе реки нас постигла неудача.
Река замерзла на протяжении около 200 м. Сначала думали бросить плот, но потом осмотрел место, посмотрел лед и решил прорубаться. Прошли сквозь лед метров 150–170. Выручили два теплых дня – вчера и сегодня. Лед подтаял и довольно легко долбился. Очень хотелось сегодня пройти Китатский порог, но ничего не поделаешь, против природы не попрешь. Сейчас идет дождь – это хорошо. Поднимется температура воды, и растают перехваты, которые, вероятно, ожидают нас еще впереди. Плохо только то, что вместе с этим растает и наше мясо, которое за последнее время так хорошо замерзло.
Ниже впадения Малой Мастки опять пошла живая тайга по обоим берегам. Ехать приятнее. Уж очень безотрадное впечатление производит этот погибший лес.
Против впадения Большой Мастки на правом берегу взял образцы гранит-порфира и жилы, которая прорезает его. Ребятки намаялись на льду и спят. Я готовлю ужин. Завтра при благоприятных условиях пройдем километров 20».
Мясо сварилось. Кошурников растолкал товарищей.
– К столу прошу! К столу!
Когда поели и откинулись на ветки, Кошурников сказал сквозь сон:
– У нас еще целая буханка хлеба есть. Жить можно, ребята.
Дождь среди ночи перестал. Однако вода не успела уйти в землю. Мороз остановил ее и превратил на поверхности в широкие ледяные окна. Мох, из которого вчера, как из губки, отжималась под ногами вода, стал твердым, будто камень. Мороз показал, кто сейчас в тайге настоящий хозяин. Он хватал и останавливал воду на лету. На деревьях и кустах висели прозрачные гирлянды. Они едва слышно позванивали под ветерком.
Изыскатели поели холодной оленины, погрелись чайком и, спустившись к реке, быстро прорубили остаток ледяной перемычки.
– Ну, ребята, Китат скоро! – сказал Кошурников, берясь за переднюю гребь. – Если протащим плот протокой, о которой говорил Громов, то денька через три-четыре в бане будем мыться. С заставы в Абакан двинем, а оттуда – домой…
– Деньги есть у нас, Михалыч?
– Туго с этим делом. Шестьдесят два рубля всего осталось.
– Не беда, – сказал Алеша. – До людей бы добраться…
Кошурников оттолкнул плот от берега и подумал о том, что людей хорошо бы и сейчас встретить. Он внимательно оглядывал берега: нет ли где костра? Но мимо проплывали безлюдные скалы и лес, лес и скалы, а в синей дымке впереди виднелись все те же округлые, поросшие лесом горы. И все так же тянулась над берегом удобная и ровная терраса.
Прошли три шиверы и даже не царапнули плотом о камни, хотя под грузом кедровый плот давал глубокую осадку.
– Скоро Братья будут, а там и Китат, – сказал Кошурников. – Вот они, Братья!
Из воды торчали два очень похожих друг на друга камня. Громов велел идти между ними.
– Бей лево! Крепше!
Камни стремительно побежали навстречу. Они стояли как раз посредине реки и имели, наверно, солидную подводную часть, потому что вода тут была черной, а река сжималась между ними, «набирала». Если держаться с помощью гребей точно посредине, то ничего страшного собой эти камни не представляли. Но лоб каждого из Братьев дробил и разбрызгивал воду, и на отбойных волнах зыбилась и металась пена.
Братья расступились, пропустив плот, который тут же нырнул неглубоко на сливе.
– Громов говорил, что Братьями эти камни не зря зовутся, – обернулся Кошурников с передней греби. – Ему кержаки рассказывали, будто с первыми соболятниками – лет пятьдесят назад – пришли в верховья два брата. Они ограбили лабаз с пушниной товарищей, но их перехватили у Щек и пустили по Казыру на салике без гребей. Где эти камни стоят, они и погибли…
Ребята посмотрели назад, но Братья уже скрылись за поворотом. Кошурников сказал:
– А сейчас Китат будет. Красота, говорят, неописуемая.
Все были уверены, что Китатский порог, который показался впереди, удастся пройти. Если нельзя будет спустить плот на канате, то его перегонят по протоке. Ведь у Кошурникова в блокноте был нарисован план порога. И Громов советовал сразу бить вправо, к протоке.
Подбили к берегу. Ребята начали разгружать плот, а Кошурников пошел осматривать порог. Нет, спустить плот не удастся – порог был совершенно непроходим. Скалистый остров из черного и белого камня сбивал Казыр влево. Если направить плот этой матерой, то он погибнет на огромном камне с водяной подушкой. Но даже если он чудом минует это препятствие, его раскатают потом по бревнышку причудливые скалы, где пенистая вода металась и не находила выхода. За тысячелетия камни-вертуны выточили в этих скалах фантастические бутоны, гроты и купола. Сейчас, в малую воду, эта удивительная сказка Саян была видна во всей своей красе…
Но Кошурникова больше интересовала протока. Однако где же она? Никакой протоки не было. Было каменное русло, по всей ширине которого торчали острые гранитные глыбы. Может, в большую воду, когда шел здесь Громов, плот и протаскивался, но сейчас это было невозможно. Кошурников вернулся к плоту.
– Ну? – нетерпеливо спросил Костя. – Михалыч, как? Пройдем?
Начальник экспедиции отрицательно покачал головой, молча стал сбрасывать мешки на берег. Ему не хотелось ничего объяснять – ребята сейчас все увидят сами. Втроем пошли с мешками к порогу. У протоки остановились, сбросили груз с плеч. Алеша долго смотрел на серые камни, сплюнул и прохрипел:
– Целуйте.
– Что такое? Кого целовать?
– Меня.
Они глянули на черную и жесткую, похожую на грязное помело бороду Алеши, засмеялись. Это была хорошая разрядка.
– Целуйте, – серьезно повторил Алеша, не спуская глаз с реки.
– За что тебя целовать-то, Лешенька? – все еще смеясь, спросил Кошурников.
– Можно спасти плот.
Кошурников внимательно посмотрел на товарища. Уж не спятил ли Алешка? Да нет, не заметно будто бы. Дурачится, может быть?
– Шутишь, Алеша.
– Не до шуток, Михалыч.
– Да брось, на самом-то деле!
– Смотрите, – протянул руку Алеша к реке, – мы загоняем плот в эти камни, расшиваем его и переносим по бревнышку. Тут недалеко нести, совсем рядом – это же не Щеки.
Как это Кошурников сам не додумался? Мороки, конечно, тоже много, но ведь не валить новые кедровые лесины, не таскать их из лесу, не запиливать пазы! И ронжины можно сохранить и подгребки!
Кошурников ринулся к Алеше.
– Ну-ка, наклонись!..
Алеша сопротивлялся, но Кошурников сгреб его своими руками-рычагами, звонко поцеловал в губы. Алеша вытерся рукавицей, сказал:
– Не то.
– Мало тебе? А ну, Костя, добавь!
– Да я не про это, Михалыч! Я про другое. – Алеша понизил голос. – Сила не та у вас в руках стала, Михалыч.
– С этой силой еще жить можно! – сразу помрачнев, сказал Кошурников.
Они пошли дальше, в обход порога. Кошурников шел впереди, бодро покрикивал на отставших. Но вот он побежал, потом сбросил с плеч мешок, в котором громыхнула посуда, и сел бессильно на землю. За его спиной застыли товарищи, не отрывая взгляда от реки, – широкий плес под порогом был затянут льдом. Проклятый Китат, наверно, давно уже наморозил шуги, которая туго забила реку, намертво схватив серые берега – монолитный мелкозернистый гранит. Алеша, у которого скорбно сжались губы, сказал:
– Напиться бы сейчас, чтоб на бровях ходить.
– Да нет, нам еще надо плот построить да доплыть на нем до заставы, – Кошурников был серьезен, как никогда. Он знал, что нервы у всех напряжены до крайности, но ничего не мог придумать, чтобы смягчить удар, возродить надежду, которую развеял Китат. А зачем жалеть наш плот? Кедровый был, тяжелый. За перехватом пихта сухая под самым берегом, видите? Несколько дней нам до пограничников осталось…
Он говорил и говорил, не давая ребятам сосредоточиться на мыслях, которые он, говоря, гнал и от себя.
– Мы сейчас классный плот соорудим. Гарь у перехвата, а пихта очень легкая, если пройдет верховой пал и она еще постоит пару лет, посохнет. Обед сварим – буханку нашу употребим. А то она весит порядочно…
– Не надо, Михалыч, – попросил Алеша, – все понятно.
– Может быть, это одно такое гиблое место? – сказал Костя. – Плес здесь очень широкий и спокойный. Вот она и замерзла…
– Конечно, здесь гиблое место, – подхватил Кошурников. – Порог выбил яму, вода в ней успокаивается и на плесе застывает. Но главное – шуга. Китат воду месит и сало бьет, как в маслобойке…
Он говорил это, хотя точно знал, что ниже их ждут другие перехваты. Все объяснялось просто: после Щек, где был очень большой перепад, Казыр стал посмирнее, и ледостав тут идет быстрее, чем в верховьях. Да и зима уже, видно, прочно вступила в свои права, хотя по времени еще рано. Но как и чем придать ребятам сил?
Но ребята уже сами понимали, что до жилья придется пробиваться с муками, перед которыми, может быть, побледнеет все предыдущее. Костя и Алеша мужественно боролись с бедой. Безостановочно таскали вещи, потом быстро повалили две пихты, напилили бревна для става, разделали пазы. Кошурников один таскал бревна к берегу, готовил дрова для ночлега, принес греби с брошенного плота. Во время обеда он достал заветную буханку и разрезал ее, а под вечер долго ходил по берегу один, осматривая террасу и что-то записывая в блокнот.
«25 октября. Воскресенье
Опять неудача. Ночуем ниже Китатского порога, примерно на пикете 1895. До порога дошли очень скоро и благополучно. Примерно в 800 м выше порога имеется крутой слив, однако к нему хороший заход и посредине только два камня, которых легко избежать. Этот слив прошли хорошо, хотя вал довольно значительный, на плот плещет почти по колено.
Кроме этого слива, от пикета 1918 до Китатского порога имеются еще три переката, которые легко проходимы.
Выше порога пристали к берегу, и я пошел посмотреть порог. Посредине реки скалистый остров, основное русло идет слева, где и находится, собственно, Китатский порог, а справа небольшая протока, загроможденная камнями. В большую воду протокой можно спустить плот, а при теперешнем уровне это почти немыслимо. Кроме того, ниже порога река замерзла шугой, так что пройти с плотом совершенно невозможно. Сам порог непроходим при любой воде.
Вещи пронесли по правому берегу и на правом же берегу в рекордно короткий срок – за 5 часов – срубили новый пихтовый плот. На утро работы осталось максимум на 1–1,5 часа, и поплывем дальше.
На берегу около порога выступают скалы серого мелкозернистого гранита. Обращает на себя внимание его монолитность. Имеются массивы, совершенно не расчлененные трещинами, объемом в несколько сот кубометров.
В 50 м ниже нашей ночевки, в гранитной скале у ее подошвы, есть пещера глубиной 5 м, шириной 2,5 м, при высоте около 1,5 м. В пещере остатки костра, очевидно, кто-то в ней ночевал. Интересно, ниже пещеры метрах в 10–15 (по течению реки) из-под скалы бьет родник. Кругом много пней срубленных деревьев. В пределах самого порога, на протяжении метров 400–500, гарь по обоим берегам реки. Ниже порога живая тайга.
Как по тому, так и по другому берегу легко можно трассировать линию при небольшом количестве скальных работ на разработке отдельных выдающихся скал. В том и другом случае трасса ляжет по надпойменной террасе. Есть камень, песок, лес.
Завтра дальше в путь. Мало продуктов. Сегодня доели хлеб, сухарей осталось дня на четыре, табаку на два дня. Имеем килограммов 30 мяса и соль. С этим еще, можно жить. До жилья остается 90 км, если раньше не встретим рыбаков артемовского Золотопродснаба. Нужно торопиться. Если река со своими ледяными перехватами не подведет, то все кончится вполне благополучно, в противном случае придется немного поголодать, вернее, посидеть без хлеба. Неприятно, что опаздываю. Вероятно, обо мне уже по-настоящему беспокоятся».
«…Уже пять дней лишних в тайге. Наверное, друзья в Новосибирске шум подняли – я всегда был точен в своих расчетах. Но кто же мог знать, что эта река такая работная? Кто же предполагал, что зима нас застанет здесь? Рацию вот не дали нам с собой, а то бы все упростилось. Хотя какая тут рация! Мы бы давно ее угробили на плоту. А как теперь? Если река встала выше заставы, то рыбаки уже не пройдут сюда и пограничный катер не пробьется. А охотники будут ждать крепкого снега – без лыж сюда не суйся. Самое противное время в году. Только самолет, конечно. Друзья могут учудить – нанять „кукурузника“. Но это будет слишком дорого, и я всыплю им за расходование денег экспедиции, когда отсюда выйду. Ведь все равно нас будет трудно найти – пикета своего я же не могу им сообщить. Впрочем, пролетит один раз – костер будем палить. Хотя бы хлеба буханок пять сбросили да сапоги…»
Он дописал дневник уже ночью, когда ребята спали. А вдруг на самом деле нет больше льда на реке? Ведь впереди Базыбай – почти водопад, да и здесь Казыр бежит хорошо. Может, это под Китатом только такое гиблое место, а ледостав на Казыре еще не начался?..
От реки, как всегда по утрам, поднимался пар. Три измученных изыскателя спустили на воду новый плот. На него сейчас был весь расчет. Быстрый Казыр, который вымотал из друзей столько сил, мог стать и единственным их спасителем.
Река охотно подхватила утлый плотишко, понесла, понесла…
– Шивера, Михалыч! – крикнул глазастый Алеша.
– Вижу. Ерунда. Проскочим. Бей лево! Крепше! – кричал Кошурников в такт ритмичному покачиванию греби.
– Дайте сменю, – попросил у него гребь Костя. Миновали еще один перекат. Река на нем сильно бурлила и тут же разворачивалась на плавной косе. Казыр понес плот неохотно, лениво.
– Ну, друзья, – сказал Кошурников, – если чисто за этой излучиной, то дальше…
Он не успел договорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66