Пришлось принять некоторые меры по сохранности привалившего богатства. В комнате Андрея они соорудили сейф из самого толстого металла, который был на участке, внутрь еще положили свинца от старых аккумуляторов, так что вынести его было невозможно, а вскрыть можно было только газом. Газовый резак, на всякий случай, хранился теперь в том же сейфе. Когда в нем набиралась литровая банка золотого песка – примерно двадцать килограммов, что происходило теперь почти каждую неделю, Андрей брал в городке в наем пару полицейских и отправлялся с ними в Кайен. Теперь процедура продажи еще упростилась. После осмотра и взвешивания золота они с покупателем шли в банк, узнавали текущие мировые цены, и покупатель выписывал чек. Получив сколько надо на нужды участка, Андрей переводил остальное на счет, который был ему указан, и дальше была не его забота. Первый раз для налаживания процедуры приезжал человек из России, а дальше все происходило автоматически. В Москве были вполне довольны, что и его самого очень радовало.

СООТЕЧЕСТВЕННИКИ И МАРАБУ

В один прекрасный день в их маленький лагерь на краю полигона въехал, приветственно гудя, новенький пикап «Тойота», из которого вылез улыбающийся Леонтий. За ним шофер нес на голове ящик пива. Леонтий был весь как ковбой с рекламы «Мальборо»: джинсовый костюм с широким поясом, ковбойские сапоги с узорами, шляпа и платок на шее. «Стив подарил, мой канадский друг, – пояснил он с удовольствием. – Ну что, пошли кутить?»
За пивом обменивались новостями. Выяснилось, что англичане, на которых теперь Леонтий работал, получили-таки концессию, причем совсем недалеко отсюда. Под началом Леонтия было несколько сонгайских техников и рабочих, занимавшихся как бы разведкой. К серьезным работам англичане и не стремились, они хотели собрать в кучу архивные данные, слегка приукрасить их своими якобы результатами и выпустить, наконец, вожделенные акции. Самого Леонтия, как поэта и романтика, такая перспектива вполне устраивала.
Среди прочего, Леонтий рассказал о судьбе геологов – борцов за свою зарплату. Адвокаты противоборствующих сторон, наконец, решили закончить дело. Очевидно, что проигравшей признали платежеспособную сторону. К несчастью для истцов, за время процесса прошла разовая девальвация местного франка ровно вдвое, и в законе о девальвации было специально указано, что все внутренние долги, зарплаты, цены и прочее остается на том же уровне, меняется только валютный курс. Поэтому геологи получили ровно столько, сколько Теймураз предлагал им с самого начала. Впрочем, не получили. Деньги, после еще долгой процедуры, получили судебные исполнители и первым делом оплатили счета служителей закона. Истцам, из соображенй человеколюбия, отдали деньги, достаточные на самый дешевый билет в один конец, через Египет и Турцию. Совершенно павшие духом, постаревшие на много лет, бывшие борцы за свои права, наконец, улетели.
Потом Андрей проводил Леонтия до машины, и они посмотрели на выбитое по дороге заднее стекло новенького пикапа. Рабочие в Сонгвиле загрузили кузов как попало, и в долгом перегоне проселочными тропами груз повело вперед и выдавило стекло.
– Могли и без голов остаться, часто – заметил Андрей без сочувствия. Он хорошо знал эту черту африканских рабочих. Они не учились в школе и ничего не знали о массе, инерции, равновесии и прочих законах Ньютона. Масса автомобилей переворачивалась от неправильной загрузки. Однажды, в начале своей африканской карьеры, Андрей видел, как во дворе гостиницы люди тщательно привязывали новенький мотоцикл высоко на крыше автофургона. Фургон стоял лицом к воротам, и было отчетливо видно, что мотоцикл закреплен прямо на уровне арки ворот. Андрей не вмешивался, полагая, что со двора есть другой выход. Потом шофер сел за руль, дал газ и с размаху врезал мотоциклом по арке. Оттого Андрей с Николаем всегда с начала до конца сами руководили любой погрузкой и упаковкой грузов.
Леонтий уехал, пообещав бывать часто, а на следующий вечер на участок прибыл другой посетитель. В коротких тропических сумерках к дому подъехал мотоцикл, и с него слез белый парень в пропыленном джинсовом костюме, кепке-бейсболке и высоких американских ботинках со шнуровкой. Под курткой топорщилось что-то вроде обреза охотничьего ружья. На багажнике мотоцикла возвышалась сумка, примотанная длинной резиновой лентой, вырезанной из старой камеры. Такие ленты часто широко применяют в Африке – например, приматывают к голове карманный фонарик, создавая подобие шахтерской лампы.
– Я слышал, здесь наши работают, – обратился незнакомец на чистом русском языке, – решил заехать в гости.
Андрей завел посетителя к себе, но прежде, чем предлагать гостеприимство, вежливо попросил документы. Так, Дмитрий Рыбкин, тридцать два года, потрепанный советский загранпаспорт, близкий к окончанию, но еще действительый, несколько годовых виз Верхней Гвинеи, короткие визиты в соседние страны, свежий штамп, показывающий пересечение сонгайской границы сегодня утром. Все было в порядке. За ужином выяснилось, что они окончили один и тот же факультет, хотя и в разные годы, и имели кое-каких общих знакомых среди старателей и геологов. Потом Андрей услышал историю приключений гостя, в том виде, в каком тот счел нужным ее рассказать.
Впервые Дмитрий попал в Верхнюю Гвинею в составе небольшой геологической партии, направленной каким-то новым русским на поиски золота. Работа быстро закончилась по стандартной для новорусских экспедиций причине – кончились деньги. Дмитрий, по природе общительный и способный к языкам, успел познакомиться с местными жителями. Несколько раз ему предлагали купить золото и алмазы, и он сумел оценить разницу в цене здесь, в глубине страны, и в Бельпорте, ее столице. Разница была такова, что было вполне выгодно заняться скупкой в провинции и продажей в столице. Дмитрий был за границей вообще впервые, и страна ему страшно понравилась. В отличие от унылого полупустынного Сонгая, Верхняя Гвинея – страна приморская, с пышной зеленью, яркими цветами и экзотическими фруктами, с дешевыми омарами в ресторанчиках, с практически обнаженными красавицами на пляжах под пальмами. Поскольку в приморской части страны живут не мусульмане, а страна еще более нищая, чем Сонгай, то красавицы были не просто доступны, а сверхдоступны. Ему страстно захотелось вернуться сюда еще. Его проект по скупке-продаже золота заинтересовал одного богатого чеченца (дело было еще до первой чеченской войны).
– У него, – рассказывал Дмитрий – в Москве дом на проспекте, возле Садового кольца, какой-то исторический особняк. Снаружи не заметно, даже не отремонтирован и не покрашен, а внутри все в резьбе, в золоте, мебель как в декорациях к «Бахчисарайскому фонтану» и на стенах изречения из корана. А ведет себя, ну как полный хозяин. И города, и страны.
Чеченец был в костюме от Кардена и в папахе. Из кармана пиджака он вынул двадцать тысяч долларов и сказал: «Золото будешь продавать там. Алмазы, если будут хорошие, привози мне». На том они и расстались. Поначалу все пошло более или менее нормально. Дмитрий купил мотоцикл и отправился в знакомые места на север страны. Будучи геологом, он умел отличать золото и алмазы и мог распознать подделку. Он успел купить граммов сто золота, как в его деятельности произошло неплановое событие.
– Они ко мне пришли вечером, уже темно. Света нет, только фонарик. Двое. Спешат, оглядываются, волнуются, как будто за ними погоня. Говорят: срочно продаем шесть килограмм золота. И мешок на стол. Один засунул в мешок ложечку, пошуровал – вынимает золото. Засунул еще ложечку, опять вынимает золото. Спрашиваю – сколько. Говорят – двадцать тысяч долларов. А в Бельпорте это будет сорок пять тысяч. Я только и думаю, что за раз удваиваю свой капитал. Они говорят – только быстро. Взвесили – да, шесть килограмм, даже чуть больше. Я отдал все деньги, сколько было. Думаю: утром надо уезжать. Наутро сел посмотреть покупку, смотрю, в большой мешок, в горловину, вшит совсем маленький мешочек, ложечки на три-четыре песка. В маленьком – золото, а остальное вокруг – свинец и какая-то желтая дрянь. Все, что было, потерял.
Теперь Андрей по-новому взглянул на поведение своих постоянных покупателей, которым он обычно привозил золото в железном ящичке. Торговец неизменно включал яркий свет, опрокидывал ящичек в таз, а потом долго внимательно рассматривал, слегка ворошил руками, брал в руки отдельные самородки, тщательно стряхивая с пальцев обратно в таз прилипшие крупинки, и только потом начиналась процедура взвешивания.
У Дмитрия оставались только эти несколько ложечек золота, плюс то, что он купил раньше, плюс мотоцикл. Этого хватило бы на билет до России, но он ясно понимал, что профинансировавший его чеченец без малейших колебаний пристрелит его или продаст куда-нибудь в рабство. Он остался в стране и продолжил свою деятельность, но теперь в масштабе, во много раз меньшем, жестоко страдая от безденежья и просто от тяжелых условий быта. Мало-помалу он вновь раскрутился и стал снова что-то иметь, как случилась новая беда. Он тяжело заболел какой-то очень сильной формой малярии (Андрей знал, что в более влажном климате Верхней Гвинеи малярия гораздо опаснее, чем в Сонгае) и очнулся в госпитале в католической миссии. Пожилая французская монахиня выходила Дмитрия, но в больницу его доставили без ничего – ни денег, ни золота, только паспорт. Спасибо, мотоцикл оставили. Миссионеры дали ему денег на бензин, и он вернулся в Бельпорт, где у него было, как он выразился, вроде как жена, и она ему помогла.
Андрей не стал спрашивать национальность жены. Он уже знал, что если бы это была белая, это было бы прямо упомянуто – «у меня жена – француженка» или «подруга – американка». Раз национальность не упомянута – значит, местная.
Неистребимый Дмитрий сумел вновь восстановить бизнес. Теперь, кроме таблеток, он возил с собой шприцы и ампулы, чтобы в случае малярии делать уколы самому себе. О России и о чеченце он почти забыл, находясь целиком в реалиях здешней жизни. О своей русской жене и детях тоже:
– У моей подруги вроде как ресторан, теперь я ей помогаю его обустраивать. Если получится хорошо, к нам белые ходить будут. А я пока продолжу гонять по джунглям.
Потом Дмитрий начал излагать свои деловые предложения. Для начала он справился о цене, по которой Андрей продает золото, и предложил чуть больше, но с тем, что он будет увозить золото в Бельпорт, а деньги привозить в следующий раз. Андрей вежливо отказался, несмотря на предложение еще увеличить цену. Затем Дмитрий достал из кармана бумажник, из бумажника маленький пакетик, и развернул его. В пакетике был восьмигранный кристалл размером с крупную горошину.
– Вот алмаз. Десять каратов. Тебе отдам за пять тысяч долларов. В Амстердаме тебе за него дадут тридцать.
В начале деятельности Андрея на участке, еще в прошлый раз, к нему являлось довольно много продавцов алмазов. Свой товар они неизменно держали в пузырьках с водой (считается, что алмазы в воде невидимы), откуда торжественно извлекали. Иногда это были двойные пирамидки кварца, действительно похожие на алмазы, если не считать, что у пирамидок алмаза четыре грани, а у кварца шесть. Такие случаи Андрей воспринимал как уважительное к себе отношение. Иногда нагло приносили стекло, вынутое из какого-то копеечного украшения, или просто квадратный осколок ветрового стекла автомобиля, изготовленного до изобретения триплекса. Тогда Андрей сердился. Он вынимал нож и беспощадно царапал стекло со всех сторон, прежде, чем возвратить его владельцу. У Дмитрия, возможно, действительно был алмаз, но сколько он стоит, сказать было крайне затруднительно. У золота есть одно бесспорное преимущество: оно не имеет качества. Все золото одинаковое, и цена на него одна во всем мире. С алмазом, как известно, не так. Карат крупного алмаза стоит много больше, чем карат мелкого, а карат очень крупного стоит еще в астрономическое число раз больше. Еще цена зависит от цвета, прозрачности, трещиноватости, мутности и еще кучи вещей, известных только специалистам. Что Андрею дадут в Амстердаме – тридцать тысяч долларов, десять долларов или вызовут полицию – было совершенно неизвестно. Поэтому это предложение тоже пришлось отклонить.
– Ну ладно, – легко согласился Дмитрий. – Это все так, для затравки. Давай поговорим о серьезном деле. Надо отмыть деньги, для начала несколько миллионов французских франков, а потом еще больше.
Он вынул из сумки конверт, в котором оказалась пачка листков плотной непроницаемо-черной бумаги, вроде той, в какую раньше паковали фотопленку. Из бумажника он вынул купюру в сто французских франков (примерно пятнадцать долларов) и положил рядом с черным листком. Бумажки были одной формы и размера.
– Полгода назад повстанцы из Армии Освобождения Народа временно захватили город Свободный. В том числе и государственный банк Республики Слоновых Гор, где хранились запасы валюты. Но в последний момент охрана банка пустила газ. Французские франки имеют специальную защиту. Если им угрожает опасность захвата грабителями, особый газ превращает их вот в такие черные бумажки. И я знаю людей, которые вынесли из банка таких бумажек на миллионы долларов, и сохраняют их.
– Зачем сохраняют?
– Есть специальная жидкость, которая может превратить их обратно в деньги. Очень секретная, доступная только сотрудникам Центрального банка Франции. Я знаю в Бельпорте одного француза, который имеет доступ к этой жидкости. Он мне даже показывал. Положит такую черную бумажку в плоскую кассету, вроде как от фотопластинки, капнет туда этой жидкостью, и вытаскивает сто франков. За шесть тысяч долларов он может продать мне жидкости на миллион франков, если в стофранковых купюрах. Если тут купюры по двести и по пятьсот франков, будет еще больше.
– Так, значит, выглядит отмывание денег по-африкански, – подумал Андрей и спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27