Аннотация
Порой бывает настроение – подбить итоги. Как прошагал часть выпавшей тебе дороги...
Ю. Шестов
Поэма “Нити”
Что нужно нам, познав задачу,
И положившись на удачу,
Быстрее к делу приступить,
Трудов нетленных плод вкусить.
Отринем мелкие заботы,
Пустопорожние хлопоты.
Узду накинув на желанья,
Потянем нить воспоминанья.
Сему нехитрому рецепту
Я внял – потомкам в память лепту
Вношу в предвестье перемен,
Пока не цепок жизни плен.
Размер стиха пусть без затей
Былых опишет прелесть дней,
И строчкой беглою сошьёт,
Что время нам на части рвёт.
Представлюсь честно – просто винтик.
В головке есть дыра под шплинтик
(Как и у каждого из нас),
Где будет шплинт тот в должный час.
Когда-то нас горстями брали
И в жизнь сонливую вставляли.
Винты и гайки не при деле,
И как попало, но сидели.
Резьбою каждый был прикручен,
Годам к семнадцати обучен,
Как думать надо, что любить,
В какой струе по жизни плыть.
Всем механизмом управляли
И неусыпно наблюдали.
Ценились высшим баллом знанье
Науки лестья, послушанья.
Величье дел страны Советов
И гнев от вражеских наветов
Объединяли нас в народ.
(Мы без идеи – просто сброд.
Задело слово за живое,
Внутри поднялось ретивое.
Как с неба – тут же молодец
Ручонки греть чрез жар сердец.
Натешится. Ваш поздний разум
Без пелены увидит разом
Обещанных убогость дел…
У каждой веры есть предел.)
Не знав другого, примирились,
И даже, помню, веселились,
Когда с трибуны кумачовой
Нас звали к жизни вечно новой.
Спрошу себя: «А было ль стыдно,
И тот маразм – насколько видно?»
Но отвечать – начистоту,
Иначе труд наш в пустоту.
Сказать, что стыдно? – нет, наверно.
Но фальшь я чуял неизменно.
И знал, в молчании тая,
Что дурня лепят из меня.
Я по-людски за всех стеснялся,
Ни от кого не отстранялся.
Так в жизнь входил я угловато,
С душой небитой и немятой.
Что удивляет – умудрялся
Жить как хотел, и не марался.
Но объясненье здесь простое -
Я рос и жил при этом строе.
Впитались в кровь порядки наши,
Труд за гроши с перловой кашей,
И знал нутром я, абсолютно,
Где ждал меня капкан уютно.
Я был как зверь, который знает,
Что осторожность жизнь спасает.
И что один неловкий промах -
И череп тотчас же в проломах.
И всё же было там пространство
(Немного, место не для танцев).
Скорее просто закуток,
Зато я знал, где мой шесток.
А дале речь что это было,
Как с перестройкой оно сплыло,
И жизнь моя перетряслась…
Эх, лихолетия напасть!…
1. Как я начинал расти
Вообразил ухмылку вашу
Из-за стакана с простоквашей:
Вы прямо как живой сидите,
Вы – зритель или посетитель.
Для вас пишу я это чтиво.
Конечно, надо бы красиво,
Но я пишу как оно есть…
И с кем-то будет, Ваша честь.
Амур, высокий берег, дом,
В райцентре рядом был роддом,
Куда везли мать на телеге.
Плыл утра свет в весеннем следе.
Что дале – по рассказам знаю:
Картофелю быть урожаю,
А в остальном несытно жили,
Как все почти. И не тужили.
Однако вскоре поприжало,
И с мест снялось тогда не мало.
Помыкались туда-сюда,
И – Зеи мчит у ног вода.
Порою дамбы прорывало
(Ох нас тогда и заливало!),
Дома в воде, как корабли,
А между ними лодки шли.
Я как сегодня помню вечер:
Голубизна небес – как глетчер,
В их необъятье тонет слух…
Так сладко жизнь томила дух.
Внизу, затопленным посёлком,
Не торопясь, подстать двуколкам,
Сплавлялись лодки меж домов…
Картина – смесь легенд и снов.
Мужик взобрался на домишко
В исподнем байковом бельишке,
И, ухо наклонив к баяну,
Играл душевно… Может, спьяну.
И безмятежно был спокоен,
Средь бед вселенских будто скроен,
А вкруг спокойная вода
Была всегда, всегда, всегда…
А с лодок были слышны шутки,
Весёлый гогот, прибаутки.
Сосед соседу угрожал
Сжечь дом. А с лодок: «Сеновал!»
* * *
Конец годов пятидесятых.
Мне год тогда шёл где-то пятый,
А вот запомнил навсегда…
Нет? Ну на жизнь свою тогда.
Былое помнил кто-то, где-то,
Я ж будто был окунут в Лету -
Поток беспаматных времён,
Назад где – мрак, вперёд где – сон.
С былых времён пришло немножко,
Кривою узкою дорожкой:
Амур, Хабаров, казаки,
Семёнов, банды, кровь, штыки…
Китай. Тогда легко ходили
Туда, сюда – привольно жили.
Река преграда не была,
Где две руки – там два весла.
И отблеском времён минувших,
Закону не всегда послушных,
Сверкнуло золото в венцах
Избы. Забыт прадеда прах.
Аляска, Колыма, проливы,
И чуждой речи переливы
Дедам диковинкой не были -
До Мичигана доходили.
Вопрос от Вас: «Зачем им это?»
Но я не знаю их секрета.
А вот в себе поразбираться
Могу. Там то же, может статься.
Иначе что же я пьянею
Как быть дороге. Перед нею,
Коль будет дальняя она,
Всю ночь бывает не до сна.
А ветер северный задует -
Душа в смятенье затоскует.
И снег в поземке ледяной
Шуршит мне тихо: «Твой я, твой!»
И поздней осенью в болото
Меня как будто тянет кто-то,
И в снег ли, в дождь – мне наплевать,
Я там как дома – как понять?
И много мне чего досталось
От предков. Жалко, что осталось
Под спудом жизни бестолковой,
Невнятной, суетной и плевой.
* * *
А город звался наш – Свободный
(Был Алексеевск – неудобный).
А так – торжественно и пышно,
Но что же там на деле вышло?
А вышло, что на поселенье,
Годов с двадцатых, как поленья,
Туда сплавляли разный люд:
Экс-зек, кулак – все были тут.
Лесоповал, в горах дороги,
Вкруг зоны, где порядки строги.
Ну, в общем, классика тех лет.
(Я б не сказал: «Следов тех нет».)
Так что народ жил здесь бывалый.
Свой дом в воде был повод малый,
Чтобы печалиться, скорбеть…
Живой – и можно песни петь.
Оттуда, с черных тех времен,
На душу пепел нанесен.
Вползла в те вольные края
Колючей проволки змея.
Я рос, я видел зоны эти,
(Их не держал никто в секрете.)
И жизнь нас часто убеждала,
Что места там еще немало.
Сосед бревно спер – посадили.
Сын Сашка был – мы с ним дружили.
Потом прибрали дядю Лешу…
Он шел, понурый, сквозь порошу.
И как-то к мысли привыкали,
И без печали принимали:
Там может каждый побывать,
Телят с Макаром погонять.
Любое детство, словно призма,
Чиста, прозрачна, чуть капризна.
Что к нам туда ни попадает,
Навеки в душу проникает.
На полотне остались в ряд:
Обрыв, река внизу. Наряд -
Я клоун в детсаду на елке,
Сестра-снежинка мнет иголки.
Там также лесоперевалка.
Щепа, вагоны, бревна, палки.
Меж штабелей нагроможденье,
Дрезины тяжкое сопенье.
И слухи: ногу оторвало,
Там придавило, искромсало.
На сплаве утонул рабочий -
Сначала – страх, потом – не очень.
* * *
Природа… Край какой богатый!
Вбегал на улицы сохатый…
Дальневосточные края.
Где ж твой певец, моя земля?
* * *
И напоследок. Детский сад.
Стоят кроватки к ряду ряд,
Окно большое, высоко.
В нем небо – сладко далеко.
Дня бесконечного тягота
И подконтрольных дел тенета,
Не озорник, в огляд играл…
Неволя – вот что ощущал.
Звучала жизнь из-за забора,
Как вечер приходил нескоро!…
Желаний школа обузданья
Навеки въелась в подсознанье.
Там я учился выживать,
Вниманье чтоб не привлекать.
Совет держал лишь сам с собой
И, как в лесу, топтал путь свой.
Но кожуру носить уменье
Лишь телу дарует спасенье,
А для души сия короста
Лишает все побеги роста.
2. Переезд
Прощай, Восток,– пора в дорогу.
Набрал ход поезд понемногу,
И под неспешный стук колес
Я вспоминал, что день принес.
Опять разлив, мутна вода.
Луж к переправе череда,
Я с мамой в лодке закачался.
Восторг и жуть… И в борт вцеплялся.
Последний, пламенный закат,
Крыльцо скрипит… Чему я рад?
И почему, не сожалея,
Покинул, что душой лелеял?
Пространство ли родит движенья,
Дарует силы для сомненья.
Я торопился – жизни сок
Прозрачен лишь недолгий срок.
Жизнь – это хрупкое созданье,
Это все время созиданье
Себя. 3а счет великих дел,
Иль малых (это мой удел).
Далек наш путь – чрез полстраны.
И как вы сердцем не нежны,
Но приедается дорога.
И вы скучны… Ну, ради бога.
Проста причина переезда -
Нам сердце тешила надежда,
Что будет как-то легче жить…
(Я чую-путь мне повторить.)
* * *
Теперь мы к маминой родне,
Таежной, топкой стороне
На время обратим свой взор.
Пусть режет наш «ФзДэ» простор.
* * *
Сибири топкие края
Известны Вам – дает земля
Нефть «за бугор», природный газ
(Но то богатство не про нас).
А в те года, что речь ведется,
Медведь, бывало, продерется
Сквозь бурелом тайги глухой -
Над Обью ветер, волн покой…
И небо северное близко,
И облака так низко-низко,
Что кто Европы небо знает,
Тому пространства не хватает.
Что говорить, в края глухие
Вели дороги непростые.
И мало кто своею волей
Житье с медведем выбрал долей.
Сослали их в Сибирь с семьями
3а бунт – не ладили с царями,
Иль с теми, кто поближе был -
Я тень тех лет не ворошил.
Прощай Воронеж, черноземы,
Какие ни на есть хоромы.
Сломали жизнь. Как веха миг:
Полудень… Лето… Бабий крик…
Судьба дедов не баловала,
Не показалось бы Вам мало
В долбленке, с голыми руками
Поплыть обскими берегами.
Но приживались понемногу.
Кормил их плуг. Когда острогу.
И лодку (звался обласок)
Чрез мель прапрадед вброд волок.
Коль здесь судьба, то будем жить.
Детишки вон… А их растить.
Посеем рожь, посеем лен,
Ничо, ребята. Проживем…
Тайга кормила: кедр, брусника,
Морошка, клюква, голубика…
Глядь,– и дома в два этажа.
Возами рыба в город шла.
В тайге пушнину добывали.
И, в общем, милостей не ждали
Ни от природы, ни от власти…
Далеко было до напастей.
* * *
Ходил прадед тайгой дремучей,
На берег вышел по-над кручей:
«Эх, красота!» Избу поставил,
К весне и семью переправил.
Потом пришла еще семья,
И скоро вновь-кругом родня.
А Парабель-река течет,
Пройдет их жизнь – и наш черед.
* * *
Но мы придем, а по-над кручей
Опять стеною лес дремучий.
«Ну чудеса, – сказал бы дед -
Все вроде то – деревни нет»
Еще б, наверно, подивился
На Парабель – ручей извился,
Когда вёл лошадь под уздцы,
Теперь ей берега тесны.
Гадаю, что б прадед спросил:
«Медведь вам, что ли, досадил
Как староверам? Те подале
Забрались в лес. Коров их рвали…
А может, как в болотах дальних
Тяжел стал дух, и вновь в бескрайних
Просторах лошадь сын повел,
И место новое нашел?»
Но вряд ли бы спросил он так.
Кто-кто, а прадед не простак,
И знал – лютее нет напасти,
Чем та, что даруют нам власти.
И что не испугать медведю
Того же, скажем, брата Федю -
Он с них полсотни шкур содрал.
Один. А братьев бы позвал?…
Вот дух… Бывали там болота
(Природный газ теперь, всего-то).
Так не гоняй туда коров
И стерегись с тех мест ветров.
«Нет, тут похлеще дело было, -
Решил бы он.– Тут вражья сила
Нужна, чтоб все искоренить,
Дома – пожечь, людей – побить».
Вы – как? А я бы с ним не спорил.
Наоборот, ему бы вторил,
И рассказал бы, как потом
Детей сравняли со скотом.
* * *
Год был, пожалуй, тридцать пятый.
Уклад как встарь. Но вот помятый
Привесили флажок у дома.
«Петь, ты чего?» – «Эт, дядь, райкома!»
«Слышь, выдрал бы тебя отец,
Да он на небесах жилец.
Придумал ведь, дурной: «Райкома!»…
Нужон ты ей – в избе солома».
И обманулись. Петька ей
Всех крепких мужиков милей.
Ну, в общем, глазом не моргнули,
А уж колхоз. Всех затянули…
Кого силком, где обманули,
А были – вечным сном уснули
3а этот самый за колхоз.
Да… Жизнь он новую принес.
Пролилась человечья кровь -
Из ряда вон для мест тех новь.
Досель суровы нравы были,
Но был порог – Христа здесь чтили.
Без ханжества, с простою верой.
В людей и труд, добра примеры.
И вдруг – разлом, наискосяк,
Представь. Мозги нараскоряк…
* * *
Но время лечит и калечит -
Там жизнь идет, и в ней не вечен
Ни он, ни я, ни наша скорбь,
Одно всегда – хребет свой горбь.
Во все века налоги были:
Оброк, на барщину ходили,
Но это, братцы, все цветочки,
То сладкий сказ для малой дочки.
Теперь куда как просто стало:
Сколь ни дал бы – им было мало.
Хоть сутки напролет протопай,
А все затирка в печке – лопай!
Все, что нажили, отобрали.
Отрез сукна, и тот прибрали.
«Дом двухэтажный?!» – «Рыбконторе!»
Да разрослась, убрали вскоре.
И то сказать, как без нее?
Учет, контроль – гори хоть все.
Не дай бог что-то недобрать -
Хозяин может и поддать.
Конторским тож кормиться надо
(Знавали там вкус шоколада),
А потому тот ихний враг,
Кто на хозяина батрак.
* * *
Война. Всех мужиков призвали.
Потом ребят. В семнадцать брали.
И бабы в вой по ним рыдали -
Почти что всех поубивали.
Добавили еще налоги
(На баб, детишек-где вы боги?!)
От голода среди тайги
Впервые мерли старики.
Но говорят: кому война,
А кой-кому и мать родна.
Деревню просто раздирали
Как воронье, ее клевали.
Брала косая ребятишек,
Но все же мало. Тех мальчишек
И их сестренок лес спасал:
Что взять могли – то отдавал.
* * *
Конец войне, а жизнь все та же,
Посвирепее еще даже.
Подняли головы ублюдки:
Войне конец! Смелее, урки!
А этих урок за войну…
Заполонили всю страну.
Пусть не сидел тот счетовод,
Но уркой стал. И тем живет.
А кто не урка – жилы рвал,
Иначе – на лесоповал.
И дива нет – с петлей на шее
Стал люду хлеб Христа милее.
Когда в глаза лгут раз за разом
Немногим не грозит зараза.
И все. Деревня умерла. -
Так, по инерции была…
Какие только ухищренья,
Чтоб усыпить неволи бденье,
Ни применяли на те поры.
Добыли паспорт – тут же сборы.
Бежать, бежать куда угодно,
Чем смертью умирать голодной,
И жить в разрухе бытия…
Приють людей, земля моя.
* * *
Так получилось, старший дядя
Служил. А после – в Омск, и, глядя
На этот мирный городок,
Решил собрать родню под бок.
Привез он мать с меньшим братишкой,
С стройбата средний, шинель под мышкой.
(Недаром есть «любил, как брата»)
И вскоре мать сказала «свата…»
Ну, в общем, в Омск стучат колеса.
Вагон то вверх, а то с откоса.
Байкал, тоннели начались…
Что мне дарует эта «жисть»?
3. В Омске
Припомнить надо. Было так:
Дом дядин. Лестница, чердак.
Я трогал мягкость нитевы
Из коей сети сплетены.
1 2 3 4 5