— Если это может послужить тебе некоторым утешением, то скажу, что в этом чувстве нет ничего личного. Я испытываю одинаковую неприязнь ко всем кендерам.Тас обдумывал услышанное, пока пил тепловатую и пахнувшую кожей воду.— Может, я не прав, но мне кажется, что лучше бы ты не любил меня лично, а не весь мой народ. Я бы мог попытаться сделать что-нибудь со своим характером, но то, что я кендер, уже никак не исправишь. Ведь и мама у меня была кендер, и папа тоже был кендер, так что здесь уж ничего не поделаешь.Он немного помолчал, но тут же заговорил снова, более взволнованно:— Я, может, тоже хотел бы быть рыцарем. Правда, я почти уверен, что хотел бы. Но Боги создали мою маму очень низкорослой, и конечно, она не смогла бы произвести на свет такую орясину, как ты. Поэтому я и родился кендером. Пожалуйста, не обижайся, я могу взять назад слова насчет орясины. Еще я хотел бы быть драконидом, точно-точно, они такие чешуйчатые и ужасно злые, и еще у них есть отличные крылья. Мне всегда хотелось иметь крылья. Но родить меня с крыльями моей бедной мамочке было бы совсем трудно.— Пошевеливайся.— Я могу помочь тебе нести этот мешок, если ты снимешь с меня наручники, — предложил Тас, подумав, что сможет завоевать любовь своего спутника, если станет ему полезен.— Нет, — последовал короткий ответ.— Но за что ты не любишь кендеров? — настаивал Тас. — Флинт тоже всегда говорил, что он нас не любит, но я точно знаю, что на самом деле это было не так. Мне, правда, кажется, что Рейстлин тоже не очень любил кендеров. Я догадался об этом, когда он один раз попытался прикончить меня. Но я ему, конечно, простил это. Зато не простил того, что он сделал с бедным Гнимшем, но это совсем другая история, я тебе ее расскажу попозже. На чем я остановился? Ах да. Я хотел еще сказать про Стурма Светлого Меча. Он тоже был рыцарем, как ты, но он любил кендеров, поэтому я и удивился так, когда ты сказал, что не любишь нас.— Твои кендеры слишком беспечны и беззаботны. — Голос Герарда звучал очень строго. — Сейчас такие тяжелые времена. И жизнь — это не забава, относиться к ней надо серьезно. Мы не можем позволить себе роскошь быть легкомысленными. Радость и веселье в наши дни неуместны.— Если не будет радости и веселья, вот тогда, уж конечно, времена будут тяжелыми, — возразил кендер. — Чего другого тогда ожидать?— Ты очень радовался, когда узнал, что в твоем родном Кендерморе сотни несчастных были замучены во время нападения Малистрикс? — Рыцарь говорил очень сурово. — Или когда узнал о тех, кто выжил, но был изгнан из родных мест и подвергся своего рода проклятию? Их называют «сокрушенными», потому что они узнали, что такое страх и носят теперь мечи, а не такие сумочки, как твои. Ты смеялся, когда ты узнал от этом, кендер? Может, ты пел «тра-ля-ля, как весело живется»?Тассельхоф замер на месте и обернулся так быстро, что рыцарь чуть не споткнулся о него.— Сотни? Сотни кендеров, убитых драконом? — Он был поражен. — Что ты хочешь сказать? Что в Кендерморе убивали кендеров? Но я не знал об этом. Я никогда ни о чем подобном не слышал! Нет, это неправда… Ты обманываешь меня… Нет, — добавил он вдруг жалобно, — я не прав. Ты не можешь солгать. Ты же рыцарь. Хоть ты и не любишь меня, но честь не позволит тебе лгать.Герард ничего не отвечал. Положив руку на плечо Тасу, он повернул его лицом к дороге, и они зашагали дальше.Тас почувствовал где-то, около самого сердца, странное, прежде незнакомое удушье, будто он проглотил самого большого в мире ужа. Чувство было совсем неприятным и даже ужасно противным. Тас знал, что рыцарь сказал правду. Что сотни его соотечественников погибли, страшно и мучительно. Он не знал, как именно это случилось, но был уверен, что это правда. Такая же правда, как то, что по краям дороги растет трава, и что над головой тянутся ветви деревьев, и что за их зелеными листьями сияет солнце.То была правда этого мира, мира, в котором похороны Карамона так сильно отличались от тех, что он видел раньше. Но в том, другом, мире это было совсем не так, и похороны там были другие.— Я как-то странно себя чувствую, — тихонько сказал Тас. — Голова кружится, что ли. Я боюсь, что меня вырвет. Если ты не возражаешь, я немного помолчу. Хорошо? Можно?— Сделай одолжение, — сказал рыцарь и добавил свое неизменное «пошевеливайся».Они молча пошли дальше и примерно к полудню достигли моста. Он нависал над извилистой звонкой речушкой, которая распевала свои песни у подножия Сторожевых Пиков и затем бежала вдоль Большого Южного Пути до самой реки Белая Ярость. Мост был достаточно широк, чтобы по нему могли проехать фургоны, упряжки лошадей или пройти потоки людей.В прежние дни движение по мосту было бесплатным, но по мере того, как оно становилось интенсивнее, поддержание переправы в порядке требовало все более серьезных сумм. Власти в Утехе устали постоянно латать дыры в городском бюджете, возникавшие из-за ремонта моста, и учредили специальную мостовую подать. С этой целью у входа на мост поставили воротца, а рядом будку для сборщика пошлины. Плату установили очень скромную. Речка, над которой нависал мост, была мелкой, и во многих местах путешественники могли бы перейти ее вброд, но берега были крутыми и скользкими; и уже не один фургон сорвался с них в воду вместе с поклажей. Большинство путешественников предпочитали платить пошлину.В то утро рыцарь и кендер были единственными, кто оказался на берегу реки. Сборщик подати завтракал в своей будке, а рядом, привязанные к тополю, стояли две лошадки. Тут же на траве дремал молодой парень, по одежде и запаху которого можно было догадаться, что он конюх. Одна из лошадей была вороной масти (ее блестящая шкура так и лоснилась на солнце) и довольно норовистой — она беспрестанно фыркала и то и дело натягивала поводья, как будто хотела проверить их прочность. Другая лошадка оказалась чудесным пони, крохотным, серым в яблоках, с ясными глазками и торчащими ушками. Его густая шерсть доставала почти до копыт.При виде этой прелести странное удушье мгновенно испарилось из груди Таса. Пони тоже смотрел на него во все глаза, радостно и как будто лукаво.— Она моя? — выдохнул Тас.— Нет, — хладнокровно ответил Герард. — Я всего лишь нанял этих лошадей на время путешествия.Рыцарь подошел к конюху, толкнул его, и тот проснулся. Потягиваясь и зевая, он объяснил, что за лошадей, сбрую и одеяла полагается тридцать монет, из которых десять будут возвращены, если лошади вернутся целыми и невредимыми. Герард вынул кошелек и рассчитался. Парень, все время стараясь держаться подальше от кендера, взял монеты, тщательно пересчитал их и засунул куда-то под рубашку.— Как зовут пони? — восхищенно спросил Тас.— Малыш Серый.Тас чуть нахмурился:— Какое простое и неинтересное имя! Не много же нужно воображения, чтобы такое придумать. Можно было бы изобрести что-нибудь покрасивее. А как зовут вороного?— Черныш. — Парень невозмутимо ковырял в зубах соломинкой.Тассельхоф разочарованно вздохнул.Сборщик пошлины высунулся из своей будки и принял причитавшиеся ему деньги. Управившись, он принялся разглядывать рыцаря и кендера с таким живым любопытством, будто приготовился провести остаток утра, обсуждая, кто они такие и куда держат путь.Но отрывистые «угу» и «гмм» Герарда были единственным, чего он достиг. Рыцарь усадил Таса на пони, который тут же повернул к седоку головку и посмотрел на него с таким видом, словно они уже совершили вместе несколько великолепных путешествий и хранят много общих секретов. Сам Герард приторочил таинственный мешок и завернутый меч позади седла, надежно привязал их, затем, взяв в руку поводья пони, сел верхом на свою лошадь, и они направились к мосту, оставив сборщика пошлины в печальном одиночестве.Рыцарь скакал впереди, Тас позади, вцепившись скованными руками в поммель седла своей чудесной лошадки. Черныш, казалось, так же не любил пони, как Герард не любил Таса, — возможно, потому, что из-за Малыша ему приходилось двигаться таким недостойно медленным шагом, возможно, потому, что он вообще был животным строгих правил и слегка стыдился игривости пони. Как бы то ни было, если Серый из чистой забавы выкидывал один-два курбета или останавливался, чтобы попробовать на вкус придорожные лютики, вороной тут же поворачивал голову и окатывал пони холодным взглядом.Они проскакали пять миль, когда Герард дал команду остановиться. Он привстал в стременах и оглядел дорогу. Они не встретили ни единого путешественника с тех пор, как пересекли мост, да и сейчас дорога была совершенно пустынной. Спешившись, Герард скинул с себя плащ и, скатав, сунул во вьюк. Его черные доспехи сверкали, а нагрудник был украшен черепом и мертвой лилией — эмблемой Рыцарей Тьмы.Тас замер в восхищении.— Какой у тебя чудный костюмчик! Ты так и сказал Повелителю Уоррену, что будешь путешествовать как рыцарь, только не сказал какой. Можно, я тоже наряжусь рыцарем? То есть, конечно, Неракским Рыцарем? Ой, нет, нет, я все понял! Я буду твоим пленником! — Тассельхоф был ужасно горд, что так хорошо все вычислил. — Это будет еще забав… я хочу сказать, будет еще интересней, чем я думал.Лицо Герарда оставалось серьезным.— Это не увеселительная прогулка, кендер. — Его голос звучал еще строже, чем обычно. — От тебя зависят и твоя, и моя жизнь, равно как и успех всего дела. Возможно, мне не следует доверять тебе такие важные вещи, но у меня нет другого выхода. Скоро мы прибудем на территорию, принадлежащую Неракским Рыцарям. И если ты одним словом обмолвишься о том, что я Соламнийский Рыцарь, то меня арестуют и казнят как шпиона. Предварительно подвергнув пытке, чтобы выведать то, что мне известно. У них принято растягивать людей на дыбе. Тебе никогда не приходилось видеть, что это такое, а, кендер?— Никогда, но один раз, когда Карамон стал делать гимнастику, он сказал, что это прямо как на ды…Герард, не обращая внимания на его слова, продолжал:— Они привязывают руки и ноги человека к дыбе и начинают тянуть их в разные стороны. Колени, локти, запястья, щиколотки, все кости выскакивают из суставов. Боль бывает невообразимой, но вся красота пытки заключается в том, что человек от этого не умирает. Они могут держать несчастных на дыбе по нескольку дней, и те, хотя и испытывают неимоверные страдания, продолжают жить. К тому же после пытки человек на всю жизнь остается калекой. Его даже на эшафот приходится тащить на руках, а чтобы повесить, они должны подставить стул. И если ты проговоришься, то эти мучения ждут меня, кендер, понимаешь?— Понимаю, — ответил Тас. — И хоть ты не любишь меня — а я должен признаться, что мне это ужасно обидно, — я не хочу, чтобы тебя мучили на дыбе. Кого-нибудь другого — еще ладно, я, может, и посмотрел бы на это — никогда не видел, как кости выворачиваются из суставов, — но не тебя.Герард, казалось, не оценил такого великодушия:— В общем, держи язык за зубами ради своей и моей безопасности.— Обещаю. — Тут Тас ухватил себя за хохолок и так сильно дернул, что слезы брызнули у него из глаз. — Я могу хранить секреты, и ты убедишься в этом. Я уже давно храню множество секретов, причем очень важных. Сохраню и этот. Можешь на меня положиться, иначе я не Тассельхоф Непоседа.Эти слова впечатлили Герарда еще меньше. С видом более мрачным, чем обычно, он сел в седло, и они поскакали вперед — Рыцарь Тьмы и его пленник.— Далеко еще до Квалинести? — спросил Тас.— При такой скорости четыре дня пути.Четыре дня. После этих слов Герард перестал обращать на кендера какое-либо внимание. Он отказывался отвечать на его вопросы. Он оставался глух к самым лучшим и захватывающим историям Тассельхофа. Он не отозвался на предложение Таса показать наиболее интересный и короткий путь через Омраченный Лес.— И так целых четыре дня! — простонал Тас, обращаясь к самому себе и пони. — Я не люблю жаловаться, но, признаться, не ожидаю от этого путешествия никакого удовольствия. Оно, похоже, будет таким скучным и тоскливым, что окажется и вовсе не приключением, а всего лишь занудной работой, если это слово здесь подходит.Так они с пони продвигались вперед, готовые провести четыре долгих дня без собеседников и каких-либо интересных занятий. Даже смотреть вокруг было не на что, кроме деревьев и гор, которые, конечно, могли оказаться достойными внимания, если бы только у Таса была возможность познакомиться с ними поближе. А так чего уж тут интересного, что он, деревьев не видел, что ли. И стало кендеру так скучно, что, когда у него в руках снова очутилось устройство для перемещения во времени, Тас едва не поддался соблазну им воспользоваться. Даже если тебе грозит быть расплющенным в лепешку страшным гигантом, все лучше, чем такая скука.«Если бы не мой чудный пони…» — подумалось Тасу.В этот момент вороной злобно оглянулся на пони, тут же посмотрел назад и Герард. Похоже, между ними уже установилось своеобразное мысленное родство. Застенчиво улыбаясь и пожимая плечами, Тас держал в руках устройство для перемещения во времени.С лицом до того холодным, что оно напоминало череп на его нагруднике, Герард остановился и дождался пони. Затем протянул руку, выхватил магическое устройство из рук Таса и, ни слова не говоря, сунул его обратно в свою сумку.Тассельхоф испустил глубокий вздох. Впереди были четыре долгих дня пути. 10. Победитель Ночи Орден Рыцарей Такхизис был рожден во тьме снов на далеком и таинственном северном острове, называвшемся Цитадель Бури. Во время Войны с Хаосом все дома на острове погибли. Страшные, вздымавшиеся к самому небу валы обрушились на рыцарскую твердыню. Многие говорили, что это гнев Богини Моря Зебоим, горевавшей из-за гибели своего сына, Ариакана, главы Ордена Рыцарей Тьмы, разрушил остров. Когда воды отступили, на остров никто из живых не вернулся. Теперь крепость казалась слишком отдаленной, чтобы иметь практическую ценность для Рыцарей Такхизис, которые в Войне с Хаосом были побеждены, лишившись своей Владычицы и ее Замысла, но все же сохранили значительную часть своих сил.С учетом всех этих обстоятельств Рыцарь Ордена Черепа Мириел Абрена, явившись на первый Совет Отважных Героев, чувствовала в себе достаточно уверенности, чтобы потребовать пожалования новых земель на континенте уцелевшим Рыцарям Такхизис в уплату за их героические подвиги во время Войны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82