К этому спору сейчас же присоединился ряд других ученых светил Западной Европы и Америки, каждый из которых выдвигал свои возражения.
Одни указывали, что машина под тяжестью выбрасываемой ею кверху земли не сможет наконец преодолеть эту тяжесть и перестанет работать.
Другие сомневались, смогут ли люди, добравшись до намеченной глубины, сделать самое главное – установить там термоэлектрическую батарею.
Третьи спрашивали, как машина будет подниматься кверху, если у нее не будет места, куда она сможет девать выбранною впереди себя землю.
Вопросов была масса, но ответа никто на них не давал. Пресса из Советского Союза, на которую спрос необычайно возрос, молчала. Начинали чувствоваться некоторая растерянность и раздражение.
К счастью, в одной из стран Южной Америки вспыхнуло очередное восстание, которое быстро приняло формы и размеры гражданской войны. Инвестированным Англией капиталам угрожала опасность. Часть Тихоокеанской эскадры его величества была спешно направлена к берегам этой страны. Из боязни нарушения принципа равновесия туда же понеслась эскадра великой американской демократии.
Вся мировая капиталистическая пресса была охвачена беспокойством о судьбе «цивилизации» в Южной Америке. Вопрос о подземной экспедиции Никиты Мареева отошел на задний план и вскоре был забыт всеми, кроме специально заинтересованных лиц и учреждений.
Шахта «Гигант» получила свое название лишь недавно, после полной реконструкции. Теперь она представляет самую большую шахту в Подмосковном угольном бассейне. Технически она была оснащена великолепно: все новейшие машины и методы были здесь применены, обеспечивая полную автоматизацию работ. Глубина шахты достигала двух километров. Под бурыми подмосковными углями обнаружили огромные залежи великолепного антрацита. Шахта «Гигант» вела в толщу этого антрацита, и первые тысячи тонн его уже пущены были в производство на заводах Москвы.
У самого дна шахты проведен короткий штрек. Он выше и шире обыкновенных штреков, его крепления гуще и ровнее, он чище прибран. Посреди штрека – отверстие колодца, сплошь закрытое огромным металлическим кругом диаметром в три метра. Металл темно-синего цвета, цвета вороненой стали, отливает матовым блеском под ярким светом многочисленных электрических ламп.
Из небольшого возвышения в центре круга выходят два серых очень тонких шланга. Они переходят на треножник, стоящий у колодца, потом на черную сверкающую, словно осыпанную бриллиантами, стену штрека, тянутся по ней у самого потолка и пропадают вдали.
Касаясь окружности круга, зияет открытый люк с откинутой крышкой.
Снаряд Мареева был готов к отправлению.
Его части изготовили лучшие заводы обширного Союза, над ними работали с воодушевлением лучшие инженеры и мастера. Его отдельные детали свезли сюда, в одну из самых глубоких шахт СССР, чтобы собрать, смонтировать снаряд и отсюда дать ему старт в необычайное путешествие в глубь земли. Этим самым сокращался его опасный и неведомый путь на целых два километра.
Проводить отважных исследователей подземных недр собрались представители комитета по сооружению подземной термоэлектрической станции, партийных и хозяйственных организаций, работники институтов, представители печати.
Все было готово. Наступили последние минуты.
Мареев был в бодром состоянии, смеялся, шутил, просил товарищей почаще «звонить по телефону», сообщать все новости. Брусков, бледнее обыкновенного, старался не отставать от него в оживлении и бодрости.
Последние слова, последние пожатия рук. Мареев посмотрел на часы. Было ровно девять. Пора! Еще раз сказав «прощайте», Мареев быстро пошел к люку и стал спускаться. За ним последовал Брусков.
И когда Мареев завинчивал за собой люк, когда дал наверх звонок отправления, когда включил рубильник на распределительной доске и дал ток и гудение электромотора наполнило снаряд, а буровая коронка и ножи начали крошить породу, присоединив свой шорохи и скрежеты к общему шуму, – он почувствовал с исключительной силой ту радость «первого метра», с которой мечтал все долгие месяцы подготовки.
Мареев стоял в самой нижней моторной камеры снаряда. Камера была конусовидная, усеченная внизу. На полу стояли два небольших электромотора, черные, блестящие, мягко поблескивающие медными частями. Несмотря на незначительную величину, они были огромной мощности.
Работал сейчас, наполняя помещение низким музыкальным гудом, лишь один мотор, другой был в резерве на случай аварии с первым. На отлогой круглой стене была распределительная доска с рубильниками, кнопками, выключателями.
Рядом с нею висели доски с инструментами, доски с приборами для измерения глубины, автоматическим указателем и выпрямителем направления, автоматическими измерителями твердости встречающихся горных пород, их теплоты, влажности, радиоактивности.
Все легкие приборы и инструменты были свободно подвешены на стене, чтобы при перемене положения всего снаряда из вертикального в наклонное или горизонтальное их можно было без затруднения перевешивать. Моторы же были прикреплены к своим основаниям наглухо.
В сущности, они являлись индивидуальными электроприводами буровой коронки, ее составной частью и вместе с ней меняли свое относительное положение в пространстве, не нарушая своей работы.
Внизу, под ногами, ощущалось легкое дрожание, слышались шорох, скрип, негромкий скрежет. Это работали буровая коронка и боковые ножи.
Многочисленные резцы коронки и ножи были изготовлены из новейшего сплава феноменальной, неслыханной до сих пор твердости.
Сплав был назван «коммунист», и он вполне заслужил это имя, говорящее о несокрушимой твердости борцов за коммунистический строй. Он брал с легкостью все прославленные до сих пор по своей твердости сплавы и высококачественные стали. В самые твердые горные породы, как гранит, гнейс, базальт, он погружался как в сыр. Только благодаря резцам и боковым ножам из этого сплава Мареев мог обеспечить своему снаряду такую огромную скорость – от семи до двенадцати метров в час, в зависимости от твердости проходимых пород.
Посредине между обоими моторами, на полу, как раз над центром буровой коронки, возвышался конусовидный аппарат, сделанный из мощных стальных деталей. Сквозь его вершину, начинаясь у потолка камеры, уходила вниз толстая стальная штанга. Рядом с ней с потолка свешивались еще три такие же запасные штанги длиной в два метра каждая. В случае надобности, при прохождении каких-либо подземных пустот или водоемов, эти штанги могли выдвигаться вперед, нащупывая снаряду опору и поддерживая его движение в пустоте.
Все было в порядке, аппараты и моторы работали спокойно, четко, размеренно.
Их ровное шмелиное гудение наполняло Мареева восторгом, уверенностью, предвкушением радостной победы.
Настроение Мареева поднималось все выше. Ему хотелось увидеть Брускова, поговорить с ним, с самым близким человеком, с которым он пережил столько бессонных ночей, столько радостных часов в работе над созданием этого подземного крота.
«Надо успокоить его, – думал Мареев, чувствуя, как грудь его наполняется волной теплого чувства к Брускову. – Он, наверно, волнуется…»
Он еще раз осмотрел камеру и стал быстро подниматься по узенькой винтовой лестнице в жилую каюту.
Каюта имела вид шара со срезанным верхним сегментом. Шар был подвешен на двух стержнях, закрепленных в оболочке снаряда, как противоположные концы воображаемого диаметра шара. Благодаря этому каюта могла вращаться при изменении положения всего снаряда.
В нижнем сегменте шара, под полом, находились запасы воды, которая своей тяжестью регулировала положение каюты и держала ее пол всегда внизу. В середине каюты стояли небольшой круглый стол и два легких плетеных стула, у ее вогнутых стен были прикреплены два столика с лабораторными приборами и посудой.
Над столами висели небольшие шкафы – инструментальный, продовольственный, бельевой, посудный; дальше, за столиками, стояла небольшая электрическая плита для варки пищи. За плитой – высокий шкаф с радиоприемником и радиопередатчиком. На шкафу – громкоговоритель. Наконец, друг против друга, у противоположных сторон шара стояли две койки – Мареева и Брускова. Над каждой из них помещался сетчатый прибор для поглощения углекислоты из воздуха и возобновления кислорода.
Каюта была ярко освещена. В ней были еще разбросаны разные вещи, ящики, корзины. Все это надо было убрать, расставить по местам.
Было тихо. Лишь слышно было за стеной беспрерывное шуршание размельченной земли, которую гнал наверх архимедов винт, вращавшийся снаружи вокруг снаряда. И это непрерывное шуршание и трение действовали успокаивающе, показывая, что все в порядке.
Брускова здесь не было.
"Очевидно, он в верхней камере, – подумал Мареев. – Это хорошо…
Действительно, там надо проверить работу аппаратов".
Поднявшись по такой же винтовой лестнице в верхнюю камеру, он увидел Брускова, сидевшего в задумчивости на ящике.
Заметив Мареева, Брусков вскочил и с несколько смущенной улыбкой, торопясь и сбиваясь, заговорил:
– Ну что, Никита, поехали?.. Меня немного беспокоит аппарат минерализации… Ты слышишь, как будто насос чуть хрипит? Послушай внимательней…
Камера была цилиндрическая, самая высокая из всех помещений снаряда – около трех метров от пола до потолка. Кругом у стены расставлены были ящики с продовольствием, запасными частями, материалами и инструментами, электрическими аккумуляторами новейшей конструкции – небольшими, легкими и в то же время огромной емкости. На случай аварии – перерыва в получении тока с поверхности – они были заряжены запасом электроэнергии на двести сорок часов полной работы снаряда. Кроме того, они могли служить в течение девятисот часов для работы вспомогательной и разведочной подземной торпеды. Эта торпеда стояла наклонно здесь же, непосредственно под крышкой верхнего выходного люка, упираясь в крышку люка своей коронкой, а днищем в невысокую подставку. Торпеда по внешнему виду и принципу своего устройства представляла копию снаряда. Но все в ней было проще и миниатюрнее. В ней мог поместиться лишь один человек, имея впереди себя аккумуляторы, небольшой мотор, простую аппаратуру управления, небольшой запас пищи и воды, аппараты для очищения воздуха и радио: приемник, передатчик и пеленгатор – для связи и определения направления по радиосигналам.
Рядом с торпедой на высоких стальных ножках тихо разворачивались две огромные катушки с намотанными на них тонкими шлангами, из которых один – на левой катушке – был значительно толще другого – на правой. Шланги были изготовлены из тончайшей проволочной спирали огромной упругости и залитой теплоизолирующим составом.
Шланги были длиной в восемь километров каждый – именно столько, сколько должен был снаряд пройти в глубь земли до места устройства подземной термоэлектрической станции.
По более тонкому из этих шлангов к термоэлементам пойдет жидкий водород при температуре в 252° ниже нуля, то есть лишь на 21° выше абсолютного нуля.
Охладив один спай термоэлемента, жидкий водород создаст таким образом разность температур между двумя спаями термоэлемента, необходимую для образования электрического тока. При этом жидкий водород под действием подземного жара превратится в газ, перейдет в другой, более толстый шланг и будет поднят по нему насосом на поверхность. Там он поступит в холодильную машину Линде, где превратится в жидкость, и вновь перейдет в первый шланг.
В каждом шланге проходил, кроме того, тонкий провод из недавно изобретенного сплава алюминия с новым редким элементом. Этот сплав гарантировал возможность передачи электрического тока высокого напряжения при очень малом поперечном сечении провода и с ничтожными потерями. По этим проводам шел с поверхности электрический ток в электромоторы снаряда, для работы его бурового и двигательного механизмов, для освещения и для работы всех приборов, обслуживающих снаряд.
Впоследствии по этим же проводам должен был пойти ток в сотни тысяч киловатт из недр земли на поверхность.
Под рядами шлангов на тех же катушках шла намотка пятнадцати километров проводок для снабжения снаряда энергией при его подъеме вверх, наклонно к поверхности земли.
Возле катушек стоял большой цилиндрический бак с раствором особого вещества, минерализатора, который должен был, подобно жидкому стеклу, минерализовать через известные промежутки земляные своды над снарядом. Небольшой насос автоматически производил дозировку и смешивание минерализатора и затем выталкивал его через многочисленные трубки наружу, над днищем. Небольшой порции этого минерализатора было достаточно, чтобы связать разрыхленную землю в монолитную, твердую, как гранит, массу. Если бы не эти своды, под тяжестью всевозрастающего столба разрыхленной земли был бы раздавлен снаряд, какой бы крепости ни был металл, из которого он был сооружен.
Дальше, за баком, стояли десять высоких ящиков с секциями термоэлементной батареи, которую нашим исследователям предстояло установить в конечном пункте их экспедиции.
Мареев проверил работу насоса, который действительно чуть хрипел, проверил равномерность хода катушек и правильность намотки верхних рядов шлангов на них. Стоило недоглядеть за развертыванием шлангов и дать им запутаться, как шланги могли разорваться, и движение снаряда прекратилось бы.
Брусков суетился, быстро и много говорил, перескакивая с одного вопроса на другой. Но Мареев отвечал, не подавая вида, что замечает волнение Брускова.
Его спокойствие и уверенность скоро принесли свои плоды: Брусков углубился в наблюдения за насосом и в работу по регулировке его.
Проходили по циферблату часов календаря сутки за сутками. Жизнь в снаряде наладилась, как на корабле. Мареев и Брусков сменяли друг друга, держа вахту у аппаратов и механизмов, они работали в «лаборатории», анализировали образцы пород, автоматически каждый час подаваемых снаружи, следили за их температурой, влажностью, радиоактивностью, в определенные часы разговаривали с «поверхностью», передавали сводки о своих работах за сутки, сами получали сводки последних новостей, принимали концерты, спектакли, лекции и доклады, порою сами выступали с докладами о ходе своих работ.
1 2 3 4 5 6