– Я живу у миссис Сеймур.

VI

Скандал не раздули лишь благодаря моей малой известности в Голливуде. Несколько замечаний, несколько идиотских поздравлений с блестящим будущим моего протеже. Но слухи не вышли за пределы моего кабинета. Никто из журналистов не постучал в дверь. Единственная строчка в газете сообщала, что молодой дебютант Льюис Майлс подписал контракт у знаменитого Джея Гранта. И лишь Пол Бретт во время ленча в директорате компании серьезно спросил, что я собираюсь делать с Льюисом, Пол похудел, что шло ему, и стал меньше улыбаться, впрочем, обычное явление для сорокалетних в этой стране. И неожиданно он заставил меня вспомнить, что на свете существуют мужчины и любовь. Я весело ответила, что с Льюисом меня ничего не связывает, я очень рада за него и он скоро переедет. Пол посмотрел на меня подозрительно:
– Дороти, мне всегда нравилось, что ты не лжешь и не разыгрываешь идиотских комедий, как другие голливудские женщины.
– Как?
– Не говори мне, что ты целый месяц в целомудрии прожила с красивым молодым парнем. Я полагаю, он не только красив, но и…
Я рассмеялась.
– Пол, ты должен поверить мне. Он не интересует меня, во всяком случае, в этом смысле. Так же, как и я его. Я знаю, это кажется странным, но все так и есть.
– Ты клянешься в этом?
Мания мужчин к получению клятв очаровательна. Итак, я поклялась, и, к моему удивлению, Пол искренне просиял. Вот уж не думала, что он столь доверчив и полагается на женские клятвы, все равно какие. Туг же, правда, я нашла другое объяснение: он так влюблен в меня, что мои заверения доставляют ему удовольствие. Вот когда до меня дошло, что я прожила с Льюисом больше месяца, за это время почти нигде не бывала и, тем не менее, ни разу не оказалась в одной постели с этим красивым парнем, хотя этот вопрос всегда занимал важное место, в моей жизни. Я посмотрела на Пола более внимательно, обнаружила обаяние, элегантность, изысканные манеры и договорилась о встрече с ним на следующий день. Он заедет за мной около девяти вечера, мы пообедаем у Чейзена, а потом потанцуем. Довольные друг другом, мы разошлись.
На следующий день я вернулась домой раньше обычного с твердым намерением роскошно одеться и соблазнить Пола раз и навсегда. Как обычно, Льюис сидел в кресле и смотрел в небо. Он помахал в воздухе листом бумаги. Подойдя, я взяла его. Это был контракт с Грантом. Он включал съемку трех фильмов, высокий недельный оклад в течение двух лет и, разумеется, исключительные права. Я быстро пробежала контракт и посоветовала для надежности показать его моему адвокату.
– Ты доволен, Льюис?
– Мне все равно. Если контракт тебе нравится, я подпишу его. Ты торопишься?
– Я приглашена на обед, – бодро ответила я. – Пол Бретт через час заедет за мной.
Я поднялась наверх и через минуту сидела в ванне по шею в горячей воде, с оптимизмом думая о будущем. Мне удалось выбраться из очень щекотливой ситуации: перед Льюисом открывается блестящая карьера, Пол все еще любит меня, и мы собираемся пообедать, поразвлечься, быть может, заняться любовью – жизнь прекрасна. Я взглянула в зеркало на свою еще стройную фигуру, сияющую физиономию и, что-то напевая, скользнула в шикарный халат, присланный дочерью из Парижа. Затем присела у туалетного столика, вытащила бесчисленное множество баночек с магическими кремами и начала священнодействие. Льюиса я увидела в зеркале. Он без стука вошел в спальню – меня это удивило, но не особенно рассердило, учитывая, как я уже отметила, мое прекрасное настроение, – и сел на ковер возле меня. С одним глазом я уже покончила, со вторым – нет, выглядела наверняка глупо, поэтому продолжила устранение асимметрии.
– Где ты собираешься обедать? – спросил Льюис.
– У Чейзена. Это в Лос-Анджелесе, единственный ресторан, который тебе стоит посетить. Скоро ты появишься там как звезда.
– Не говори ерунды, – он говорил грубо и раздраженно. На мгновение я оторвалась от дела, моя рука с кисточкой для теней замерла в воздухе:
– Я не говорю ерунду. Это очаровательное место.
Льюис не ответил. Как обычно, он смотрел в окно. Я покончила с глазом, но, к моему удивлению, не решалась накрасить губы в его присутствии. Мне казалось, что это так же неприлично, как раздеться перед ребенком. Я пошла в ванную, тщательно подвела губы а-ля Кроуфорд и надела вечернее голубое платье, мое самое любимое. Возникли трудности с молнией, и я полностью забыла о Льюисе, из-за чего, входя в спальню, чуть не наступила на него, все еще сидящего на ковре. Он вскочил на ноги и уставился на меня. Довольная собой, я мило ему улыбнулась:
– Что ты обо мне думаешь?
– Ты мне больше нравишься в наряде садовника.
Я засмеялась и пошла к двери: пора готовить коктейли. Но Льюис схватил меня за руку:
– А я что буду делать?
– Делай, что хочешь, – ответила я в изумлении. – Есть телевизор, копченая семга в холодильнике. Или, если хочешь, можешь взять мою машину…
Он все еще держал меня за руку, лицо его закаменело. Он смотрел на меня пустым взором, и я узнала этот самый взгляд, что поразил меня в студии, взгляд пришельца на Земле. Я попыталась высвободить руку, а когда это не удалось, подумала с надеждой, что скоро приедет Пол.
– Разреши мне пройти, Льюис. Я опаздываю, – я говорила тихо, будто боясь разбудить его. На лбу и вокруг рта Льюиса появились капельки пота, я подумала, уж не болен ли он.
В этот момент он будто увидел меня, очнулся и отпустил мою руку.
– Твое ожерелье плохо застегнуто. – Его руки легко обвились вокруг моей шеи, замочек нитки жемчуга щелкнул. Потом он отступил на шаг, и я вышла из комнаты. Все это длилось не более секунды, но я почувствовала, что крошечная капелька пота скатилась по спине. Не от возбуждения, вызванного прикосновением к шее рук мужчины. Это-то чувство я знала прекрасно.
Пол прибыл вовремя, был мил с Льюисом, несколько снисходительным, но очаровательным, и мы втроем выпили по коктейлю. Мой оптимизм быстро восстановился. Уезжая, я помахала рукой Льюису, стоявшему неподвижно в дверном проеме: высокий, стройный силуэт, красивый, слишком красивый.
Вечер прошел, как я и ожидала. Я повидала массу друзей, часа два протанцевала с Полом, и мы приехали к нему на квартиру. Я снова испытала прелесть табачного запаха, тяжести мужского тела и любовных слов, нашептываемых в темноте. Пол был настоящий мужчина, очень нежный, сказал, что любит меня, и попросил выйти за него замуж. Я, естественно, согласилась, так как, получая удовольствие, готова согласиться на что угодно.
В шесть утра я заставила Пола отвезти меня домой.
Льюис затворил на ночь окно, и только утренний ветерок шелестел высокими сорняками в моем саду.

VII

Прошел месяц. Льюис начал работать – второстепенная роль в сентиментальном цветном вестерне. Тем не менее, когда однажды вечером нам показали снятые куски, Льюис настолько приковал к себе внимание, что о нем начали говорить. Он же, казалось, отнесся ко всей этой суете без всякого интереса, не произнося ни слова, слонялся по студии сколько мог, сидел в моем кабинете, выслушивал похвалы Кэнди, или дремал среди старых голливудских декораций, отдавая предпочтение сделанным для вестернов, тем, что никогда не разбирались: целым деревням с балконами и деревянными лестницами, фасадами, за которыми ничего не было, – пустым, трогательным и отвратительным одновременно. Льюис часами бродил по фальшивым улицам, часто сидел на ступеньках с сигаретой во рту. В конце дня я отвозила его домой. По вечерам он нередко оставался один, хотя я неоднократно советовала ему найти себе компанию. Пол жаждал как можно скорее предстать перед священником, и требовалась вся моя дипломатия, чтобы сдерживать его. Все 'считали, что я разделяю объятия двух мужчин, изображая сирену, и от этого я чувствовала себя помолодевшей. Но где-то в глубине души накапливалось и раздражение.
Так продолжалось около трех недель. Надо ли говорить, как прекрасна жизнь, когда ее любишь! Чудесные дни, волнующие ночи, головокружение от алкоголя и удовольствия, нежные прикосновения, возбуждение, невероятное счастье просыпаться живой, чувствуя, что впереди бездна времени, целый гигантский день, до того как снова заснуть, коснувшись подушки. Я никогда не смогу полностью отблагодарить небеса, Бога или мою мать за свое появление на свет. Все было моим: свежесть простыней или их влажность, плечо любовника, касающееся моего, или мое одиночестве, серый или голубой океан, прекрасная, гладкая дорога к студии, музыка, льющаяся из приемника… и умоляющий взгляд Льюиса. Камень преткновения. Я начинала чувствовать себя виноватой. Каждый вечер у меня возникало такое чувство, что я бросаю его. Когда я подъезжала к съемочной площадке, где он работал, когда, захлопнув дверцу автомашины, направлялась к нему изящной походкой, надеюсь, уверенной в себе женщины, я видела, что он издерган, печален. И иногда, как в бреду, приходило сомнение: а не дурачу ли я себя? А если эта жизнь, принадлежащая мне, счастье, радость, любовь, ощущение совершенства – всего-навсего глупый самообман? И почему бы мне не подбежать к нему, сжать его в объятиях и спросить… Спросить о чем? Что-то пугало меня. Я чувствовала, как меня притягивает к чему-то неизвестному, зловещему, но несомненно существующему, реальному. А затем я брала себя в руки, улыбалась и говорила: «Привет, Льюис». И он всегда улыбался в ответ.
Раз или два я видела его на съемках. Перед ненасытной камерой он держался так же естественно, как дикое животное, довольствуясь несколькими жестами, причем в такой рассеянной манере исполнения, что выглядел отрешенным, как львы, которым надоел зоопарк и которым невозможно смотреть в глаза.
А потом Болтон решил купить его. Ему это удалось без особых хлопот. В Голливуде не было режиссера, который отважился бы в чем-то отказать, ему. Включая и Джея, Болтон встретился с Льюисом, предложил ему лучшие условия и купил контракт у Джея. Я ужасно разъярилась. Особенно потому, что Льюис упорно отказывался рассказывать мне о встрече, Я с трудом заставила его.
– Там большой стол. Он сидел с сигаретой. Предложил мне сесть, потом поднял трубку и позвонил еще какому-то парню.
– Что ты тогда сделал?
– Взял со стола журнал, начал читать.
Я не могла не улыбнуться. Приятно представить себе молодого человека, читающего журнал, сидя перед Болтоном.
– А потом?
– Он положил трубку, спросил, не думаю ли я, что это приемная дантиста.
– Что ты ответил?
– Что не думаю. Я ни разу не был у дантиста, никогда. У меня очень хорошие зубы.
Льюис наклонился ко мне и пальцем приподнял верхнюю губу, чтобы доказать свою правоту. Зубы у него были как у волка, белые и острые. Я кивнула.
– А потом?
– А потом ничего. Он что-то пробормотал и сказал, что это честь для меня, что он мной интересуется или что-то в этом роде. Что он собирается купить мой контракт, он сделает мне карьеру, э… как это он сказал… производящую впечатление карьеру. – Тут он расхохотался. – Производящую впечатление… мне… Я ответил, что мне все равно и я хочу только заработать кучу денег. Ты знаешь, я нашел «ролле».
– Что?
– Я же говорю – «ролле», ты на днях говорила о таком с Полом, в который можно войти, не сгибаясь. Я нашел его для тебя. Ему лет двадцать, он очень высокий, а внутри весь золотой. Мы получим его на следующей неделе. Болтон дал мне достаточно денег для первого взноса, и я его внес.
На мгновение я остолбенела.
– Ты хочешь сказать, что купил мне «роллс»?.
– Разве ты не хотела его иметь?
– И ты полагаешь, что и дальше будешь осуществлять все мои школьные мечты? Ты сошел с ума!
Льюис успокаивающе махнул рукой: жест, более уместный для мужчины зрелых лет. Наши роли переменились. Прежние отношения, бывшие платоническими, теперь становились просто смешными. Трогательными, но смешными. По моему лицу Льюис все понял, так как тут же надулся.
– Я думал, тебе будет приятно… Извини, я должен уйти сегодня вечером.
Прежде чем я успела что-либо сказать, он встал и скрылся в доме. Терзаемая раскаянием, я отправилась спать, около полуночи поднялась, чтобы написать Льюису письмо с благодарностью и извинениями, столь приторными, что пришлось в конце концов вычеркнуть несколько фраз. Зайдя в комнату Льюиса, я сунула письмо под подушку и еще долго не могла заснуть, ожидая его возвращения. В четыре утра Льюис еще не появился, и со смесью облегчения и грусти я заключила, что он наконец нашел любовницу.
Чтобы хоть немного выспаться, я отключила телефон; позевывая, появилась в студии лишь к полудню и, естественно, оказалась не в курсе последних событий. Когда я вошла, Кэ нди подпрыгнула в кресле, глаза у нее были совершенно бешеные. «Уж не укусила ли ее электрическая пишущая машинка», – подумала я. Она обняла меня за шею:
– Что ты думаешь об этом, Дороти? Что ты думаешь?
– Бог мой, о чем?
Я увидела перед собой грандиозную перспективу нового контракта, за который заплатят кучу денег. Я как раз простаивала, и Кэнди не позволила бы мне отказаться от работы. Вопреки тому, что я, очевидно, вполне здорова, каждый, с самого моего детства, считал своим долгом приглядывать за мной, словно за умственно отсталой.
– Ты ничего не знаешь? – блаженство, разлившееся по ее лицу, породило во мне сомнения. – Джерри Болтон мертв.
Я с ужасом вынуждена была отметить, что, как и она, да и все на студии, восприняла это известие как хорошую новость. Я села напротив Кэнди, только теперь заметив, что она уже достала бутылку шотландского и два стакана, чтобы отметить событие.
– Что значит мертв? Льюис еще вчера видел его.
– Убит, – радостно сообщила она.
Тут я спросила себя, не результат ли моих литературных творений эта ее мелодраматическая манера поведения?
– Но кем?
Неожиданно она смутилась и, запинаясь, ответила: – Я не знаю, смогу ли я сказать… Кажется, мистер Болтон имел… э… моральные принципы… которые… которые…
– Кэнди, – сухо сказала я, – у каждого есть свои принципы, неважно какие. Объясни подробнее.
– Его нашли, в одном доме, около Малибу, кажется, он был там старым клиентом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10