— Я не признаю суда по закону Линча, — ответил обвиняемый слабым, но ясным голосом, — вы не судьи, а разбойники. Я не стану отвечать вам.
— Как вам будет угодно, — возразил канадец хладнокровно, — но предупреждаю вас, что ваше молчание будет приниматься за знак согласия и что приговор будет вынесен на основании этого условия.
Раненый содрогнулся.
— Почему вы не дали мне умереть в лесу? Зачем перенесли меня в это убежище? — спросил он с укором. — Разве гостеприимство в прериях скрывает разбой и засаду?
— Он говорит справедливо! — воскликнул Джордж пылко. — Я не потерплю, чтобы под моим кровом происходили подобные несправедливости. Я протестую во имя человеколюбия против подобных поступков, которые, происходя в моем присутствии, налагают на меня пятно вечного позора.
— Правосудие по закону Линча пользуется всемогущей властью в прериях, — возразил канадец спокойно, — никто не имеет права восставать против него. Этот человек — разбойник, чья совесть запятнана кровью и преступлениями. Луи Керчар, Поль Самбрен, Том Митчелл — на какое из этих имен угодно вам отвечать? Как видите, вас хорошо знают, и сознайтесь, что нам все прекрасно известно. Одиннадцать дней прошло с тех пор, как вы заманили в засаду старика, сопровождавшего молодую девушку; старика вы злодейски застрелили, подкравшись сзади. Что вы сделали с девушкой?
— Клевета! — воскликнул раненый, приподнявшись с постели с такой живостью, какой нельзя было ожидать при его слабости. — Клевета! Я не убивал старика! Не знаю, о чем вы говорите.
— Повторяю, вы убили старика и похитили девушку. Доказательства в моих руках.
Раненый опустил голову в замешательстве и до крови закусил губы.
Меткая Пуля продолжал:
— Сегодня утром вы поссорились с товарищем при проезде через эту долину и, в свою очередь, пали жертвой вероломства; этот товарищ пустил в вас пулю сзади, когда вы этого не ожидали.
— Ложь! — проворчал раненый сквозь зубы.
— Вы уверяете, что это ложь, но сейчас мы увидим. Канадец приложил руку к губам и издал пронзительный свист.
Почти в ту же минуту послышались шаги, дверь отворилась, и несколько человек вошли в комнату.
То были Верная Опора и двое слуг Клинтона; они привели с собой крепко связанного человека невзрачного вида.
— Вот ваш злоумышленник, — сказал Меткая Пуля.
— Я не знаю этого человека, — ответил раненый хриплым голосом.
— Как! Вы не признаете меня, благородный господин? — произнес пленник с насмешливой кротостью. — Неужели за столь короткое время вы позабыли бедного Камота?
— Так вы упорно подтверждаете свои слова, будто не знаете этого человека?
— Подтверждаю, — ответил тот с усилием.
— Очень хорошо, — и обратившись к связанному разбойнику, Меткая Пуля спросил его: — Хочешь ли ты быть освобожден или повешен? Исходя из этого, подумай хорошенько, намерен ли ты говорить правду или не желаешь сознаваться.
— Еще бы! — воскликнул пленник, мексиканский бродяга. — Я готов сознаться во всем, как вы прикажете.
— Говори же!
— Злодей! Неужели ты намерен изменить мне? — воскликнул раненый с усилием.
— Но послушайте, — ответил его соумышленник тем же приторным тоном, — у меня вовсе нет охоты болтаться на виселице, а судьи Линча не любят шутить.
Раненый бросил на него презрительный взгляд и обратился к Меткой Пуле:
— Нет надобности расспрашивать этого бездельника, я расскажу вам все, что вы желаете знать.
— Хорошо. Говорите, мы слушаем.
— Я буду говорить, но с одним, условием.
— Условий не принимаем.
— Берегитесь; я один знаю, где находится девушка, которую вы ищете. Если вы откажетесь от моих условий, тогда и я буду молчать. Вы можете меня убить, но я унесу тайну в могилу, и вы никогда не увидите этой девушки.
Меткая Пуля вопросительно посмотрел на мексиканца.
— Это правда, — нехотя подтвердил бродяга, пожимая плечами.
Храбрец, Оливье и Верная Опора сделали знак судье.
— Чего же вы желаете? — спросил тот пленника.
— Жизни, свободы и трех часов времени, необходимых для безопасности.
— И больше ничего? — спросил Меткая Пуля.
— Нет, еще я желаю, чтобы мой друг Камот был отпущен со мной.
— Да я-то этого не желаю! — закричал разбойник.
— Я требую этого, и еще, разумеется, мне надо возвратить мою лошадь, оружие и чемодан.
— Что еще?
— Больше ничего.
— Где же молодая девушка?
— Принимаете ли вы мои условия?
— Принимаем.
— Поклянитесь.
— Клянусь.
— Еще минуту, — вмешался Джордж Клинтон.
— Что там еще? — осведомился Меткая Пуля с досадой.
— Я настаиваю, чтобы этому человеку была дана неделя Для выздоровления — или, по крайней мере, пока он не соберется с силами. Эту неделю он проведет под моим и вашим присмотром.
— Согласен… Где же девушка?
— Она заключена в шести милях отсюда в пещере Элка. Я ехал туда, когда этот бездельник уложил меня выстрелом. Поспешите, а не то она умрет с голоду.
Едва эти слова были произнесены, как индейский вождь и Оливье уже бросились вон из дома.
— Берегитесь, — с угрозой произнес Меткая Пуля, — если вы сказали неправду, ничто уже не спасет вас от моего мщения.
— Клянусь Богом, я сказал истину! — прошептал раненый и снова лишился чувств.
Камот по приказанию Меткой Пули, несмотря на бурные возражения, был оставлен в крепком заключении.
ГЛАВА XII. Каким образом Оливье прибыл в селение гуронов племени Бизонов и какой прием встретил его в доме отца и деда его друга Меткой Пули
Надо сделать маленькое отступление, чтобы объяснить читателю, вследствие каких обстоятельств наши охотники явились к Джорджу Клинтону с просьбой о гостеприимстве, каковы были настоящие причины их ненависти к раненому, которого подобрал в пустыне Верная Опора, и почему они так настойчиво требовали применения закона Линча к несчастному раненому, хотя ему, по-видимому, оставалось жить всего несколько минут.
В описываемую эпоху почти вся необъятная американская область была в руках испанского правительства, которое держало под железным гнетом свои обширные колонии и с неумолимой ревностью препятствовало международной торговле; испанские колонии, подобно Китаю, оставались неведомой страной для остального мира.
Только тринадцать североамериканских колоний провозгласили свою независимость в 1776 году и после отчаянной борьбы завоевали себе свободу и вынудили Англию подписать в Версале договор 3 сентября 1783 года, по которому она отказалась от всех прав над своими прежними колониями и признала наконец их независимость.
Покончив войну и навсегда изгнав англичан из пределов новой республики, победители ни на минуту не ослеплялись своим успехом, понимая со свойственной им отличительной чертой американского характера, что, пока остальная часть Америки находится в рабстве, общей свободе постоянно будет угрожать чужое властолюбие и что их внутренний разлад неизбежно приведет к гибели.
Кроме того, граждане, мужественно сражавшиеся во время продолжительной войны за независимость, лишившись всего — имущество их было разграблено или уничтожено, семья перебита или рассеяна, — поневоле сплотились вокруг своего геройского знамени и не знали другой семьи, кроме армии, не имели другого очага, кроме бивака. С прекращением неприятельских нападений их генералы, офицеры и солдаты поневоле были доведены до праздности и сделались грозой для внутреннего спокойствия страны. Необходимость заставила изыскивать быстрое и целительное средство, чтобы прекратить общественное зло. Правительство не теряя времени принялось за дело.
Область новой республики была необъятного пространства, но население немноголюдно, земля не исследована и почти нигде не возделана и не расчищена; кроме того, повсюду были рассеяны индейские, большей частью независимые, враждебные белым племена, промышляющие грабежом. Тогда были образованы военные отряды, чтобы отбросить дикарей в обширные прерии Дальнего Запада, установить сообщение между большими центрами народонаселения и правильно обозначить границы.
Кому не известна кипучая деятельность и смелая предприимчивость, свойственные американцам? Все устраивалось с непостижимой быстротой; всюду были построены форты, чтобы сдерживать краснокожих в границах их владений. Отважные пионеры прокладывали дороги сквозь девственные леса и распространяли цивилизацию до крайних пределов своих владений, где они закладывали свои колонии, которые быстро превращались в цветущие и богатые города.
Американские порты были открыты для всех народов; со всех сторон сюда стекались переселенцы, находя благосклонный прием в Соединенных Штатах. Флоты новой республики рассекали волны океанов и всюду налаживали торговые связи, которые за короткое время увеличились до гигантских размеров.
Прошло едва десять лет после заключения Версальского договора, как уже изгладились все следы грозных войн за независимость.
Правду сказать, правительству Соединенных Штатов чрезвычайно помогали обстоятельства: могучий дух свободы волновался в груди его народов; старый мир, подрытый в своем основании, с грохотом рушился под ногами юной республики; Франция призывала все народы к независимости; Испания замирала, бессильная защитить даже себя; она уже не заботилась о своих колониях и только о том и думала, как бы вырвать из них последние сокровища.
Соединенные Штаты искали точку опоры и справедливо решили, что она найдена ими: с одной стороны они вступили с Францией в переговоры о покупке Луизианы, обладание которой доставляло им господство в Мексиканском заливе; с другой же стороны они образовали роты волонтеров с целью опустошать границы испанских колоний и распространять революционный дух в этих странах, так давно страдавших под гнетом рабства и всеми силами жаждавших освобождения от испанского ига. Таинственные агенты проскальзывали во все испанские владения и сеяли смуту среди людей, в чем им сильно помогала Франция; она тоже высылала своих агентов на все берега Атлантического и Тихого океанов, и ее новые миссионеры всюду проповедовали свободу и независимость всем народам Нового Света.
Но известно, когда правительство, с какой бы то ни было почтенной целью, увлекается по пути не совсем честному, то в конце концов получаются печальные последствия. Соединенные Штаты на себе испытали справедливость этой теории.
Роты волонтеров, уединенные, предоставленные самим себе, не имея над собой контроля, вскоре стали пополняться разбойниками и мошенниками всякого рода, которые занялись грабежом пограничных владений и развязали войну для собственной выгоды, собирая дань с друзей и недругов; они разоряли колонии, сжигали форты, грабили путешественников, взяли себе в помощники краснокожих дикарей и часто переодевались в их платье, чтобы ввести в заблуждение тех, кого они грабили. Словом, они совершали всевозможные преступления и так ловко, что ни американское, ни испанское правительства не могли успешно действовать против них. Они стали грозой этих бесплодных пустынь, где находили убежище, как в неприступных крепостях.
Среди этих разбойничьих шаек, обесславленных прозвищем «разбойники прерий», одна шайка в особенности приобрела жалкую и чудовищную известность. Она состояла из двухсот человек, преступных, отчаявшихся членов просвещенных государств, невольных изгнанников из родной земли, искавших убежища и безнаказанности на необъятных просторах Америки.
Эти люди сами называли себя шайкой разбойников; никто не знал точно, где они основали главное место своего вертепа, но поговаривали, что для этого они избрали остров в верховьях Миссури и оттуда распространяли ужасы своих похождений более чем на сто миль в окружности.
Хорошо организованная и подчиненная строгой дисциплине шайка имела во всех городах и поселениях своих шпионов, которые доставляли верные сведения не только о числе и значительности отправляемых караванов через пустыню, но и об экспедициях, направляемых самим правительством против их шайки; вот почему разбойников нельзя было застигнуть врасплох и вот почему они невредимо отклоняли попытки уничтожить их.
Предводитель этих страшных разбойников, нечто вроде неуловимого Протея, изменявший с непостижимой ловкостью свои имя, внешность и национальность, пробыл, как говорили, не более пяти или шести лет в Америке, а между тем для него не было тайн в прериях. Ловкостью и хитростью он превосходил всех самых искусных лесных охотников и самых опытных краснокожих. Никто не знал, сколько ему могло быть лет, с таким совершенством он умел принимать всевозможные возрасты и виды; его считали французом, хотя он говорил с одинаковым совершенством как по-французски, так и по-английски, по-испански и даже на многих индейских наречиях. Его называли Луи Керчар, Поль Сам-брен, Франсуа Маньо, Том Митчелл, Педро Лопес, и еще у него было до пятидесяти имен.
А может быть, из всех этих имен он не назывался только настоящим.
Рассказывали, только втихомолку, что этот человек был в тесных сношениях с головорезом Журданом Фурье и другими подобными злодеями, и что во времена террора он играл в Париже грозную и кровавую роль, но вследствие какого-то таинственного приключения он исчез, и несколько лет о нем не было слухов; даже прошла молва, что он умер, как вдруг он снова появился в верховьях Миссури, во главе шайки разбойников, ознаменовавших свое присутствие зверскими и кровожадными делами.
Но были и такие люди, которые втихомолку заявляли, что этот человек гораздо лучше своей репутации, что он далеко не поощряет своих разбойников в их зверских делах; напротив, он удерживает их по возможности от жестокого обращения с несчастными, попавшимися им в руки; что в особенности он был жалостлив к детям и женщинам; рассказывали о некоторых его благодеяниях и даже геройских подвигах — словом, у этого атамана разбойников было столько же друзей, сколько и врагов.
Вследствие всех этих противоположных рассказов Том Митчелл, как называло его большинство, был окружен фантастической аурой и, несмотря на все попытки испанского и американского правительств, даже оценивших его голову, никто не выдавал его, никто не увлекался желанием получить дорогую награду за его голову — оттого ли, что чересчур боялись его, или по другой какой причине, но только он продолжал спокойно совершать свои нападения на караваны, грабить путешественников, разрушать форты, жечь колонии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33