— отвечала она умоляющим голосом.
— Пусть моя сестра прикажет: я исполню все, что она хочет.
— В самом деле?
— Пусть моя сестра скажет, что она желает, — отвечал токи.
— Отпустите меня к отцу, к моим друзьям, — вскричала она, — и я буду благословлять вас! Я вечно буду благодарна вам!
Антинагуэль ничего не отвечал. Он никак не предполагал такой просьбы.
— Это невозможно, — сказал он. — Моя сестра — пленница. Она будет женою великого предводителя аукасов.
Услышав это страшное известие, девушка лишилась чувств. Если бы Антинагуэль не поддержал ее, она упала бы наземь. Токи бережно уложил ее на ложе и кликнул сведущих во врачевание мозотонов, чтобы оказали ей помощь.
В это время послышался шум. Несколько человек приближалось к палатке. Вошел воин и доложил, что Черный Олень захватил пленника, называющего себя доном Рамоном Сандиасом. Антинагуэль быстро вышел наружу.
Итак, мы снова встречаемся с почтенным сенатором. Что же случилось с ним? Одинокий выехал он из Вальдивии на жалкой лошаденке. Бедное животное еле переступало, опустив голову и уши, словно разделяло печальные думы своего всадника. Сенатор, выезжая, был уверен, что ему не доехать по назначению. Будущность рисовалась ему в самом мрачном свете. Он выехал под страхом смертной казни, и ему казалось, что вот-вот какое-нибудь шальное ружье выстрелит в него из-за куста. Так как дон Рамон не мог противопоставить своим врагам силу, то он решил противопоставить им свою беззащитность. Потому он не взял с собой никакого оружия, кроме ножа. В нескольких верстах от Вальдивии его нагнал Жоан. Поравнявшись, индеец насмешливо поздоровался с ним, пришпорил лошадь и исчез в облаке пыли. Дон Рамон с завистью поглядел ему вслед.
— Как счастливы эти индейцы! — проворчал он сквозь зубы. — Они храбры, пустыня им что свой дом. Ах, — со вздохом прибавил он, — если б я был теперь в Каза-Азулъ , и я был бы счастлив!
У сенатора была славная усадьба. Стоило ли бросать из-за глупого честолюбия этот уютный белый домик с зелеными ставнями, окруженный тенистыми кустами! Чем дальше подвигался всадник, тем больше отчаивался он в удачном исходе путешествия. Несколько раз останавливался он, чтобы осмотреться вокруг, словно надеялся, что вот-вот выедет из заколдованного круга. Когда ему случалось ехать по опушке леса или по узкой тропинке между двумя горами, он боязливо осматривался по сторонам, а направляясь по подозрительной дороге, шептал:
— Ну, тут-то они и сторожат меня.
Миновав лес, пробравшись безопасно по ущелью, он и не думал радоваться, что выбрался живым-здоровым. Нет, он печально покачивал головою, приговаривая:
— О, шельмецы! Знают ведь, что мне не убежать от них, вот и играют со мной, как кошка с мышкой.
Но два дня прошли благополучно, ничто не подтверждало подозрений сенатора. Дон Рамон поутру переехал вброд через Карампанг и быстро приближался к Биобио, надеясь доехать до этой реки на закате. Река Биобио служит границей между Чили и Арауканией. Она не широка, но чрезвычайно быстра, бежит с гор, протекает по провинции Консепсьон и впадает в море. Переехав через Биобио, сенатор будет в безопасности: он поедет по чилийской земле. Но Биобио еще впереди. В этом-то и вся штука! На реке один только брод, немного ниже города Консепсьон. Сенатор хорошо знал эту местность, но тайное предчувствие шептало ему, что там-то и обрушатся на него все беды. К несчастью, у дона Рамона выбора не было: брод один, надо или направляться к нему или остаться в пустыне. Сенатор долго медлил, как Цезарь при знаменитом переходе через Рубикон, только причины медлительности были другие. Однако волей-неволей надо было решаться. Сенатор пришпорил коня, поручая свою душу всем святым. Пусть будет, что будет!
Измученная лошадь, почуяв близость воды, ободрилась и поскакала по направлению к броду, тропинкой, пробитой лисицами, мулами и пешеходами-индейцами. Хотя реки еще не было видно, шум воды уже был слышен. Дон Рамон огибал в это время лесистый холм, откуда по временам слышался странный шорох. Лошадь, испуганная не меньше всадника, насторожила уши и побежала скорее. Дон Рамон, едва дыша, со страхом оглядывался по сторонам. Он был уже близ брода, уже виднелась река, как вдруг раздался чей-то громкий голос. Сенатор мгновенно окаменел.
Около десятка индейских всадников окружили его. Это были воины Черного Оленя, товарища токи. Странное дело, как только первое оцепенение от ужаса прошло, сенатор почти совершенно успокоился. Теперь он знал, как вести себя. Опасность, которой он так страшился, наконец предстала перед ним, но не в столь ужасном виде, как он воображал. Увидя, что он в плену, сенатор приготовился разыграть роль самым наилучшим образом, так, чтобы индейцам и в голову не пришло, что он ехал с каким-нибудь поручением. Тем не менее он не смог удержаться от вздоха, видя, что до брода оставалось всего каких-нибудь двадцать шагов.
Итак, он избегнул все опасности единственно для того, чтобы потерпеть крушение у пристани. Черный Олень внимательно рассматривал его и наконец, взяв его лошадь под уздцы, как бы вспоминая что-то, сказал:
— Кажется, я видел уже этого бледнолицего.
— Правда, правда, предводитель, — отвечал сенатор, стараясь улыбнуться, — мы старые друзья.
— Я не друг испанцев, — резко отвечал индеец.
— То есть я хотел сказать, — поправился дон Рамон, — что я… что мы старые знакомые.
— Ладно! А что тут делал бледнолицый?
— Гм, — отвечал со вздохом сенатор, — я ничего тут не делал, я вовсе не сюда хотел попасть.
— Пусть бледнолицый отвечает яснее, его спрашивает предводитель, — сказал Черный Орел, наморщивая брови.
— Я именно это и хочу сделать, — отвечал дон " Рамон заискивающим тоном, — спрашивайте меня.
— Куда ехал бледнолицый?
— Куда? Право, я и сам не знаю, куда теперь' придется ехать. Я ваш пленник и в вашей власти. А вот' когда вы окружили меня, я хотел перебраться через Биобио.
— Хорошо, а потом?
— О, затем я хотел ехать в свою усадьбу и поселиться там навсегда.
— Конечно, бледнолицый ехал с каким-нибудь поручением от своих воинов?
— Я? — отвечал сенатор с самым простодушным видом, хотя и чувствовал, что эта роль не совсем удается ему. — Кто пошлет меня с поручением? Я бедный мирный гражданин.
— Хорошо, — сказал Черный Олень, — мой брат очень ловко защищается, он прехитрый.
— Честью заверяю вас, предводитель! — начал дон Рамон.
— А где письмо? — вдруг спросил Черный Олень.
— Письмо? Какое письмо? Я ничего не понимаю.
— Письмо к начальнику Консепсьона, которое вы везли к нему.
— Я?
— Да.
— У меня нет письма.
— Мой брат хорошо говорит, но аукасские воины не бабы. Они найдут, что от них прячут. Пусть мой брат сойдет с лошади.
Дон Рамон повиновался. Сопротивление было невозможно, да он и не думал сопротивляться. Когда он сошел на землю, лошадь увели; сенатор вздохнул, разлучаясь со своим конем.
— Пусть бледнолицый следует за мной! — приказал Черный Олень.
— Гм, — замялся дон Рамон, — куда ж мы это пойдем?
— К токи и Великому Орлу белых.
— О, — прошептал дон Рамон про себя, — дело плохо, навряд ли мне вывернуться!
Всадники с пленником скрылись в кустах, росших у подошвы холма. Подъем был довольно труден. Через четверть часа достигли они стана. Мы уже знаем, как известили о пленнике Антинагуэля. Он приказал позвать генерала Бустаменте. Генерал тотчас же узнал дона Рамона.
— А, почтеннейший друг мой! — воскликнул он. — Как вы попали сюда?
— Как я рад, что встретил вас! — отвечал сенатор, натужно улыбаясь. — Признаюсь, я не надеялся на такое счастье.
— Скажите пожалуйста! Куда же это вы направлялись? И притом один?
— Я ехал домой, в свою усадьбу.
Генерал и Антинагуэль обменялись потихоньку несколькими словами.
— Не угодно ли вам отправиться с нами, дон Рамон, — сказал генерал. — Токи желает поговорить с вами.
Дон Рамон понял, что это приглашение равносильно приказанию. Все трое вошли в палатку, где спала донья Розарио, оправившись от обморока. Воины, захватившие сенатора, остановились у входа в ожидании приказаний.
— Итак, — начал снова генерал, когда они вошли, — вы говорите, что ехали домой?
— Да, генерал.
— То есть в Каза-Азуль?
— Увы, генерал!
— О чем вы вздыхаете? Никто не помешает вам; отправиться дальше хоть сейчас.
— В самом деле? — вскрикнул сенатор.
— Конечно. Это зависит от вас самих.
— Как так?
— Отдайте токи письмо, которое вы везли от дона Тадео де Леона генералу Фуэнтесу в Консепсьон.
— О каком письме вы изволите говорить, генерал?
— О том, которое, вероятно, у вас в кармане.
— У меня?
— Да, у вас.
— Вы ошибаетесь, генерал, у меня нет никакого поручения к генералу Фуэнтесу.
— В самом деле?
— Честное слово.
— А вот токи думает иначе. Что вы скажете на это, предводитель?
— Он лжет, у него есть письмо, — сказал Антинагуэль.
— В этом легко убедиться, — холодно сказал генерал. — Черный Олень, пожалуйста, любезный друг, повесьте этого кавалера на первом дереве, привязав за большие пальцы; пусть повисит, пока не скажет, где у него приказ.
Сенатор затрепетал.
— Заметьте, — усмехнулся генерал, — мы не подвергаем вас неприятности быть обысканным.
— Пожалуйте, — сказал Черный Олень, кладя руку на плечо сенатора.
Сенатор отскочил в сторону и совершенно растерялся.
— Позвольте, — залепетал он, — я, кажется, вспомнил. Действительно, у меня есть письмо, но я не знаю, что в нем заключается.
— Вот видите! А кому оно адресовано?
— Кажется, генералу Фуэнтесу. Но если я отдам вам письмо, вы отпустите меня?
— О, теперь другое дело. Если бы вы добровольно выдали письмо, тогда были бы свободны, но теперь…
— Однако…
— Подайте письмо!
— Вот оно! — сказал сенатор, вынимая письмо из-за пазухи.
Генерал взял бумагу, быстро прочел ее и, отведя Антинагуэля в сторону, стал о чем-то с ним говорить. Наконец, генерал возвратился к сенатору. Его брови были насуплены, глаза сверкали. Дон Рамон струсил, сам не зная почему.
— Итак, — начал генерал, — в благодарность за мое доверие вы решились предать меня.
— Честное слово, генерал, — начал было сенатор, — я…
— Молчать! Шпион! — закричал генерал. — Вы хотели продать меня моим врагам, но Богу не угодно, чтоб ваш черный замысел удался. Готовьтесь к смерти, ваш час настал.
Сенатор был уничтожен. Он не мог ни слова вымолвить.
— Увести его! — сказал Антинагуэль.
Бедняк напрасно отбивался руками и ногами. Воины поволокли его, несмотря на стоны и крики. Черный Олень притащил его к огромному дубу, который рос у подножия холма. Тут дон Рамон собрал все силы, вырвался из рук своих палачей и бросился со всех ног. Куда он бежал? Куда глаза глядят, лишь бы только скрыться от своих мучителей. Но силы скоро оставили его, и он упал. Когда индейцы схватили сенатора, он был уже полумертвый. Глаза вылезли из орбит, он глядел, не понимая, что делается вокруг. Только нервная дрожь указывала, что он еще жив.
Индейцы накинули ему на шею петлю и потащили к дубу. Он уже не сопротивлялся. Когда его вешали, он уже умер со страху.
Знать, не судьба была дону Рамону воротиться в Каза-Азуль!
Восемнадцатая глава. АУКА-КОЙОГ И ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ЖЕРТВА
Трагическая кончина сенатора была следствием его двуличия. Если бы генерал отпустил его под честное слово, он бы снова продал его. Необходимо было, во-первых, сохранить в тайне, что индейцы засели на холме. От этого зависел успех войны. Нет сомнения, что освобожденный дон Рамон под угрозами против" ной стороны выдал бы ей эту тайну. С другой стороны в войске, которому приходится делать быстрые пере движения, трудно уберечь важного преступника, онт' всегда найдет случай убежать.
Тотчас после казни сенатора гонцы оповестили предводителей, чтобы они собрались на аука-койог (военный совет) перед палаткой великого токи. Вскоре тут собралось около тридцати ульменов и апоульменов. Они важно уселись на бычьих черепах и ждали прихода токи. Антинагуэль вскоре явился в сопровождении генерала Бустаменте. При появлении токи все предводители встали, почтительно поклонились ему и снова уселись. В руках Антинагуэля было письмо. Он церемонно раскланялся с предводителями и начал так у
— Улъмены, апоульмены и вожди четырех утал мапусов арауканского союза, я созвал вас, чтобы про честь письмо, отнятое у шпиона, которого я приказа повесить. Это письмо, я думаю, заставит нас изменить план набега. Наш союзник, Великий Орел белых, в объяснит вам. Пусть мой брат прочтет, — прибавил он, обращаясь к генералу и подавая письмо.
Генерал, спокойно стоявший подле токи, взял письмо и начал читать:
— «Любезный генерал!
Я предложил на рассмотрение совета, собранного в Вальдивии, возражения, которые вы считали долгом сделать мне насчет плана войны, первоначально мною принятою. Ваши замечания найдены справедливыми, и вследствие этого указанный план подвергся изменениям согласно вашим замечаниям. Соединение наших отрядов признано бесполезным. Вы будете по-прежнему защищать провинцию Консепсьон, расположившись по Биобио, но не переходя этой реки до нового приказа. Я же с семью тысячами, собранными мною, пойду на Арауко, который займу и разрушу, равно как и другие арауканские поселения, лежащие на моем пути. Этот план тем более удобен для нас, что, по известиям верных лазутчиков, неприятель ничего не знает о наших намерениях и полагает, что легко может напасть на нас. Подателя сего письма вы знаете. Надеюсь, что его ничтожность поможет ему пробраться через неприятельскую линию. Трудно предположить, чтобы арауканцы заподозрили, что такому неспособному человеку поручено важное дело. По прибытии его к вам вы дозволите ему отправиться в усадьбу, предупредив его, чтоб он никуда не смел выезжать без моего особого дозволения.
Молю Бога, да сохранит Он Вас, генерал, в добром здоровье для блага отечества!
Дон Тадео де Леон,
диктатор и главнокомандующий».
Предводители выслушали это письмо с великим вниманием. Когда генерал окончил чтение, начал говорить Антинагуэль:
— Это письмо написано особыми знаками, которые удалось разобрать нашему бледнолицему брату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30