– Вряд ли наша музыка, основанная средой, эмоциями, идеологией, индивидуальной психической культурой, вызывает у него переживания, – пришел чей-то пси-импульс. – Конструктор, конечно, может понять, что человеческие музыкальные шедевры выполнены с великим мастерством, но едва ли способен взволноваться настолько, чтобы ответить.
Савич засмеялся.
– Коллега Паволс? Похоже, выводы коллеги Мещерякова вызывают у вас не совсем положительные эмоции.
– Я уже имел честь спорить с Мещеряковым, но ученому надо быть последовательным и точным в терминологии, особенно по отношению к столь сложному объекту, как ваш Конструктор, иначе смысловая аберрация неизбежно ведет…
– Стоп! – сказал Железовский. – Теоретические споры – не на «треке».
– Прошу прощения, – отозвался Мартин, – пропустил реплику при выключенном информайзинге {14} {14}
.
– У вас все? – осведомился комиссар у Савича.
– Все, – ответил ксенолог. – И все же для иллюстрации раз говора о музыкальном совершенстве прошу послушать отрывок передачи Конструктора.
– Давайте, – после паузы согласился Железовский. Где-то далеко-далеко родились странные звуки, словно кто-то учился играть на скрипке, пианино и трубе одновременно. А потом в уши, в мозг, в тело, хлынула цепенящая, таинственная, завораживающая и будоражащая одновременно, неземная музыка. Она за полнила комиссара до краев, хлынула наружу – через глаза, слезами, затопила пространство и время, стерла границы между завтра и вчера. В ней звучали небывалая мука и сумасшедшая радость, смех и слезы, счастье и боль, нанизанные на волшебный ритм и смешиваемые в хрустальный водопад звуков. Железовский почувствовал, что погружается в музыкальную пучину все глубже и глубже, растворяясь в этом томяще-сладком хаосе, не желая сопротивляться, думать и чувствовать что-то, еще…
Выключение передачи он воспринял, как холодный душ.
– Ну как? – донесся голос Савича.
– Дьявольщина! – только и смог выговорить ошеломленный Железовский.
– Поэт сказал бы иначе. Вот, послушайте:

В песне Мерлина – Судьбы
Потрясенное звучанье;
Клич воинственной трубы;
Тяжкий стон и задыханье
Рек, зажатых подо льдом;
Голос площадей ревущих;
Стук сердец и пушек гром;
Поступь воинов идущих;
И пустынника в глуши
Вопль о крепости души. {15} {15}


– Похоже, он когда-то слышал нечто подобное, точнее и образ нее сказать невозможно. Спасибо, вы заставили меня познакомиться с собственным "я". Но к делу. Чем еще, кроме орбитальных нарушений, грозит нам проникновение Конструктора в Систему?
– Не знаю, – помолчав, ответил ксенолог. – Вариантами прогнозов занимаются эфаналитики. Сам Конструктор – система с очень высокой степенью утилизации отходов, почти как черная дыра, его «след» в отличие от следа БВ чист – ни радиации, ни каких-то шлаков, ни «мусора» он не оставляет…
– А монополи, кварковые «мешки», различные К-эффекты – не мусор, по-вашему?
Савич не нашелся, что ответить.
– Конец диалогу. – Железовский покосился на соседа, который слышал разговор.
– Хотел бы я знать, – сказал Эрберг, – что ему надо у Солнца? Если человеком движет желание постичь смысл чудес и явлений, то что движет Конструктором? Ведь эта музыка… сродни самой природе, стихии. Вселенной! Никогда в жизни не слышал ничего подобного, даже близко! Лед и пламя! Нет, не так: стон и смех… Впрочем, описать невозможно. Но ведь если на нас так действует его музыка, значит, что-то мы можем понять? Шанс взаимопонимания все-таки существует?
Железовский молчал, вслушиваясь в привычные шумы населенного космоса, отсеивая будничные переговоры пограничников и ученых. Громада Конструктора проплывала мимо торжественно и бесшумно, вспыхивая неяркими переливами свечения и гроздьями искр, будто на его тлеющей поверхности горели колоссальной протяженности леса…
– Пост-семь, – раздался голос командира одной из застав наблюдателей. – Появились роиды. Даю картинку.
Изображение в обзорном виоме не изменилось, но и Железовский и Эрберг получили одинаковую пси-передачу: перед их глазами, чуть слева, появилась световая окружность, приблизилась раз и два, пока не заняла все поле видения, и в черном колодце передачи, перечеркнутом по центру крестом визира, всплыла цепочка светящихся зеленоватых пятен.
– Очередь из одиннадцати кораблей, – продолжал наблюдатель. – Размеры колеблются от двухсот метров до двух километров, скорость «очереди» – сто сорок четыре каэмэс, направление – на «северное плечо». На вызовы – ноль внимания.
Эрберг и Железовский переглянулись.
– Психическая атака, что ли? – пробормотал командор погранслужбы. – Чего они хотят добиться? И ведь не впервые, разве что масштабы «атаки» раз от разу увеличиваются. Вчера «само убийц» было семеро.
– Издали они напоминают мне скорее пиратские брандеры. Может быть, внутри Конструктора на роидов уже не действуют капсулирующие силы, гравитация, наши физические законы, и они раскрываются, выпуская «на волю» живущих в них существ?
– Пусть ими занимаются фридманологи и ксенопсихологи, у меня воображения поменьше, и голова болит совсем по другим поводам.
«Очередь» чужанских космолетов, похожих на чудовищных морских ежей, без труда преодолела десятитысячекилометровый слой вихревых полей, укутывающий тело Конструктора, и вошла, как нож в масло, в одну из колоссальных щелей, разделяющих от дельные гранулы. Одиннадцать фиолетовых вспышек отметили наблюдатели, одиннадцать нейтринных всплесков, – и больше ничего. Конструктор словно не почувствовал столкновения, пребывая в со стоянии дремы, а может быть, философской задумчивости.
– Где остальные? – спросил Железовский.
– Около двух тысяч роятся в кильватерной струе Конструктора, – доложил Мартин. – Небольшие скопления – по пять-семь-девять кораблей – описывают вокруг него ломаные траектории. Одиночки рыскают вокруг, иногда залетая за орбиту Урана. Причем, что самое интересное, как только это случается, моментально по являются «серые призраки» и сопровождают транспорты роидов до тех пор, пока те возвращаются обратно.
– Связи с «призраками» нет?
– Я бы сразу сообщил.
– Много их в Системе?
– Вряд ли «серых призраков» можно сосчитать, как чужан, они почти не лоцируются и ходят практически бесшумно, то есть без всяких вспышек, колебаний электромагнитных полей, нарушений метрики и прочих эффектов. Пока замечено семь «призраков», да и то пять из них «мигают» – то появляются, то исчезают, и лишь один дежурит постоянно. Кстати, возле него крутится и «пакмак» СЭКОНа.
– Это машина Грехова.
– Хотел бы я знать, что ему нужно, – проворчал Эрберг вслух.
– Так спроси, – философски посоветовал Железовский так же вслух.
Командор погранслужбы хмыкнул.
– А сам что же не рискнешь? Или ты у него в долгу, как крест ник, и не хочешь лишний раз напоминать о себе?
– Знаешь, при разговоре с ним меня не покидает ощущение, что он знает все! А у Забавы вообще развился комплекс неполно ценности, в его присутствии она буквально ощетинивается, собирается в комок, словно ждет нападения… или в крайнем случае какого-то подвоха. Кстати, от подруги Грехова Анастасии Демидовой, Забава услышала утверждение, что у него абсолютная память! То есть он помнит все прожитые моменты. Как тебе это нравится?
– Никак. Бедный проконсул! Хотя он вряд ли нуждается в со чувствии. Он хомозавр, а не человек, как и К-мигранты.
– Ну, это ты напрасно, просто у него ген резерва работает в полную силу, и возможно, он человек больше, чем мы с тобой.
– "Пакмак" Грехова возвращается, – доложил Мартин. – Даю зеленую улицу. Через полчаса будет на борту.
– Наверное, он подслушал наши мысли, – предположил Аристарх хладнокровно, поглядев на соседа.
Эрберг засмеялся.
– Это уже из области черной магии.
В течение получаса они вслушивались в переговоры подчиненных, изредка отвечая на прямые вопросы, вызывали нужных абонентов, передавали распоряжения и принимали поступающие сообщения, физически ощущая, как с каждой секундой колоссальное тело Конструктора углубляется в пространство Системы, приближаясь к Солнцу и к Земле. А потом на спейсер прибыл Грехов.
Проконсул вошел в зал в обычном своем одеянии – в черном, с металлическими полосами на груди, кокосе, остановился у кресла Железовского, глядя на светящиеся контуры многосложной фигуры Конструктора. Сказал вслух, не прибегая к пси-обмену:
– Ну и что решили уважаемые члены капитула {16} {16}
насчет блудного вседержителя?
– Вы о Конструкторе? – вежливо спросил Железовский.
– О нем, болезном.
– СЭКОН предложил жесткую программу под названием «Предупреждение Титаника».
– Весьма недвусмысленное название. Подробности? Комиссар Отмолчался, и ответил Эрберг:
– Две сотни излучателей начинают работать синхронно, создавая на пути Конструктора плотный энергетический конус. Если это его не остановит, следующий щит будет из антиматерии. Послед ним, в программе стоит квагма-заслон {17} {17}
.
Грехов прищурился. Ему не надо было объяснять, что такое квагма-заслон – возбуждение и усиление колебаний вакуума, сопровождающихся рождением «голых» кварков.
– Вы считаете, что эти ваши действия смогут остановить Конструктора?
– А вы считаете, не смогут? – осведомился Эрберг. – Ни одно материальное тело не способно выдержать кипение кварковой «пены». Уничтожить Конструктора мы, конечно, не сможем, но по чувствовать боль заставим.
– Ясно. Рисковые ребята в СЭКОНе, если строят свои прогнозы на энтимеме {18} {18}
, забывая, к чему приводят поспешные обобщения. Ведь уже все убедились, что Конструктор – не просто материальное тело и на него не распространяются законы физики. Он живет по своим законам. Известно ли вам, что каждый физически реализуемый сигнал ограничен по мощности, в том числе и энергетический импульс типа «суперструнного» возбуждения вакуума? Так вот для уничтожения Конструктора необходим энергоимпульс бесконечной мощности!
– Чушь! – вырвалось у Эрберга, однако он тут же поправился. – Извините, но я математик, и ваше высказывание для меня – что красная тряпка для быка, чисто дилетантское заявление.
Грехов хмуро улыбнулся, ответил иронично-спокойным взглядом Железовскому, указал на пустующее кресло:
– Разрешите посидеть тут с вами? Не помешаю? Надо собраться с мыслями. Чего-то я не учитываю в своих экспериментах.
– А чем вы занимаетесь, если не секрет? Грехов помолчал, заметил разрешающий кивок Железовского и сел в пустующее кресло.
– Хочу найти одного приятеля, спросить его о Берестове.
– А полномочия?
– Оставь, Ингвар, – мысленно одернул Эрберга комиссар. – У него карт-бланш Совета безопасности. Да и причем тут полномочия?
В глазах Грехова промелькнула насмешливая искра; несмотря на отсутствие пси-раций, он услышал реплику, но заговорил о другом:
– Аристарх, я тоже сожалею, что не смог отговорить Берестова от визита, его миссия с самого начала была обречена на провал, ибо любой орган Конструктора – если воспользоваться земной терминологией – это область пространства огромной информационной емкости, и выдержать гигантское давление информации ни один человек не может… хотя у Берестова шанс был, все-таки в нем проклюнулся интрасенс.
– Что же вы не доказали этого еще тогда, до запуска послов? – хмыкнул Эрберг.
– Мне не поверили бы. А времени на подробный футур-анализ у вас не было.
– Что правда, то правда, – кивнул Эрберг, замер. – Простите, я на связи.
Железовский выслушал сообщение о появлении еще одного пакета роидов в сопровождении «серого призрака», глянул на Грехова:
– Зачем вам связь с «призраками»? Вряд ли только для выяснения судьбы Ратибора.
– Не только. – Проконсул заговорил не сразу. – Меня интересуют кое-какие философские аспекты бытия.
– Какие, если не секрет?
Грехов удивленно посмотрел на комиссара, потом понял и улыбнулся с какой-то глубоко затаенной жалостью, обращенной тем не менее не к Железовскому, а неизвестно к кому.
– И что есть разум? И что есть любовь? И что есть жизнь?
Железовский улыбнулся в ответ, он тоже читал «Листья травы» Уолта Уитмена.
В разговор то и дело вмешивались голоса дежурных, командиров погранпостов, оперативных групп, исследовательских отрядов, ин ков, управляющих всем непрерывно маневрирующим флотом и контролирующих сложнейшую систему взаимодействия включенных в работу коллективов, поэтому комиссар предложил Грехову надеть пси-радио, чтобы каждый раз не извиняться за молчание. Проконсул молча включил кресло и подсоединился к тревожному каналу компьютерной связи в тот момент, когда Мартин сообщил о появлении нового конвоя, как стали называть пограничники редкие группки роидов и «серых призраков». Группы эти действительно напоминали конвои: впереди мчался «призрак», за ним корабль чужан и замыкал колонну еще один «серый призрак», а то и два. Конвои обычно появлялись из глубин пространства и выходили в лоб Конструктору, словно шли на таран, а Конструктор после столкновения «включал прожектор» – из района падения корабля роидов вырастал толстый, диаметром в километр, луч света.
Посмотрев картину столкновения, выведенную на обзорный виом, и выслушав идеи ученых по этому поводу, руководители погранвахты снова обратили внимание на собеседника, который вдруг попросил координатора сообщать ему новости о перемещении «серых призраков».
– Индекс ВП? – спросил Мартин.
– Сто {19} {19}
, – Грехов кинул беглый взгляд на Эрберга, недо вольного решением коллеги. – Прошу прощения, я не слишком злоупотребляю машинным обеспечением? Не хотелось бы ссылаться на необходимость каждого шага.
Командор вспомнил о карт-бланше и проглотил готовые вырваться возражения, признавая в душе, что работать Грехов не мешал.
– Если бдение в кресле можно назвать работой, – меланхолически отозвался Железовский мысленно.
– Работа работе рознь, – возразил Эрберг. – Но мне лучше за сыпать вулкан вручную, лопатой, чем сидеть на собственных нервах и дергаться от каждого шороха и скрипа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17