А, может быть, еще в школе не надо было мне так равномерно преуспевать, а найти прежде всего то самой близкое своей душе, что составляло бы для нее постоянный восторг? Ведь не случайно в техническом вузе, где я считалась восходящей звездой в области конструирования томографов, я инстинктивно и необратимо захотела заниматься историей культуры своего народа, и у меня достало сил и тут, в экскурсбюро стать маленькой восходящей звездой. Так, может быть, надо мне было посещать такую школу, где сумели бы раскрыть и развить самую сильную мою сторону, а не усреднение подготовить так, что я (и все мои одноклассники) двинулись вполне случайными дорогами? А я, возможно, наиболее случайной из всех, так как у них-то оставалось время для своих увлечений, а у некоторых даже для тех кружков, студий или секций, что были ближе их душе… Но где такую школу можно найти, назовите мне? А я технарь по образованию, хорошо знала, что чем большая угловая ошибка при вылете снаряда и чем больше заданная ему изначальная скорость, тем дальше он упадет от цели. Вот какая оказалась цена двух моих золотых медалей — за школу и за вуз, они стремительно уносили меня от моего же изначального счастья, от человеческой самореализации.
А третья моя золотая медаль — элегантный и перспективный муж, от одного вида и манер которого откровенно балдели все мои подруги, замужние и незамужние? Какой же это выигрыш, когда супруг абсолютно ничего во мне не понимает, а у меня его исконные и законные желания порождают только боль и стихийную едва ли не звериную ярость? Призадумалась я, одним словом. Было над чем. Ум мой работал систематически, и я пришла к ясной и конструктивной мысли о том, что здесь еще не все упущено, что мы с Ипполитом должны подойти к проблеме конструктивно, разложить ее на составляющие, построить системный график и составить оптимальный алгоритм решения.
Начинать надо с себя, и я, готовясь к поездке на постоянное местожительство и к новому витку биографии, стала осваивать научно-методическую литературу по теме. Я вскоре познала, что было доисторически неграмотна в проблеме «М- Ж», что мой благоприобретенный муж был еще более девственен (несмотря на его явный сексуальный опыт), чем я. Но кто и где передавал бы нам многотысячелетний мировой опыт в этой области психологии?..
Ипполит встречал меня на вокзале с букетом цветов, он был еще более элегантен, чем всегда, и еще более остроумен, но в глазах его застыла настороженность. И когда я неожиданно для него вдруг нежно прижалась к нему и троекратно сильно поцеловала прямо в губы, он так потешно захлопал ресницами, что я звонко рассмеялась, а он с облегчением рассмеялся вслед за мной.
Когда вечером мы остались одни, я четко по пунктикам объяснила ему, что существует целая наука — отношений мужчины и женщины, и мы ради своего счастья должны ее совместно осваивать. Он комически поднял брови: что еще за учебный предмет в программе и кто будет принимать зачеты, и в какой форме семинарской или по билетам, и какая шкала оценок?.. Остроумный и находчивый он был, в этом не откажешь. Но все-таки что-то понял, и ночью был не столь бешен и нахрапист, а слушался меня. Я же изучила литературу по теме «дефлорация», и вот, через два месяца после свадьбы помогла ему, наконец, провести весьма болезненную для меня операцию и лишилась ее в позе на спине колени вверх и в сторону девственности и сильно-таки испачкала кровью простыню (надо сказать к полному его успокоению). Бог мой, до чего все это было больно и противно, но я твердо решила стать на путь строительства семейных отношений и постановила все вытерпеть во благо семейной жизни.
А надо было не просто вытерпеть, но проявить разумную выдержку и дождаться заживления внутренней раны. Однако назавтра я уступила его домоганиям и демагогическим речам и какую резкую снова боль испытала, а главное — возник у меня устойчивый отрицательный рефлекс на близость! Ни у меня, ни у него не было не то что опыта петтинга (наружных ласк), но даже и слова такого мы не слыхивали, и в результате я опять заорала и отшвырнула его, беднягу, когда он с ходу полез в мое истерзанное лоно своей сухой палкой, и зарыдала горько. И надолго-надолго отлетела прочь моя охота к строительству семейной жизни!.. Опять на ночь я зажималась в комок, лежа спиной к нему и вцепившись в свои трусики, как в последнюю надежду, и уж не знаю — по пальцам наперечет, наверно, были наши так называемые контакты в течение года, и уж каким чудом я зачала все же Максима — этого мне не объяснить.
А внешне — блеск и преуспевание. Ипполита решили оставить в аспирантуре при МИМО, учитывая его высокие перспективные качества. Я — тоже аспирантка в Институте стали, тоже потенциальный кандидат наук. В доме — изобилие коммунистической эры, мир да лад между старыми и молодыми, обилие встреч, компаний, культпоходов, элитных, но очень милых знакомых и т. д., и т. п. Радуйся — не хочу! А уж когда оказалось, что у любимой невестки юбка, что говорится, к носу полезла, радости и заботы в семье и вокруг добавилось еще больше. Лучшие врачи из Кремлевки, лучшие фрукты, лучшие спектакли, лучшие люксы в загородных базах — если это не рай, то где же он еще может быть?
Ипполит перестал меня домогаться, как-то успокоился. Нашу двойную кровать мы расставили и уже давно спали врозь, чтобы невзначай не придавить в животе наследника. Беременность я переживала легко, муж ко мне был предупредителен, дипломатично относился к капризам, и я была довольна. Решила, видимо, что строительство семейных отношений движется в правильном направлении. Дура-то была: движется без приложения рук! Движется — без сексуальной-то привязки!
Максима рожала, в общем-то легко, под наблюдением лучших акушеров отечества: еще бы, на свет пожаловал сам наследный принц оного королевства, и врачи, и санитарки это отлично разумели. Вот я и стала матерью! Ипполит взволнованно принял из рук дежурной санитарки пышный и невесомый сверток, уплатил ей традиционную пятерку за покупку и преподнес коробку сногшибательных английских конфет, а уж дома — нас ждали, как ждали!
Удойность у меня была отличная, я была весела, сосредоточена на малыше и не сразу обратила внимание на то, что атмосфера в семействе значительно помрачнела. Меня не тревожили дурными новостями, но разве шило в мешке утаишь? «Доброжелатели» прислали мне анонимку (видно, им невыносимо было при встречах наблюдать цветущую, совершенно счастливую женщину), — из которой узнала, что Ипполиту за аморальное поведение, выразившееся во внебрачных отношениях с какой-то нашей общей знакомой средних лет вынесли строгий выговор по партийной линии и поставили вопрос об исключении его из аспирантуры.
Гром небесный ударил мне в уши: да ведь это я, мыслительница несчастная, «строительница» семейного счастья, во всем виновата! Что же ему и было-то делать другого, не кастрироваться же?.. С жарко пылающим лицом понеслась я в комнату свекра и протянула ему эту гадкую бумагу. Я хотела во всем покаяться. Но он мельком глянув на листок, усадил меня и стал хрипло объяснять, что Ипполит здесь не при чем. Что все это — игры совсем другого масштаба. Что это — очередной ход тех его, замминистра противников, которые давно хотят его свалить. А Ипполит мелкая пешка в большой игре. Такова жизнь, доченька, ты сама должна понимать, что конь о четырех ногах да спотыкается, а тут молодой мужик, жена в положении, он же тебя и поберег, ну, сбегал на сторону, с кем не бывает? Я, что ли, не гулял от жены? А все равно дороже ее нет для меня на свете. И ты прости Ипполита. Беда не в том, что он на сторону сходил, а в том, что не с той он гульнул, дурак, щенок! Переспал он с женщиной, которая на содержании у самого… — и тут свекорбатюшка указал пальцем на потолок. — Вот такие-то у нас дела… — Глаза его бегали голос дрожал, и я поняла, что не за меня он боится и даже не за сына своего незадачливого, а за себя, за свою карьеру. Было мне невыносимо противно, хотя я чувствовала свою глубокую вину перед Ипполитом. Правда, когда я с Максимом уже уехала в Ленинград, мне пришла в голову мысль, что у них так принято — во всех случаях гулять от жены, лишь бы все было шитокрыто, и, возможно, моя степень вины не столь уж и велика. А, впрочем, нет: я виновата — в том, что не смогла мужа так к себе привязать, такими нерушимыми цепями приковать, чтобы и думать он не хотел о другой женщине! Чего же мне, вечной золотой отличнице не хватило для этого?
Прошло несколько месяцев, Ипполит явился в Питер, был он мрачнее мрачного и холоднее холодного. Сообщил, что его посылают за рубеж в качестве журналиста-международника. Согласна ли я ехать с ним, ибо без жены их в такие долгие поездки не выпускают? Услыхав мое твердое «нет», испытал как бы облегчение и попросил в таком случае дать согласие на развод. «О Максиме не беспокойся, он будет обеспечен и по закону, и сверх того».
Я тут же написала заявление в суд о своем согласии на развод и спросила, кто же будет моя приемница? Он немного замялся, но потом спокойно назвал имя и фамилию той женщины, которую я уже знала из анонимки. «Но ведь она много старше тебя», — чуть не вырвалось у меня, однако я сдержалась и не стала его добивать. Значит, у них наверху подобные игры приняты, и его папаша личной судьбой сына давал как бы откупную тем, кто хотел его сожрать. Я спросила: — Твои-то как? Как отец? Он понял ход моих мыслей (ум и интуиция у него были очень развиты) и ответил коротко: — Все нормально, все по-прежнему.
Мы встали друг против друга, и какая-то сила вдруг заставила нас тесно обняться. «Прости меня», — шепнула я. Он ничего не ответил, только коротко всхлипнул, как всхрапнул. Он порывисто поцеловал меня в голову и, круто повернувшись, вышел из комнаты. Потом почти сразу вернулся, взял со стола мое заявление, за которым и приехал, вложил его в кейс, поклонился и, не поднимая глаз, ушел насовсем. Я осталась разведенной с малым ребенком на руках. Так завершилась первая часть моей семейной жизни.
Поскольку в общественном мнении я оказалась без вины виноватой, своего рода жертвой правящего клана, то отношение ко мне было в основном хорошее. Не много нашлось таких, кто злорадствовал на тему «Откусила кусок не по глотке». Мне даже предложили завершить аспирантуру по своей же кафедре. Я поблагодарила профессора, обещала подумать. Но система моих взглядов уже выглядела совсем не так прямолинейно, как раньше, когда я радовалась каждой из трех своих золотых медалей. Теперь у меня появился маленький медвежонок Максим, и счастье свое я видела по-другому — в соответствии с глубинными течениями реальной жизни и человеческой природы. Что принесло бы мне кандидатство по приборостроению? Оно означало бы упрямое продвижение вперед но дороге ложных Для меня, как оказалось, ценностей. Подчеркиваю: для меня, потому, что для кого-то другого и приборостроение, и видный пост в Институте или Министерстве, и необходимость постоянно быть — ради уважения к самому себе — на передовом рубеже своей науки, — все это была бы его родная жизнь. А для меня она оказалась двоюродная. Завершение труда — да, кандидатский оклад — да. Но какой должна быть жизнь, родная для меня, я толком понять не могла, и поразмыслив, приняла за благо пойти пока в заочную аспирантуру и на преподавательские полставки, внимательно оглядеться, благо нужда пока в двери не стучала. Отец огорченно крякнул, потому что с его справедливой точки зрения любая отложенная незавершенка являла собой зрелище загубленного времени и ресурсов, но особо возражать мне не стал, так как нечем крыть ему было мой аргумент насчет явной нецелесообразности завершения уже морально устаревших объектов.
Мужчины липли ко мне, как мухи на мед: я действительно заметно похорошела после родов, это отмечали все. Исчезла девичья резкость движений, формы тела независимо от моего настроя источали при каждом движении многозначительные соблазны, судя по горящим или удивленным глазам встречных. Я шла через взгляды, как голая, но это не злило: да, мне есть что показать, глядите, радуйтесь, не жалко. Опять иные стали мне без обиняков предлагать свои услуги, а иные — руку и сердце. Так вот, был у нас на кафедре преподаватель Олег, недавно остепенившийся, представленный на доцента. Было ему уже тридцать лет и он, как говорится, «засиделся в девках». То есть убежденно болтался в холостяцком состоянии, потому что много времени отдал науке и диссертации. Любил он приятным баритоном исполнять старинную песню Марка Бернеса, Бог знает, где и когда он ее узнал:
Любили девушки и нас, Но мы, влюбляясь, не любили, Чего-то ждали каждый раз И вот одни сидим сейчас!
И особо впечатляюще он пел:
Нам с каждым годом Все нужней И все трудней Найти подругу…
— Олежек, да как же ты ее найдешь, — смеялась над ним я, — коли у тебя воротник рубашки протерся, а ведь встречают-то по одежке,
— Вот! — поднимал он палец. — Мы присутствуем при рождении очередного шедевра женской логики. Во-первых, существенно важна не рубашка, а то, что находится в ней. Во-вторых, провожают-то по уму, а здесь, согласись, кладезь, что подтверждено целым рядом государственных тугаментов. И, в-третьих, главное: ты как раз сама и доказала крайнюю необходимость для меня подруги! Факт?
— Факт, факт! — смеялась я. Отношения между нами были свойские, как между своими в доску парнями. Но что-то я стала замечать порой некие сбои в его шутливых репликах, нервность что ли какую-то. Оказалось, что и другие заметили это и вроде бы случайно оставляли для нас стулья на кафедральных заседаниях рядом, места в экскурсионном автобусе рядом, на пикник загородный записали, даже в расклад ему палатку на двоих принесли. То есть, вроде бы уже поженили нас. Ну, нет! Я в такие игры баловаться не буду — оганизаторше похода, профоргу кафедры Марине Петровне выдала, не сдерживаясь и, как ни странно, это не озлило ее, а только подняло мой престиж в общественном мнении.
И тут, как специально, чтобы охладить температуру этого общекафедрального сватовства, появился у меня «человек со стороны»:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53