После этого я лёг в постель и заснул крепким сном".Закончив цитировать, Макарчер громко рассмеялся, но, внезапно оборвав смех, наставительно произнёс:— Мало кто у нас помнит ночь на четвёртое февраля тысяча восемьсот девяносто восьмого года под Манилой… Советую вам припомнить это событие и быть уверенным: если нужно, такая ночь повторится в тысяча девятьсот сорок шестом году. Это может вам гарантировать высшее командование Филиппин…Он вынул необыкновенно длинную папиросу и стал неспеша её раскуривать, словно ни секунды не сомневался в том, что собеседник будет терпеливо ждать, пока он не заговорит снова.И, как это ни странно было для Гопкинса с его нетерпением и нетерпимостью, с его привычкой не считаться ни с кем, кроме Рузвельта, Гарри действительно ждал.Макарчер заговорил, но речь его на этот раз была краткой.— Вот, собственно говоря, и вся суть вопроса о так называемой «независимости» Филиппин.Он умолк и затянулся с таким видом, как будто разговор был окончен. В действительности его разбирало любопытство узнать, что ответил бы на его последние слова президент. Никто не мог бы этого сказать лучше Гопкинса. Но Макарчер не задал прямого вопроса. А Гопкинс не проявил никакого желания говорить. Он полулежал со льдом на животе и казался равнодушным ко всему на свете.Подумав, Макарчер сказал:— Знаете, какую трудно поправимую ошибку совершили тогда наши?— В чем? — не открывая глаз и еле шевельнув губами, спросил Гопкинс.— В деле с Филиппинами.Гопкинс подождал с минуту.— Ну?..— Не сунули себе в карман Формозу вместе с Филиппинами.Гопкинс приподнял веки и удивлённо посмотрел на генерала.— Филиппины — это Филиппины, а Формоза…Он пожал плечами и снова опустил веки.Макарчер зло засмеялся:— Мы напрасно позволили джапам проглотить этот кусок.— Когда-нибудь он застрянет у них в горле.— Чорта с два!— Рано или поздно китайцы отберут его обратно.— Только для того… чтобы он стал нашим.— Опасные идеи, Мак…— Формоза должна стать американским Сингапуром. Она даст нам в руки ключи Китая. Мы никогда, слышите, Гарри, никогда не сможем помириться с этой ошибкой! Рано или поздно мы должны будем её исправить… хотя бы руками китайцев.— Не понял.— Пусть это будет началом: «Формоза для формозцев!» Прогнать оттуда джапов…— Чтобы сесть самим?— Непременно. Держа в руках Формозу, мы всегда будем хозяевами юга Китая.— В этом есть что-то здравое, — пробормотал Гопкинс. — Но из-за Формозы мы не стали бы воевать с джапами.— Не мы. Пусть воюют китайцы… А там… — Макарчер выпустил тонкую струйку дыма, послав её к самому потолку купе. — Там… — Он покосился на Гопкинса и как бы вскользь проговорил: — Если бы это дело поручили мне…— Вы втянули бы нас чорт знает в какую передрягу, — раздражённым тоном проворчал Гопкинс. — Перестаньте, Мак. Мы никогда на это не пойдём, прежде чем будет решён главный вопрос на Тихом океане — мы или японцы?— А тогда?— Ну, тогда все будет выглядеть совсем иначе. Тогда мы, вероятно, охотно развяжем вам руки.— Если же дела пойдут так, как вы думаете…— Я ничего не думаю, Мак, решительно ничего!Макарчер усмехнулся:— Хорошо. Если дела пойдут так, как думаю я, первым шагом будет Формоза…— История пойдёт закономерно, — задумчиво проговорил Гопкинс, — мы должны оказаться воспреемниками всего, что вывалится из рук Англии и Японии, вообще всех.— Тогда мы возьмём себе Сингапур и Гонконг. Быть может, речь пойдёт об Австралии и Новой Зеландии. Когда развалится Британская империя, а она развалится как дважды два, мы поможем ей в этом. Самостоятельное существование Австралии и Новой Зеландии — абсурд. Обеспечить им место в мире сможем только мы, американцы. Мы знаем, что нам нужно на Тихом океане. Эта вода будет нашей водой, Гарри, только нашей. Мы никого не пустим туда, после того как к чортовой матери разгромим японцев… и англичан.— Вон как! — иронически проговорил Гопкинс.Макарчер утвердительно кивнул головой, выпуская струю дыма, потом грубо повторил:— К чортовой матери! Мы будем полными дураками, если не сумеем подготовить этот разгром, доведя джапов до полусумасшествия войной в Китае. Понимаете, Гарри, мы поможем китайцам до тех пор кусать японцев, пока у тех не появится пена у рта. Я готов собственными руками стрелять в дураков, которые ещё пытаются пищать, будто Япония не главная наша беда. Да, правда, где-то там, в далёкой перспективе, я вижу дело поважнее, покрупнее, чем драка с Японией, — я имею в виду ликвидацию красной опасности в корне, раз и навсегда. Но все это потом. Сначала Япония, и ещё раз Япония. Китайцы должны вымотать ей кишки. А она китайцам. Угроза овладения Азией проклятыми островитянами должна быть предотвращена раз и навсегда. Англия — это тоже не так сложно. Азия должна быть нашей. Но только очень близорукие люди могут думать, что нашей задачей является полное уничтожение Японии. Понимаете?— Пока не очень, — меланхолически ответил Гопкинс.— Жаль. Это так просто: Япония должна стать нашим опорным пунктом для разгрома Советов.— Не слишком ли много разгромов и не слишком ли много баз, а?— Ровно столько, сколько нужно, чтобы получить то, что мы хотим. Мы никогда не займём принадлежащего нам места, если вздумаем месить тесто своими руками. Японские офицеры и унтер-офицеры составят костяк той многомиллионной китайской армии, которая одна только и сможет занять позиции по нашей границе с Советами.Гопкинс рассмеялся и тотчас сделал болезненную гримасу:— Милый Дуглас, вы что-то напутали: у нас нет ни одной мили общей границы с русскими!— А будет десять тысяч! — теряя равновесие, крикнул Макарчер. — Вся китайско-советская граница, вся китайско-монгольская граница.— Э, да вы, оказывается, самый отчаянный мечтатель, какого я видел! — насмешливо проговорил Гопкинс. — Не знал за вами такой черты.— К сожалению, Гарри, вы мало меня знаете.— Вы полагаете?— А нам нужно понять друг друга. — Макарчер склонился к Гопкинсу, продолжавшему полулежать с закрытыми глазами, и насколько мог дружески проговорил: — Вдвоём мы могли бы доказать хозяину…И, не договорив, стал ждать, что скажет Гопкинс. Но тот хранил молчание.Макарчер внимательно вглядывался в подёргивающееся судорогой боли лицо Гопкинса. Можно было подумать, что генерал взвешивает: стоит ли говорить с этим полутрупом, который не сегодня-завтра уйдёт в лучший мир и перестанет быть вторым "я" президента?Поезд остановился.Макарчер прочёл название станции:— Улиссвилль.— Не подходите к окну, — поспешно сказал Гопкинс. — Вас могут увидеть журналисты.— А-а, — протянул Макарчер. — Хозяин будет говорить?— Положение с фермерами паршиво, а выборы на носу.— Он опять выставит свою кандидатуру? — спросил Макарчер.— Пока ни в коем случае!— А как же с переизбранием?.. Нужно же, чтобы американцы знали, что могут голосовать и за него.— Своевременно узнают. Может быть, в последний момент.— Почему не теперь? Ведь остальные кандидаты уже объявлены.— Формально выставить свою кандидатуру значило бы для ФДР превратиться из президента в кандидаты! Это только помешало бы его работе.— Значит, в последний момент? — в сомнении спросил Макарчер.— И безусловно будет избран, — уверенно ответил Гопкинс. — Никто не может предложить американцам ничего более реального.— Чем обещания Рузвельта?— Зависит от того, как обещать. И кроме того, никто не может обвинить нас в том, что если бы не сопротивление дураков, мы успели бы многое выполнить… из того, что обещали.— Посоветуйте хозяину на этот раз поднажать на морскую программу.— Об этом его просить не приходится.— Морские дрожжи все ещё бродят?— Он попрежнему держит под подушкой Мехена.— Избиратель не может не понимать, что строительство хорошей серии больших кораблей — хлеб для сотен тысяч безработных.— Но, увы, и налогоплательщик понимает, что этот хлеб будет куплен за его счёт, — со вздохом сказал Гопкинс. — А кроме того, средний американец знает, что судостроительные компании нахапают в сто раз больше, чем достанется тем, кто будет своими руками строить корабли. Народ умнеет не по дням, а по часам. Тут вам не Филиппины, Мак.— Не воображайте, что у нас там одни идиоты. Квесону приходится довольно туго.— И если бы не ваши штыки?..Макарчер ответил неопределённым пожатием плеч.Гопкинс спросил:— А как у вас работает Айк?Казалось, вопрос удивил Макарчера. После некоторого молчания он, в свою очередь, спросил:— Вы имеете в виду Эйзенхаммера?— Да.Собеседники не могли пожаловаться на простодушие, но в этот момент оба они мысленно бранили себя. Гопкинс был недоволен тем, что у него вырвался этот вопрос, совершенно некстати выдавший генералу его, Гопкинса, интерес к подполковнику Эйзенхаммеру — военному советнику филиппинского «фельдмаршала». Макарчер же досадовал на себя: только сейчас ему пришло в голову то, о чём он должен был давно догадываться: ведь Дуайт Эйзенхаммер, которого он сам сделал на Филиппинах из капитана полковником, был человеком президента, посланным в Манилу для того, чтобы Рузвельт мог знать каждый шаг его, Макарчера.Это внезапное открытие неприятно поразило генерала Эйзенхаммер был в курсе многих его дел. Не мог ли он разнюхать кое-что и о «тайне Исии»? Если так, то значит тайна вовсе уже и не тайна для ФДР. Какие выводы нужно из этого сделать?.. Сказать или не сказать?..Макарчер решил прощупать Гопкинса.— Может быть… — начал было он, но вдруг умолк, прислушавшись к происходящему на платформе Улиссвилля.Чем дальше он слушал, тем озабоченней становилось выражение его лица. Глубокая морщина прорезала его лоб сверху донизу.— Что за чертовщина! — сердито проворчал он, сделав было движение к окну. Но Гопкинс испуганно удержал его.— Не лезьте на передний план!— Вы только послушайте! — с возмущением воскликнул Макарчер, жестом предлагая Гопкинсу соблюдать тишину. 7 С платформы, где происходил митинг фермеров перед президентским вагоном, до Макарчера отчётливо доносились чьи-то слова:— …Мы, люди американского захолустья, чрезвычайно тронуты, мистер президент, тем, что вы заглянули сюда. Вы рассказали нам о сыне нашего народа — генерале Улиссе Гранте. Многие из стоящих здесь ничего о нем не знали…Рузвельт благодушно перебил оратора:— Это следует отнести к их плохой памяти: нет такого учебника истории, где не говорилось бы о генерале и президенте Штатов — Улиссе Гранте.Кто-то на платформе вздохнул так громко, что было слышно в купе Гопкинса. Над толпою пронёсся смешок.— Если бы вы знали, мистер президент, сколько из стоящих здесь ребят забыли, каким концом карандаша следует водить по бумаге. — Толпа подтвердила эти слова одобрительным гулом. — Нам был очень интересен и полезен ваш рассказ, мистер президент. — Макарчеру почудилось в тоне оратора злая ирония. Генерал с трудом заставлял себя, не двигаясь, сидеть в кресле. — Отныне мы будем гордиться тем, что живём в местах, где сражался такой американец, как Грант. Тут проливали кровь наши предки за честь и свободу Штатов, за конституцию Вашингтона и Линкольна, за лучшее будущее для своих детей и для детей своих врагов — южан.— Это вы очень хорошо сказали, мой дорогой друг, — послышался одобрительный голос Рузвельта. — Очень хорошо! Именно так оно и было: кровь солдат Гранта лилась за счастье не только для Севера, но и для Юга. За счастье всех американцев, без различия их происхождения и цвета кожи. Это была великая битва за дело демократии и прогресса.Рузвельт умолк, очевидно вызывая оратора на продолжение речи.— Мы хотим вам верить, мистер президент, как, вероятно, верили солдаты Гранту, что дерутся за свою свободу и свободу братьев негров, за дело демократии и прогресса. Но…— Зачем он даёт говорить этому нахалу? — возмущённым шопотом спросил Макарчер. — «Мы хотим вам верить»! Если хозяин не одёрнет его, я сам…— Сидите смирно, Дуглас! — спокойно отрезал Гопкинс. — Хозяин знает, что делает.Оратор на платформе продолжал:— …но нам хочется знать, почему дети этих героев и мы, дети их детей, не имеем теперь ни демократии, ни хоть какого-нибудь прогресса в нашей жизни?— Разве мы не имеем всего, что гарантировала нам конституция? — спросил Рузвельт.— О ком вы говорите, мистер президент, — о вас или о нас?— Разве не все мы, сыны своей страны, равны перед конституцией и богом? — спросил Рузвельт.Теперь голос оратора, отвечавшего ему, прозвучал почти нескрываемой насмешкой:— Нам хотелось бы, мистер президент, рассудить свои дела без участия бога.— Вы атеист?Последовал твёрдый ответ:— Да, сэр.— Думаете ли вы, что это хорошо?— Да, сэр.— И не боитесь, что когда-нибудь раскаетесь в своём неверии?— Нет, сэр.— Быть может… на смертном одре?— Нет, сэр.— Уж не солдат ли вы… судя по ответам? — весело спросил Рузвельт с очевидным намерением переменить тему.— Солдат, сэр.— Быть может, даже ветеран войны в Европе?— Даже двух войн в Европе, сэр, — весело, в тон президенту ответил его собеседник.— Была только одна мировая война.— Её назвали мировой потому, что в ней участвовало несколько государств Европы и Америки?— Разумеется.— Так не является ли мировой войной и та война, что идёт сейчас в Испании при участии людей со всех концов мира?..Макарчер негромко свистнул:— Так вот он из каких!Между тем Рузвельт недовольно сказал:— Соединённые Штаты в этой войне не участвуют.— Когда я воевал в Испании, мне казалось другое.— Вот как?.. А в чём же вы видели участие Штатов?— В американском пособничестве Франко.— Я вас не понимаю, друг мой! — драматически воскликнул Рузвельт.— А между тем это так просто, мистер президент. Разве не правительство США наложило эмбарго на вывоз оружия в республиканскую Испанию?— Было бы несправедливо давать оружие республиканцам и не давать националистам.— Какой же Франко националист? Он просто изменник и мятежник, сэр.— Готов с вами согласиться, — мягко сказал Рузвельт, — и от души сожалею, что вы потерпели неудачу в борьбе против него.— Дрались-то мы не так уж плохо, да очень трудно было драться голыми руками против пулемётов и пушек.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10