— Так вы не останетесь на праздничный пир?
— А что там будут подавать? — спросила Эвридика.
— Oui, — эхом откликнулась Омфала. — Что? Мы целые сутки не ели ничего вкусного! Одну консервированную икру!
— Эти шлюхи с вами? — поинтересовался Базинда.
— Нет, — ответил Римо.
— В таком случае, — хмыкнул Базинда и ухватил Эвридику за пухленькую ручку, — на обед подадут их обеих.
Эвридика с Омфалой рухнули на колени и стали умолять бога Бинго заступиться за них.
Дело кончилось тем, что Римо ценой одного золотого яблока пришлось выкупить дочерей Магута Ферозе Анина и спасти их таким образом от каннибалов-революционеров. Однако он почти тут же пожалел об этом.
— Я твоя рабыня! — воскликнула Омфала, простираясь перед Римо ниц.
— Нужна мне рабыня, как рыбке зонтик, — отмахнулся он.
— Тогда я — твоя наложница!
— У Бинго особое мнение насчет наложниц, — заметил Римо.
— Приказывай, все исполним! — заливаясь слезами, пробормотала Эвридика.
— Будете нашими личными стюардессами, когда мы наконец улетим отсюда, — заключил в конце концов спаситель.
* * *
И вот они уже на борту самолета авиакомпании «Эр Гана». Омфала с Эвридикой неожиданно полюбопытствовали, знаменит ли Римо.
Не успел тот ответить, как вмешался мастер Синанджу.
— На этот вопрос пока не существует ответа, — отрезал он.
— Почему?
— Потому что происхождение этого несчастного — тайна, покрытая мраком. Он ищет своего отца.
— Не ищу! — огрызнулся ученик.
— Кое-кто считает что он является без вести пропавшим сыном Монтеля Уильямса, — шепнул Чиун.
— А кто такой этот Монтель Уильямс? — спросила стюардесса.
— Один парень из ток-шоу, — ответил Римо.
— А он знаменит? — осведомилась Эвридика.
— Он лысый, — сообщил Римо, — а я — нет.
— И богатый, — добавил кореец.
— Никакой я не сын Уильямса. Монтель Уильямс черный, а я — белый.
— Это еще вопрос, — хмыкнул Чиун.
— Я самый настоящий белый!
— У вас очень милый загар, — улыбнулась стюардесса.
Омфала метнула на нее взгляд, преисполненный злобы. Эвридика решила не отставать от сестры и показала стюардессе зажатые в кулачке острые гвозди.
— У вас был бы такой же, если бы он таскал вас за собой по всей планете. — Римо кивком указал на Чиуна.
— А правда, что вы унаследуете целый миллион у этого Монтеля Уильямса, когда он умрет? — спросила Омфала.
— Предоставим Монтелю Уильямсу самому распоряжаться своими деньгами, — огрызнулся белый мастер Синанджу.
— А кое-кто, — вставил Чиун, — считает, что наш Римо — незаконный сын Кларенса Уильямса Третьего.
Брови ученика сошлись на переносице.
— Но Кларенс Уильямс Третий тоже черный! Как же я могу быть его сыном?
— Если уж христианский святой Фермин оказался марокканцем, почему бы тебе не оказаться сыном Кларенса Уильямса Третьего? — деланно удивился учитель.
Римо окинул его скептическим взглядом.
— Я не верю, что Сан Фермин был марокканцем. Просто он сильно загорел, вот и все.
— И Иисус был черным, — вставил Чиун.
— Иисус не был черным!
— Ну уж белым-то, во всяком случае, точно не был!
— Ладно, хватит! — воскликнул ученик и отвернулся.
— Мастер Пак встречался с Иисусом, — не унимался учитель.
В глазах Римо снова проснулся интерес.
— Правда? И что же он о нем говорил?
— Он назвал его высокой свечой с коротким фитилем.
Римо недоуменно заморгал.
— Это значит, что сам он был велик, а вот истинных последователей у него немного.
— Понимал бы что твой Пак! — проворчал ученик.
Чиун пожал плечами.
— С тех пор прошло почти две тысячи лет. А наш Дом куда как древней...
— И все же насчет Кларенса Уильямса Третьего, — встряла Эвридика. — Ты унаследуешь земли и титул после его смерти?
— Нет.
— А может, вы сын Билли Ди Уильямса? — не унималась приставучая стюардесса.
— Но он тоже черный, — устало заметил Римо.
— Можно подумать, это просто позор какой-то!
Римо испуганно замахал руками.
— Ни в коем случае! Я имел в виду совсем другое! Послушайте, а не сменить ли нам тему, а?
Все женщины охотно согласились.
— Ты женат? — спросила Омфала.
— Или, может, разведен? — подхватила Эвридика.
— У меня нет жены, — мрачно отозвался Римо.
Стюардесса встрепенулась.
— Не огорчайся! Любая из нас охотно выйдет за тебя замуж, чтобы избавить от унылой и несчастной холостяцкой жизни!
Римо скрестил на груди руки.
— Но холостяцкая жизнь меня вполне устраивает. Я просто счастлив.
— Тогда откуда у тебя все эти странности?
— Никаких странностей! — воскликнул Римо, затем вскочил и перебрался в конец салона.
— А что, он действительно ищет себе жену? — спросила Омфала мастера Синанджу.
Чиун грустно покачал седой головой.
— Да ни одна нормальная женщина за него не пойдет.
— Почему?
— Разве не ясно? Он же со странностями. И они неизлечимы.
Стюардесса авиакомпании «Эр Гана» полностью разделяла мнение старика. Тем не менее на протяжении всего перелета она внимательно следила за тем, чтобы американец не страдал от отсутствия напитков, еды и женского общества. И без конца предлагала ему свои услуги.
— Мне ничего не надо! — огрызался в ответ тот — Хотелось бы только одного: знать, куда теперь меня тащит этот старый негодяй.
— Пойду спрошу, — кивнула стюардесса.
Но с ответом к Римо пришла Омфала. С ответом и с длиннющими царапинами на смазливом личике. На царапине поблескивали золотинки. Римо вспомнил золотой лак на ногтях стюардессы... Все ясно, девушки передрались за право сообщить информацию. Омфала одержала верх.
К тому же теперь на ней красовалась зеленая униформа стюардессы, туго обтягивающая бедра и довольно свободная в груди.
Она одарила Римо победной улыбкой.
— Ты летишь в Найгон, сказал старик.
— Спасибо за помощь, — кисло заметил Римо. — А где, черт возьми, находится этот Найгон?
— Там же, где Жапон.
— Ты имеешь в виду, Японию?
— Ну да. Так ее называют по-французски.
— Хорошо бы договориться об одном из названий для каждой из стран и никогда их не менять, — заметил Римо.
— Я тоже всегда так думала! — с энтузиазмом подхватила Омфала. — Может, хочешь, чтобы я тебе чего-нибудь принесла? Ведь теперь я твоя личная стюардесса!
— Да. Парашют.
К удивлению Римо, Омфала очень скоро вернулась с огромным шелковым парашютом. Римо использовал его в качестве подушки и вскоре крепко заснул.
* * *
Небо отливало каким-то свинцово-устричным оттенком. Римо стоял на террасе, которая тянулась вдоль склона красного холма. Все вокруг было засажено рисом падди. На сочных стеблях сверкали капли дождя.
Перед ним прямо под дождем стоял мастер Синанджу. Босой, в одеянии из зеленого шелка с золотой окантовкой. Совсем древний старик, впрочем, он нисколько не горбился.
— Я — Йонг. Мастер, проживший дольше всех.
— Прекрасно, — машинально заметил Римо.
— Это я победил последнего на земле дракона и до конца своих дней питался супом из его мяса. Поэтому и дожил до столь преклонного возраста. Суп дракона способствует долголетию!
Римо щелкнул пальцами.
— Верно! Чиун рассказывал мне о тебе. Говорил, что ты съел все до последней косточки, чтобы другим не досталось.
— И был наказан за свою жадность. Обречен жить под вечным дождем.
— Ну, по крайней мере, хоть рис хорошо растет.
Йонг окинул Римо критическим взглядом.
— Где твое кимоно?
— Кимоно вышли из моды.
— И ногти у тебя слишком короткие. Как же ты управляешься?
— Да уж как-то справляюсь.
— Мастера, явившиеся мне на смену, никуда не годились... Я тут приберег кусочек дракона. Позвоночную кость. — Старик разжал ладонь. — Хочу подарить ее тебе.
Римо взял осколок кости. Серый, пористый.
— И что прикажешь с ним делать?
— Это очень сильное снадобье. Узнаешь, когда придет время.
И Йонг ушел прочь, в дождь, который все усиливался. Под потоками воды красная земля превращалась в жидкую грязь.
Глава 13
Говорят, американцы на такое не способны.
И для японцев тоже весьма непросто, это не секрет.
Для корейцев — недопустимо, хотя и возможно. Корейцы ведь совсем не то, что японцы, хотя здорово похожи. Китайцы — полностью непригодны. Не родился еще на свет такой китаец. Нет ни одного, пусть он стал бы готовиться и тренироваться до конца своих дней.
Для американца же — абсолютно, категорически невозможно и недостижимо.
И все-таки Уэйду Пьюпулу удалось. Он стал сумо.
Но стать сумо — это еще не все, это только начало. Первый шаг. С виду сложный, а на самом деле простой.
И самым трудным в нем для Уэйда, родившегося в Оаху на Гавайях и американцу по паспорту, но с предками гаитянами по родословной, было набрать необходимый вес. В данном, конкретном случае — триста пятьдесят фунтов.
Он добился-таки своего, поглощая в несметных количествах специальную ферментированную пасту из бобов, а также сдобренную ароматизированным сахаром-полуфабрикатом под названием «тянко-набе» густую похлебку. И запивая ьсе пивом «Саппоро».
И пожирая мясо. Огромные куски говядины, за что его страшно ругали. Ведь это было отнюдь не мясо коров Кобе, которых специально выводили в Японии. Каждый японец знает, что оно по своим качествам намного превосходит гавайскую говядину, не говоря уже о техасской. Да ни один японец сроду не брал в рот другой говядины, кроме как Кобе.
Впрочем, главный секрет Уэйда Пьюпула раскрывался довольно просто. Его матушка была великой мастерицей по приготовлению мясных батонов. А ничего питательнее мясных батонов на свете нет, особенно если их обжаривать в кипящем жире.
Достигнув нужного для борцов веса, Уэйд разослал по школам сумо свои фотографии, на которых выглядел самым что ни на есть настоящим гавайцем, и немедленно стал получать отклики.
— Но вы не японец, — сказал ему при встрече тренер одной из школ. Они едва успели обменяться поклонами: Уэйд опустился на четвереньки, намереваясь совершить полный поклон, тренер же еле заметно кивнул головой.
— Так отдайте меня под суд! — сердито огрызнулся Уэйд.
К его удивлению, лицо мастера по борьбе сумо вдруг озарилось улыбкой.
— О, последнее имя Сосуми! Так вы полуяпонец, да?
— Да, — солгал Уэйд, немедленно принимая новое японское имя Сосуми. И его приняли.
Все смеялись, когда Уэйд Сосуми поступил в академию сумо Джифубуки. Он сразу же обзавелся массой кличек — и Мальчик Вахини, и Пёрл-Харбор, и Говяжьи Мозги. В душ он ходил последним, питался тем, что оставалось от других, а потому пища всегда была холодной. Его били по голове стеклянными бутылками, тем самым выказывая свое презрение к гавайскому американцу, возомнившему себя борцом сумо, а Сосуми в ответ лишь униженно кланялся да бормотал: «Домо аригато!»
Спустя какое-то время его стали называть Говяжьей Бомбой — когда его триста пятьдесят фунтов чистого веса сталкивались с трясущейся жирной плотью противника, раздавался звук, похожий на взрыв. И постепенно он стал лучшим борцом на ринге. Японское сумо! Подумать только!
Когда Сосуми завоевал титул «озеки» — то есть чемпиона, — его стали называть Говяжья Бомба-сан.
И однако же все в голос продолжали твердить, что принимать участие в главном мпионате и стать ёкодзуна никакой гайдзин не может. Каким бы гениальным борцом сумо ни был этот Сосуми. Не положено и все тут не в японских традициях. Однако ни на одном чемпионате не нашлось человека сильнее, толще и проворнее Сосуми — он же Говяжья Вомба-сан.
Все же он добился своего и выиграл престижный приз — императорскую чашу. Японцы были потрясены. Невероятно скандальный факт! Но не зря японцев уже давно прозвали ксенофобами, а потому они не осмеливались оспорить титул Сосуми, а также тот факт, что награда досталась борцу по справедливости.
У Сосуми, он же Говяжья Бомба-сан, теперь были слава, женщины и — что самое в Японии главное — большой дом с великолепным видом на снежную шапку горы Фудзияма. Вполне естественно для человека, умудрившегося набрать вес в триста пятьдесят фунтов.
Достигнув, что называется, пика славы, Сосуми продолжал питаться, как и прежде, и все набирал вес. Каждую субботу ночным рейсом из Гонолулу ему переправлялись знаменитые материнские мясные батоны в специальном термосе размером с небольшой сейф.
Поглядывая на бамбуковую корзину величиной с мусорный контейнер, Уэйд как раз прикидывал, хватит ли ему на неделю четырехсот фунтов мясных батонов, как вдруг откуда ни возьмись перед ним вырос крохотный человечек. Что, впрочем, не заставило Уэйда сойти с керамического трона, на котором он восседал, справляя нужду — процесс, при его аппетитах не шуточный.
— Ты священник? — спросил его Сосуми.
— Нет, — сказал человечек в красно-лиловом шелковом кимоно. На японца не похож, слишком уж пестро одет. Может, китаец?
— Если священник, имей в виду, я не буддист. Хотя на улице меня иногда принимают за буддиста, — хмыкнул Сосуми. И его огромное как у Будды пузо так и заколыхалось.
На бледно-желтом, словно пергаментном личике старика ничто не дрогнуло.
— Я не священник, — повторил он.
— Тогда кто?
— Я бросаю тебе вызов.
— Но я мастер своего дела, дружище! И мне просто смешно...
— Сразишься с моим сыном.
— А сколько он весит?
— Девять стоунов.
— Ты в фунтах говори, в фунтах! Иначе я не понимаю.
— Сто пятьдесят пять фунтов.
— Сроду не слыхивал о таких худеньких сумо.
— Он не сумо.
— Я так и думал. Кто же тогда, самоубийца, что ли?
— Нет.
— Не на того напали, приятель, вот что я вам скажу. Я борец. Профессионал. И стоит мне только сесть на этого стопятидесятипятифунтового дохляка, как у него все косточки переломятся. Внутренние органы превратятся в жижу, он и глазом моргнуть не успеет, как отправится на тот свет. Так что прости, сан, не знаю, как там тебя по имени.
— Мой сын не сумо. Он Синанджу.
— Первый раз слышу. Типа джиу-джитсу, что ли? Да, видывал я ребят, занимавшихся джиу-джитсу. Такие штуки откалывают, будь здоров!
— К примеру?
— Ну, видел раз, как один парень подошел к другому и хрясь его по ключице! Тот так и отлетел, словно его электрическим током долбануло.
— Это я могу.
— Ты чего, тоже джиу-джитсу?
Сухонький старичок отвесил вежливый поклон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35