Я знаю, что о многом ты умолчал».
– Я сказал тебе всё, что знал.
«Не лги, я чувствую, как изменился твой запах. Ты врешь, ты знаешь об этом и боишься, что я узнаю об этом».
Илайджа молчал, до боли сжав кулаки.
«Молчание тебя не спасет».
– Что ты хочешь узнать?
«Как вы узнали о других племенах сейров? Ни один из вас не покидал поселение. Откуда вы узнали, где искать мойли? До них вам пришлось идти целый день, но вы шли так уверенно, как будто знали заранее, где и что искать».
Молчание.
«Я могу заставить тебя говорить. Я могу причинить тебе боль».
– Можешь убить меня, если хочешь, но я не стану предателем! Я могу рассказать тебе всё, если ты, в свою очередь расскажешь мне всё о себе и своем народе.
Если бы сейры могли смеяться, как их далекие предки, то Белый рассмеялся бы. Илайджа почувствовал его настроение – это был невеселый смех сквозь слезы, это веселье граничило с безумием, в это веселье яркими красными нитями была вплетена боль.
«Ты хочешь узнать о нас, человек? Хорошо. Представь себе, что ты, твоя семья, твои родичи, твой народ с самого начала времен спокойно и мирно живет на прекрасных землях, на которых есть всё – вода, пища, место для того, чтобы жить, рожать детенышей, охотиться. Вы не убиваете никого, кроме неразумных тварей, чтобы прокормить себя и свой народ. Вы никому не причиняете зла, ваше прошлое безмятежно, будущее не сулит ничего зловещего. Представь, что однажды в твой мир приходит зло. Безжалостные захватчики убивают твоих братьев, твоих детей, твою семью, твой народ. Ты видишь, как умирают те, кто дорог тебе, без кого ты не видишь смысла жить. Что ты будешь делать? Как поступишь ты в ответ на зло и бессмысленную жестокость?»
Человек молчит.
«Ты будешь убивать в ответ и не говори мне, что это не так!»
– Я не буду говорить, что это не так, просто сейчас мы опять вернулись туда, откуда начали.
«Ты же сам хотел знать о нас всё!»
– Хотел!
«Так знай! Вы – агрессоры, вы – убийцы, вы – захватчики! А мы лишь хотим восстановить справедливость».
– Так мы ни к чему не придем.
«Мне и не надо, чтобы мы к чему-то пришли в ходе нашей беседы. Мне нужно лишь получить ответы на свои вопросы».
– Постой, но ведь мы вроде бы говорили, что война между нашими народами – просто трагическая ошибка!
Белый зарычал в ярости, волки вскочили на ноги, угрожающе глядя на чужака.
«Эта, как ты говоришь, ошибка, лишила меня моего сына, дочери и внука, который должен был появиться на свет!»
– Я не хочу сказать, что наши поступки заслуживают твоего прощения, сейчас разговор идет не о тебе или мне, не о твоей или моей утрате. Сейчас мы говорим о том, что мы сможем сделать так, чтобы война между нашими народами прекратилась! Я не смогу воскресить твоих детей, а ты не сможешь вернуть жизнь моим товарищам, но мы можем сделать так, что мы перестали убивать друг друга!
Волк молчал.
– Ты же сам говорил, что разумные существа не должны убивать друг друга!
«Говорил».
– Тогда в чем дело?
Волк устало посмотрел на Илайджу:
«Дело в том, что я не могу забыть, кем я был и кем я стал. Я не могу забыть ваши убийства и мою месть. Вот и всё. Ты ответишь на мои вопросы?»
– А ты согласен помочь мне договориться с вами о мире?
Волк молчал.
– Тогда я не буду отвечать. Можешь делать со мной, что хочешь, мне всё равно, – Илайджа перевернулся на живот и подложил руки под голову.
«Нам нужно отдохнуть», – устало сказал Белый, – «тебе нужно поспать, а мне нужно подумать».
– Откуда ты знаешь, что мне нужно спать?
«Твое тело говорит об этом», – ответил волк, – «ты сам не понимаешь этого, но твое тело требует отдыха, я чувствую запах твоей усталости».
Илайджа закрыл глаза. «Неужели ты сможешь заснуть после всего, что случилось?», сказал он самому себе и, не успев даже удивиться, тут же крепко уснул…

* * *

…Этот человек удивил меня. Он молод, иногда глуп, но иногда его слова были словами умудренного опытом вождя. Он говорил правильные вещи: мы действительно могли прекратить войну. Именно мы, сейры, могли сделать первый шаг навстречу людям. Теперь, когда я окончательно убедился в том, что Велор, умудренный опытом и годами вождь самого многочисленного племени сейров севера, был прав в том, что люди напали на нас по ошибке, я растерялся.
Нелегко прийти к выводу, что моя месть становится ненужной и, более того, опасной. Опасной как для меня, так и для моего племени. Нелегко понять, что смерть моих любимых – всего лишь ошибка, трагическое совпадение, как говорил Велор, «удар молнии». «Убиты по ошибке» – какая страшная и мучительная мысль. Я гнал её изо всех сил, но она снова и снова, как упрямая оса, возникала в моей голове: «Убиты по ошибке! Убиты по ошибке!»
Я чувствовал, что теряю рассудок, призраки моих убитых детей, окровавленные, истерзанные, упрямо стояли перед моими глазами, упрекая, обвиняя, стыдя. Я беспомощно смотрел на них, усталый, опустошенный, утративший цель и смысл жизни. Я уже был готов вскочить и растерзать человека на клочки, чтобы голоса, обвиняющие меня в трусости и предательстве, успокоились, напоенные человеческой кровью. Я убил бы чужака, мои братья только приветствовали бы мой поступок, никто бы не обвинил меня в этом. Я уже почти был готов дать волю призракам своей мести, но меня остановил другой призрак.
Я увидел, как наяву, маленького сейра. Ему было всего полгода или немногим больше. Это был мой внук, у него были добрые глаза моей дочери, Чани. Он жалобно посмотрел на меня: «Дедушка, дедушка!», взмолился он. «Неужели ты снова станешь убийцей? Неужели ты снова дашь пролиться невинной крови? Неужели ты лишишь живых надежды на мирную жизнь? Ведь ты знаешь, что есть много молодых сейров, детенышей, учеников, которые не заслуживают моей участи! Ты можешь сделать так, что они смогут жить бок о бок с людьми без кровопролитной и бессмысленной резни, без ненависти и злобы. Жить, подобно добрым соседям, помогать друг другу познавать окружающий мир. Наши земли обширны, места хватит для всех – и для людей, и для нас. Помоги нам, дедушка, помоги людям понять и простить, помоги сейрам простить и обрести покой! Я умоляю тебя, оставь месть! Во имя еще не рожденных детей, во имя подрастающих сейров и растущих людей, я умоляю тебя! Сохрани свой разум чистым, не дай зверю одержать верх!»
И я внял его мольбам. Я ясно понимал, что это и был голос моего разума, моего рассудка, замутненного ненавистью к людям и желающего очиститься от скверны жестоких убийств. Пусть этот голос на миг обрел форму моего нерожденного внука, пусть! Этот призрак умолял меня простить, а что может быть правильнее милосердия и прощения? Ничего, ровным счетом ничего.
И я принял решение…

* * *

Сергей Дубинин, лежащий на госпитальной койке, устеленной белоснежными простынями, очнулся от тяжелого сна. Его глаза открылись и несколько раз моргнули. Сергей не понимал, где он. Рядом с койкой он увидел высокий штатив с пластиковой капельницей, в вену на правой руке была введена игла. Сергей чувствовал себя отдохнувшим, но все же немного слабым.
– Эй! – слабым голосом позвал он, улыбаясь, осматривая брезентовые «стены».
– А вот и наш Рип Ван Винкль проснулся! – в «палату» быстрым шагом вошла Марина Сергеева.
Она улыбалась, но всячески пыталась скрыть улыбку, нахмурив брови и поджав губы.
Она проверила уровень жидкости в плотном целлофановом пакете с физиологическим раствором и чем-то осталась довольна.
– Здравствуйте, Мариночка Петровна! – улыбнулся Дубинин, приподнимаясь в кровати.
– Здравствуй, здравствуй, друг прекрасный, – проворчала Сергеева, довольно бесцеремонно проверяя зрачки биолога с помощью карманного фонарика в виде ручки, трогая бледный лоб и одновременно пытаясь нащупать пульс.
Сергей стоически вытерпел эти медицинские процедуры.
– Пульс в норме, следи за рукой, – сказала Марина, водя пальцем перед носом Дубинина.
– Ох, да в порядке я, Марина, что ты в самом деле!
– Ты, Дубинин, мне не будешь рассказывать сказки, кто и что тут в порядке! – Марина воинственно сморщила нос.
– Кто это тут в порядке? – поинтересовался вошедший Владислав.
– Я! – Сергей поднял свободную от капельницы руку. – Пионер Дубинин всегда готов!
– К чему это он готов? – спросил Сергеев у жены, демонстративно не обращая внимания на Сергея. – Больной, ведите себя спокойно!
Владислав наклонился над Дубининым и подчеркнуто добрым, как у Айболита, голосом, спросил, гладя Сергея по голове:
– Ну, кто мы сегодня?
Сергей не выдержал и засмеялся старой бородатой шутке.
– Сегодня мы – Дубинин Сергей Сергеевич.
– Ну, и слава богу, – улыбнулась Марина.
– Ну, ты и учудил нам вчера, Серега, – Сергеев присел на кровать рядом с биологом, – совсем плохой был.
– Как это?
– А ты что, ничего не помнишь?
– Нет.
– Не придуривайся, Дубинин, а то касторки зальём и зеленкой нос помажем, – пригрозила Марина.
– Да серьезно, ребята, ничего я не помню. Помню, что вроде бы заболел, ну, уроки отменил – это я помню. Помню, слабость была какая-то дурацкая, шатало меня немножко, я подумал, что – грипп какой-нибудь, уже обрадовался, что местные вирусы показались или наши завезенные проклюнулись. Думал с самого себя историю болезни писать, на радость науке и вам, докторам-садистам, а больше ничего и не помню.
– У тебя сердце вчера остановилось, Сережа, – голос Владислава стал абсолютно серьезным, – тебя Майкл вчера вечером приволок. Мы тебя на стол положили, видим – пульса нет. Засандалили тебе адреналин прямо в сердце, два раза электрошоком били и моторчик твой ожил.
– Ни фига себе! – ошеломленно выдохнул Дубинин.
На его лице было написано неподдельное удивление и растерянность.
– Вот тебе и «ни фига»! – отрезала Марина. – Ты посмотри, на что ты стал похож – чисто скелет, узник Освенцима, кожа да кости.
– А чего вы это в меня вкололи? – Сергей указал на капельницу.
– Глюкоза, кое-какие витаминчики, тонизирующее, – нетерпеливо ответил Владислав, – ты от вопросов-то не увиливай, пионер Дубинин! Как получилось, что ты чуть от голода не окочурился?
– Черт! – с размаху ударил себя по щеке Сергей. – Черт, «от голода», какой же я дурак!
– Я, конечно, приветствую запоздалое раскаяние, но ты не мог бы пояснить?
– Нечего тут объяснять! – Сергей решительно сел в койке. – Как это снимается? – спросил он, хватаясь свободной рукой за иглу капельницы.
– Ты что, одурел?! – закричала Марина. – Слава, держи его!
– Сереженька, Сереженька, тебе нельзя волноваться, – Владислав бережно придержал биолога за плечи, – и вставать тебе ни в коем случае нельзя. Не волнуйся, успокойся, объясни всё толком.
– Я совершенно спокоен, Слава, – голос Дубинина подтверждал его слова, – ты хочешь объяснений? Пожалуйста: у меня волк наверху умирает. Он, скотина, почти ничего не ел уже столько времени. Вот, – удовлетворенно кивнул Сергей, – теперь я могу объяснить, почему я немножко сбросил вес.
– «Немножко», – передразнила Марина, – балда!
– Да, – согласился Сергей, – может быть, я и балда, но я – балда с сердцем, в отличие от вас, докторишек. Я не мог есть, понятно вам? Не мог я есть, когда видел, как животное мучается по моей вине. Это я его в клетку засадил, свободы лишил. Он и решил, что ему лучше сдохнуть, чем принять кусок из моих рук. Он ничего не ел, уже столько времени прошло, а он, упрямый, от еды отказывается. Его спасать надо.
– Погоди, погоди, – остановил его врач, – ты о волке, которого подстрелили в лесу и в Башню спрятали?
– Ну да.
– В твоей лаборатории?
– Да, – Сергей от нетерпения прямо-таки приплясывал на койке, – вытаскивайте ваши иголки и помогите мне встать!
– Тебе нельзя двигаться, – раздельно и чётко выговаривая каждое слово, как будто при разговоре с умственно отсталым, сказал Сергеев.
– Слава, – глаза Дубинина умоляли, просили, он чуть не плакал, – если ты меня не выпустишь – он умрет. Понимаешь, умрет! Если ты меня не выпустишь, ты мне враг на всю жизнь! Если ты меня не выпустишь, я брезент этот зубами прогрызу, я на карачках в Башню полезу, клянусь!
– Вот сумасшедший! – с легким оттенком восхищения сказала Марина.
– Ладно, ладно, – Владислав поднял руки вверх, – если ты так переживаешь за своего зверя, то мы пойдем, разберемся с ним сами. Только охрану позовем на всякий случай, а ты, упертый осел, здесь останешься.
– Слава, – Сергей умоляюще приложил свободную руку к груди, – мне надо обязательно идти! Он никого к себе не подпускает, а я уже почти с ним договорился. Он ко мне почти привык – я же с ним целыми днями просиживал, разговаривал с ним. Слава!
– Ладно, псих, поможем, – решительно сказала Марина. – Сергеев, бегом за креслом-каталкой, а то этот невменяемый окончательно свихнется и нас с ума сведет!
– Мариночка, – комически сложив губы для поцелуя, потянулся к ней Сергей, – ангел ты в белом халате, звезда моя, спасительница-хранительница…
– Замолчи, Дубинин, – рассмеялась Марина, – а то я от смеха тебе иголку могу в какое-нибудь важное место загнать!
– У меня нет больше важных мест, ой! – Марина вытащила иглу и приложила к месту укола тампон, смоченный спиртом.
– Сожми руку в локте, – посоветовала она.
Морщась, Сергей согнул онемевшую руку, помогая свободной рукой.
– Вот и карета для нашего безлошадника, – Владислав вкатил кресло в «палату».
– Что нам нужно брать с собой? – спросила Марина.
– То же, что делали мне – глюкозу, тонизирующее, короче, всё, что нужно, чтобы спасти умирающего от голода, только в двойном размере, – ответил улыбающийся Сергей, прижимая руку к груди…

* * *

…Этар умирал. Он чувствовал приближение смерти, чуял ее тошнотворный запах. Сил уже не осталось, но всё же волк не хотел умирать. У него больше не осталось желаний, ему уже не хотелось обрести свободу, не хотелось отомстить, не хотелось есть. Единственное желание, еще теплившееся в нём, было желанием жить. Просто жить, дышать, слышать, видеть.
Волк с трудом усилием воли отгонял черный туман, сгущающийся у него перед глазами, но смерть не желала отступить, чувствуя легкую поживу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40