– живо спросил мистер Стаффорд. Ну, тогда это не сэр Френсис Уолсингем. Но Робин свел на нет его надежды.
– Не такой уж старик, если судить по годам.
– Он молодо выглядит? – допытывался наставник.
– Скорее старо для своих лет, – ответил Робин.
– Буду ли я прав, предположив, что он строгий пуританин? Пуритане (от лат. puritas – чистота) – последователи кальвинизма в Англии XVI–XVII вв., выступавшие за углубление Реформации

– продолжал хитрый мистер Стаффорд.
– Мы не говорили о религии.
Хамфри усмехнулся.
– Наверно, это был иезуит, Член основанного в 1534 г. католического монашеского ордена «Общество Иисуса», оправдывавшего коварство и преступление, совершаемые ради «вящей славы Божьей»

который, забрав твои хорошие манеры, оставил взамен свои увертки.
– Или пуританин-иезуит, – промолвил Робин.
– В таком случае, – сразу же подхватил мистер Стаффорд, – это сэр Френсис Уолсингем. Твое описание подходит к нему, как перчатка.
В самом деле, характеристика была меткой – пуританин в своей вере и иезуит в своих методах. Но Робин, быстро вскочив со стула, спокойно и твердо, хотя и с почтением, посмотрел в глаза наставнику.
– Вы так считаете, сэр? – спросил он.
Воспитатель не мог понять взгляда ученика. В нем не было угрозы – он был спокоен, словно пруд. И все же на момент мистера Стаффорда охватила паника, чего он не сумел скрыть.
– К тому же, – продолжал Робин, – если этот человек закрывал лицо плащом, стараясь, чтобы его не узнали, почему, сэр, вы так стремитесь во всеуслышание назвать его имя?
Мистер Стаффорд пробормотал какие-то нелепые извинения насчет заботы об учениках и тяжкой ответственности, которую на него эта забота накладывает, в то время как в сердце у него кипела черная злоба. Ему казалось, что он – ученик, а этот мальчишка, вперивший в него взгляд, – наставник, требующий от него ответа.
Поклонившись, Робин подошел к каминной полке и взял свечу.
– С вашего разрешения, сэр, я пойду спать, – сказал он и, подойдя к двери своей спальни, повернулся, улыбаясь.
– Сейчас, сэр, я мог бы сыграть Карло Мануччи, полностью вас удовлетворив, так как не в состоянии стоять прямо.
Кивнув Хамфри, Робин направился к себе в спальню и закрыл за собой дверь.

Глава 5. Непредвиденное обстоятельство

Через четыре года в тот же месяц Робин подъезжал к Хилбери-Мелкум. Последние два года он был сам себе хозяин, но на внешнем виде Эбботс-Гэп это не отразилось. Дом с закрытыми ставнями по-прежнему казался заброшенным и негостеприимным. Большую часть времени Робин проводил в Оксфорде, а где он находился, когда его там не было, никто не знал. В Эбботс-Гэп он приезжал внезапно и после наступления темноты, поэтому почти никто не замечал его прибытия. Юноша проводил там несколько дней, отдавая распоряжения управляющему относительно поместья и годового дохода, плавая под парусом в заливе Уорбэрроу и сидя допоздна над книгами в библиотеке, где ранее изучал с отцом иностранные языки. Затем он уезжал так же внезапно, как появлялся, не поддерживая компании с соседями.
Поэтому вызывало удивление, что Робин был приглашен в Хилбери, и еще большее удивление, что он с радостью принял приглашение. Для него наступило время отдыха. У Робина была неделя, разделяющая два важных момента в жизни. Он хотел посвятить ее развлечениям, возобновив старую дружбу с Хамфри, и хотя бы отчасти вернуть, если только это осуществимо за семь коротких дней, веселье и радость его юности.
Робин выехал из Эбботс-Гэп через час после обеда вместе со слугой, едущим впереди и ведущим третью лошадь, тащившую багаж. Глядя на пышную зелень буков, холмы, коричневые в солнечном свете, словно современные загорелые девушки, папоротники и лесные цветы, слыша пение дроздов и жаворонков, он постепенно ронял свои заботы на верховую тропу и бросал планы под лошадиные копыта.
Путь Робина лежал через Пербек-Хиллз и вниз по заливным лугам. Оставив справа Уорем и огромную вересковую пустошь, он скакал вперед, обдумывая планы на будущее. Все планировать заранее бедняга приучил себя с детских лет. Но теперешние планы касались того, как заполнить удовольствиями каждую минуту предстоящей недели. После завтрака, скажем, в четверть восьмого, он будет играть в теннис, боксировать на ринге во дворе или стрелять в цель. Один день надо посвятить охоте на оленя, которыми славился Хилбери, или какую-нибудь дичь. Стоит выделить денек и для соколиной охоты. После обеда можно поиграть в метание колец или в любую другую игру, а после ужина – потанцевать гальярду или куранту. Гальярда, куранта – старинные западноевропейские танцы

Короче говоря, неделя должна включать все развлечения, которых Робин лишал себя в прошлом, и к которым повернется спиной в будущем. Он будет спокойно спать по ночам, а в нарядах переплюнет любого щеголя в Англии.
Робин предавался этим мыслям, когда ехал по парку среди дубов и буков. Однако, он упустил из виду времяпрепровождение, которое должно было властно притягивать юношу, изголодавшегося по удовольствиям и приучившего себя к монашеской дисциплине. Первый же час его пребывания в гостях открыл ему глаза на это упущение.
Большое здание из красного кирпича, сверкавшее в солнечном свете, было странно молчаливо и казалось пустым. Робину сообщили, что все обитатели дома отправились на соколиную охоту и собрались, как мы бы сказали теперь, на пикник на поляне в нескольких милях отсюда. Следовательно, ужин откладывается до шести. Робина проводили в его спальню на втором этаже и отнесли туда же его вещи. Он не спеша переоделся и спустился в холл. Было четыре часа, но участники соколиной охоты еще не возвратились. Внезапно юноша понял, что он в доме не Один, так как в комнате справа за большой лестницей кто-то разучивал гаммы на клавесине.
«Какая-нибудь бедная девочка с торчащей под боком гувернанткой!»– подумал он. В такой день сидеть дома! Робин искренне сочувствовал несчастной, чьи пальцы бегали по клавишам, причем отнюдь не безупречно. Нередко одна нота спотыкалась о другую, а иногда две ноты весьма фальшиво звучали одновременно. После этого происходила небольшая пауза, и все начиналось снова. Невеселое занятие для девочки в летний день! Робин испытывал к ней жгучую жалость. Быть может, бедняжка роняет слезы на клавиши, думая о том, как все едят вкусные вещи на поляне, а она должна сидеть, прикованная к стулу, словно Андромеда к скале, Андромеда – в греческом мифе эфиопская царевна, которую приковали к скале, чтобы принести в жертву морскому чудовищу, спасенная героем Персеем

с драконом в виде гувернантки, несомненно, шлепавшей ее по пальцам после каждой ошибки. Конечно, малышке следует научиться играть на клавесине, ради собственного утешения в будущей жизни. Но справедливо ли заставлять ее заниматься этим в такой день? Робин поправил рюш перед зеркалом. Это был превосходный рюш из дорогого батиста, расшитый серебром и накрахмаленный ровно настолько, чтобы держать в порядке складки и сохранять впечатление хрупкости. Повертевшись перед зеркалом, Робин остался доволен.
Внезапно гаммы зазвучали ровно и чисто. Девочка справилась с ними и заслужила прогулку на пикник.
Внезапно ему пришла в голову мысль. Повернувшись к зеркалу, Робин разгладил новый нарядный камзол из темно-бордового бархата, скроенный по последней моде, с буфами из белого сатина на узких рукавах. Висевший на золотой цепочке и украшенный драгоценными камнями круглый футлярчик с ароматическим шариком отлично к нему подходил. То же можно было сказать и о штанах, в соответствии с требованиями моды туго обтягивающих бедра и достаточно коротких, чтобы демонстрировать длинные прямые ноги в коричневых шелковых чулках. Плащ из венецианской ткани спадал с плеч, поддерживаясь серебряным шнуром на груди. Девчушка за клавесином должна попасть на пикник, решил Робин. Он махнул надушенным носовым платком юному щеголю, улыбающемуся ему в зеркале, решительно направился к двери, за которой слышались гаммы, толкнул ее, гордо шагнул в комнату, поклонился так низко, что туловище образовало прямой угол с ногами, приложил руку к сердцу и горячо воскликнул:
– Любезная Андромеда! Персей явился сюда, чтобы… – Внезапно он осекся, поняв, что свалял такого дурака, каким еще ни разу не был за все восемнадцать лет жизни.
Ибо в комнате не было ни дракона-гувернантки, ни маленькой Андромеды. За клавесином спиной к Робину сидела молодая леди, чьи точеные пальчики задержались на клавиатуре. На ней было атласное розовое платье с высоким, похожим на веер кружевным воротником, позволявшим юноше разглядеть только пышные золотистые волосы на маленькой головке. Когда она заговорила, голос ее звучал мелодичнее клавесина.
– Мистер Персей, гаммы на моем клавесине, несомненно, напоминают чешую дракона, Непереводимая игра слов. Scale по-английски чешуя и гамма

но боюсь, что вашим вторжением вы спасли не меня, а собственные уши от моих упражнений.
В зеркале, висевшем на стене над клавесином, их глаза встретились и уже не отрывались друг от друга. Это зеркало представляло куда большую ценность, нежели находящееся в холле, в котором щеголь, любующийся своим нарядом, видел лишь собственное отражение. А вот зеркало над клавесином, безусловно, было волшебным, так как показывало стоящему у двери Робину овальное личико с округлым, но твердым подбородком, красными губками, демонстрирующими в улыбке ровные белые зубы, темными бровями под белоснежным лбом и синими глазами, с чьим цветом не могло соперничать ни одно море, сверкавшими, словно драгоценные камни. Для характеристики прекрасной незнакомки Робину не хватало слов. Красавица? Бриллиант? Чудо света? Прекраснейшая из всех звезд? Фи, какая глупость! Разве звезды умеют смеяться? А эта удивительная девушка смеется так, что каждая нота ее смеха ударяет по сердцу, заставляя его петь, подобно птице!
Девушка также уставилась в волшебное зеркало. Она видела в нем лицо юноши с каштановыми волосами над большим белым воротником, покрасневшее от смущения, с удивленно раскрытым ртом и карими глазами, устремленными на ее отражение. Смысл их взглядов они еще не могли расшифровать. Но оба понимали их значительность. Девушка первая опустила взгляд; длинные темные ресницы словно погрузили во мрак всю вселенную. Робин первым заговорил, но слова, произнесенные дрожащим голосом, отнюдь не выражали переполнявшие его чувства.
– Мое вторжение прервало вашу игру.
Девушка в зеркале кивнула с серьезным видом.
– Безусловно.
Робину показалось, что земля уходит у него из-под ног.
– О! – воскликнул он, вложив в этот возглас все обуревавшее его огорчение. Но девушка быстро успокоила его.
– Я этому только рада.
Она снова улыбнулась, и Робин облегченно вздохнул. Видя румянец на щеках девушки, он понял, что вселенная еще не погибла.
Незнакомка встала со стула и повернулась к юноше. Она была среднего роста, вырез платья открывал белую тонкую шею, на которой изящно сидела миниатюрная головка.
– Вам придется подождать сэра Роберта. Он еще не вернулся с соколиной охоты. Я в доме только гостья. Синтия Норрис, к вашим услугам, сэр.
– Синтия Норрис, – повторил Робин, растягивая каждый слог, и кивнул с довольно глупым видом. – Какое музыкальное имя!
– Более музыкальное, чем мои пальцы, – с сожалением произнесла Синтия. Ее игра на клавесине и в самом деле была далека от совершенства, что только доказывало, что и у ангелов есть свои изъяны. Но Робин, чьи мысли блуждали, не стал ее утешать.
– Вы из Уинтерборн-Хайд? – спросил он.
– Да, – ответила девушка и, держась руками за юбку, сделала грациозный реверанс. Робин с удовольствием созерцал бы это все двенадцать месяцев в году, но его шокировало, что она оказывает ему такое почтение.
– Вы не должны склоняться передо мной ни на дюйм, мисс Синтия, – запротестовал он.
– Откуда мне знать? – откликнулась девушка с притворной скромностью. – А вдруг вы великий татарский хан?
Робин покраснел до ушей.
– Я от растерянности забыл о хороших манерах. – Он склонился перед ней так же низко, как сделал это, когда она сидела к нему спиной. – Я – Робин Обри.
В первый момент Синтия Норрис явно была испугана. Затем, когда юноша выпрямился, она медленно окинула его взглядом с головы до ног. Робин смущенно улыбнулся, испытывая неловкость при этом пристальном осмотре. Он намеревался развеселить маленькую девочку видом красивого нарядного джентльмена, а в результате удивил взрослую девушку и, по-видимому, не доставил ей удовольствия. В своем тщеславном желании показать себя в лучшем свете он выглядел, словно подрумяненный пудинг на фарфоровом блюдце. Не мудрено, что она разочарована. К тому же Робин не сомневался, что его чулки сморщились, хотя ни за что на свете не решился бы взглянуть на них.
– В самом деле? – переспросила Синтия.
– Честное слово! – ответил он.
Внезапно ее лицо просветлело. Недоуменное выражение исчезло, как будто девушка что-то поняла. Но что именно, Робин мог объяснить с тем же успехом, с каким кошка может определять время по часам.
– Ну, конечно! – насмешливо воскликнула Синтия. – Такой нарядный и элегантный джентльмен может быть только Робином Обри! Добрый день, честный Робин! Когда вернется прошлогодний снег, вы и впрямь можете им оказаться!
Глаза девушки задержались на маленькой бриллиантовой серьге, сверкавшей в мочке его левого уха. Подобное украшение она могла увидеть у любого молодого щеголя, но в ухе Робина оно почему-то привело ее в восторг. Синтия захлопала в ладоши и разразилась веселым смехом, призывая взглядом собеседника присоединиться к нему.
– Значит, вы – мистер Робин Обри! – воскликнула она, снова присев в глубоком реверансе. – Ну, разумеется! Узнаю вас по бриллиантовой серьге и золотому футлярчику с ароматическим шариком! – Девушка бросила взгляд на его модные узконосые туфли из коричнево-красного бархата в тон камзолу. – Конечно, этот скряга и должен носить такую изящную обувь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32