Каталог огромен, цена удивила 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Что-то там было не так, сильно не так, но что именно — этого Райделл так и не узнает. И он совершенно не понимал, как строится жизнь таких людей, жизнь, очень похожая на то, что показывают по телевизору, и в то же самое время — совсем другая.
Вот чуть присмотришься и видишь, что Лос-Анджелес полон тайн, и нет этим тайнам конца.
И все же ему нравилось кататься по этому городу. И не обязательно, чтобы спешить в какое-то определенное место, а просто так, колесить по улицам на «Громиле», вот как сейчас. Он свернул на Ла Сьенту; крошечный зеленый курсор на экране сделал то же самое.
— «Запретная зона», — сказал Саблетт. — Херв Виллечез, Сюзан Тирелл, Мари Паскаль Эльфман, Вива.
— Вива? — переспросил Райделл. — Вива что?
— Просто Вива. Актриса.
— А когда это его сняли?
— Тысяча девятьсот восьмидесятый.
— Меня еще и на свете не было.
— На телевидении, Райделл, всегда одно и то же время.
— А мне-то казалось, что ты стараешься бороться со всей этой хренью, которую в тебя с детства вдалбливали. — Райделл выключил зеркальный фильтр бокового окошка, чтобы полюбоваться рыжей девицей, проезжавшей мимо в розовом открытом «дайхацу спикере». — Как бы там ни было, я этого фильма не смотрел.
По не совсем ясной причине на закате лос-анджелесские автомобилистки выглядели невероятно красивыми. А главный врач США все пытается запретить машины с открывающимся верхом, говорит, что они увеличивают заболеваемость раком кожи.
— «Эндшпиль». Эл Кливер, Мойра Чен, Джордж Истмен, Гордон Митчелл, тысяча девятьсот восемьдесят пятый.
— Тогда мне было уже два года, — откликнулся, не отрывая глаз от дороги, Райделл, — но этого фильма я тоже не видел.
Саблетт погрузился в унылое молчание. Райделл искренне ему сочувствовал: вот не знает парень другого способа завязать разговор и все тут, а был бы он среди тех, своих, в трейлерном лагере, так они и эти фильмы смотрели по десять раз, и миллион других.
— А я вот тоже вчера смотрел один старый фильм, — сказал Райделл, чувствуя, что теперь его черед поддерживать светскую беседу.
— Да? — заинтересованно вскинулся Саблетт. — И какой?
— Не знаю, — покачал головой Райделл. — Там этот парень, он в Лос-Анджелесе, и он только что познакомился с этой девушкой. А потом он слышит, что таксофон звонит и звонит, и берет трубку. А время уже позднее, совсем ночь. И вот этот другой парень, он сидит где-то в ракетной шахте, и он знает, что мы только что запустили в них свои ракеты — в них, в русских то есть. И он пытается дозвониться до своего папаши, или брата, или хоть до кого. И он говорит, что миру приходит конец, и времени почти не осталось. А потом парень — ну тот, который трубку взял, — слышит, как вбегают солдаты, и они тут же парня этого пристрелили. Это, значит, того парня, который дозванивался.
Саблетт прикрыл глаза, просматривая свои внутренние банки данных.
— Да? И чем же все кончилось?
— Не знаю, — признался Райделл. — Потом я уснул.
— А кто там снимался? — поднял голову Саблетт.
— Спроси чего полегче.
Серебряные глаза Саблетта изумленно расширились.
— Господи, Берри, да ты просто не имеешь права смотреть телевизор. Если уж смотришь, то смотри внимательно.
В тот раз, пристрелив Кеннета Терви, он провалялся в больнице совсем недолго, каких-то два дня. Адвокат Райделла, знаменитый Аарон Персли, устроил шум, что его не должны были выписывать так быстро, что нужно было получше оценить уровень посттравматического шока, но сам Райделл ненавидел больницы, да и вообще он чувствовал себя совсем неплохо, просто не мог вспомнить точно, как там и что там случилось, вот и все. И у него имелась теперь надежная помощница, та самая Карен Мендельсон, а кроме того — Веллингтон Ма, агент, взявший на себя общение с другими людьми из «Влипших копов»; только Карен была очень хорошенькая, одни длинные темно-каштановые волосы чего стоят, а все эти другие ей и в подметки не годились. Веллингтон Ма, чистокровный китаец, жил в Лос-Анджелесе; его отец состоял в банде «Большой Круг», это Карен так сказала, а потом сразу прикусила язык и посоветовала Райделлу никогда об этом пикантном обстоятельстве не упоминать.
Визитная карточка Веллингтона Ма представляла собой тончайшую, почти как бритвенное лезвие, прямоугольную пластинку розового кварца с лазерной гравировкой, первая строчка — имя и фамилия, вторая — «Агентство Ма — Мариано», а дальше — адрес по бульвару Беверли и уйма всяких адресов электронной почты и еще каких-то номеров. Серый замшевый конверт с пижонской визиткой доставил Райделлу курьер «Глобал Экспресса» прямо в больницу.
— Это ж порезаться можно, — сказал Райделл.
— Можно, — согласилась Карен Мендельсон. — А если положить ее в бумажник и сесть, она разлетится вдребезги.
— Зачем это все? Какой смысл?
— А такой, чтобы получатель относился к ней бережно, с почтением. Другой тебе никто не даст.
Райделл так и не встретился с Веллингтоном Ма лично — встретился, конечно, но это произошло потом, гораздо позже, — зато Карен приносила иногда маленький чемоданчик с наглазниками на проводке, и тогда можно было связаться с лос-анджелесской конторой, поговорить с великим человеком. Райделл никогда еще не пользовался аппаратами телеприсутствия с таким разрешением, эффект был потрясающий, словно и вправду перенесся в Лос-Анджелес. За окном кабинета виднелась темно-синяя сильно скособоченная пирамида. Он спросил у Ма, что это такое, и Ма сказал: старый конструкторский центр, только теперь это молл, торгующий с уценкой, вот приедет Райделл в Лос-Анджелес — а это будет совсем скоро, — пусть туда забежит.
Подружка Кеннета Терви, Дженни-Рей Клайн, возбудила целую кучу отдельных хитроумно переплетенных исков против Райделла, против департамента полиции, против города Ноксвилль и даже против сингапурской компании, владевшей домом, в котором все и случилось. В сумме так миллионов на двадцать.
Короче говоря, Райделл крупно влип, слава еще богу, что у него нашлись такие союзники, как эти, из «Влипших копов», телевизионщики. Для начала они наняли Аарона Персли, а уж кто такой этот Аарон Персли, Райделл знал прекрасно, не зря же они с отцом смотрели чуть не каждую передачу. У адвоката была благородная седая шевелюра, ярко-голубые глаза и тонкий, хоть коли им лучину, нос. Обычная его одежда состояла из джинсов, ковбойских сапог и ковбойской же, египетского хлопка рубашки с галстуком-шнурком, украшенным серебряными индейскими бусинами. Персли был весьма знаменит и часто защищал копов вроде Райделла от личностей вроде Кеннетовой подружки и ее адвоката.
Адвокат этой самой Дженни-Рей Клайн, не моргнув глазом, утверждал, что Райделлу вообще нечего было делать в ее квартире, что, незаконно проникнув в жилище его клиентки, преступный полицейский зверски умертвил Кеннета Терви, а заодно поставил невинную женщину и ее малолетних детей в смертельно опасное положение. Мистер Терви описывался в исках как квалифицированный механик, усердный труженик, любящий приемный отец маленьких Рембо и Келли, истовый христианин, вернувшийся к вере после искуса сомнений, человек, сумевший избавиться от пагубного пристрастия к тетратиобускалину, а также единственный кормилец семьи.
— Сумевший избавиться? — переспросил Райделл.
Готовясь к отъезду, он переселился в один из служебных номеров аэропорта, сюда-то Карен Мендельсон и принесла полученный от адвоката Кеннетовой подружки факс.
— Как выясняется, — пожала плечами Карен, — в тот самый день он участвовал в собрании.
— И что же он там делал? — прищурился Райделл, живо припомнивший кровавую, со слепыми лицами Тайную Вечерю.
— Согласно нашим источникам, он открыто, у всех на виду, занюхал целую столовую ложку своего излюбленного препарата, после чего силой занял кафедру и разразился тридцатиминутной речью о колготках президента Миллбэнк, а также о предполагаемом состоянии ее половых органов. Затем он заголился, некоторое время мастурбировал, однако эякуляции не достиг, с чем и покинул зал собраний Первой баптистской церкви.
— Господи Иисусе, — поразился Райделл. — Так это что же, происходило на одном из собраний бывших наркоманов — ну, которые вроде «Анонимных алкоголиков»?
— Именно так, — кивнула Карен. — И, насколько я понимаю, выступление Терви стало побудительным толчком для целой серии крайне прискорбных рецидивов. Мы высылаем сюда бригаду юристов, пусть побеседуют с участниками этого собрания.
— Хорошая мысль, — согласился Райделл.
— Собранный ими материал очень пригодится мистеру Персли — в том, конечно же, маловероятном случае, если дело это дойдет до суда.
— Хорошенькое «сумел избавиться», — продолжал кипеть Райделл. — Да он уторчавшийся был, как не знаю что. Занюхать столовую ложку этой дури — это ж вообще сумасшедший дом.
— Так-то оно так, — пожала плечами Карен, — только тут есть еще одно обстоятельство. Терви принадлежал к Дожившим Сатанистам, и уже прошел слушок, что они заинтересовались этим делом. Исходя из чего, мистер Персли и мистер Ма пришли к выводу, что нам, Берри, нужно линять отсюда и поскорее. Нам — тебе и мне.
— А как же судебные иски?
— Ты всего лишь временно отстранен от работы. Тебе не предъявлено никаких обвинений, а адвоката твоего звать Аарон — с двумя "а" — Персли. Ты уезжаешь отсюда, Берри.
— В Эл-Эй?
— Видишь, какой ты догадливый.
Райделл задумался о Лос-Анджелесе — Лос-Анджелесе, каким его показывали по телевизору.
— А он мне понравится?
— Вначале, — улыбнулась Карен. — Вначале ты понравишься ему. Я сужу по тому, что мне ты понравился.
Так вот и вышло, что Райделл оказался в одной постели с юристкой — юристкой, верткой, как угорь, и не стеснявшейся никаких самых непристойных слов, юристкой, от чьего запаха кружилась голова, чье белье было изготовлено в Милане, это такой город в Италии.
— «Смертельная доза». Сиринда Бурдетт, Гудрун Уивер, Дин Митчелл, Синобу Сакамаки. Тысяча девятьсот девяносто седьмой.
Райделл допил последние капли охлажденного декофеинизированного кофе со сливками, взглянул на грязновато-молочные кубики льда, болтавшиеся на дне пластиковой чашечки термоса, и помотал головой.
— В жизни о таком не слышал.
— А вот мама видела Сиринду Бурдетт живьем. В Уэйко, в молле каком-то. Даже автограф взяла. На самое почетное место положила на телевизоре, вместе с молельными платочками и голограммой преподобного Уэйна Фаллона. У нее же для каждой хрени свой молельный платочек. Один для арендной платы, другой от СПИДа, третий от туберкулеза…
— Правда? И что же она с ними делает?
— Да просто держит их на телевизоре, — объяснил Саблетт.
Немного подумав, он достал хрустально-прозрачную бутылку и вытряхнул в рот последние капли четырехкратно дистиллированной воды. До единственного на Сансете магазина, торговавшего столь экзотическим напитком, было довольно далеко, однако Райделла это ничуть не волновало. Ну, сделаем лишний крюк, чего тут такого страшного? И парковочная площадка там удобная, прямо за углом, и кофейный бар совсем рядом, можно будет термос наполнить. Отличный, кстати, мужик этот, который за парковочной площадкой следит, — всегда вроде как радуется, когда нас видит.
— Молельным платочком от СПИДа не убережешься, — сказал Райделл. — Сделал бы ты лучше прививку, как все нормальные люди. И мамаше бы своей посоветовал.
За прозрачным (после той рыжей Райделл так и не включил зеркальный фильтр) стеклом виднелся уличный алтарь Джей-Ди Шейпли, пристроенный к полуобвалившейся бетонной стене — жалкому остатку вполне, вероятно, приличного дома. В западном Голливуде такое не редкость. На стене красовались трехфутовые буквы, намалеванные ядовито-розовой аэрозольной краской: «ШЕЙПЛИ В РОТ ДОЛБАНЫЙ ПИДОР» — и большое, тоже ярко-розовое, сердце. Прямо под надписью стена была облеплена открытками с портретом Шейпли и фотографиями людей, обреченных когда-то на смерть. Таких людей миллионы и миллионы. Еще ниже, на тротуаре, валялись увядшие цветы, огарки свечей и прочая дребедень. Странное все-таки, подумал Райделл, у этого парня лицо, страшновато даже, прямо мурашки по коже. Нечто среднее между Элвисом и каким-нибудь католическим святым — костлявое, почти бесплотное, и глаза как блюдца.
— А то, — повернулся он к Саблетту, — что ты до сих пор не вакцинировался, так это все твоя деревенская тупость, упрямство ослиное.
— Да это же, — виновато забубнил Саблетт, — даже хуже живой вакцины, там же одного вируса вышибают другим, и он в тебе остается…
— Ну да, — кивнул Райделл, — а что тут такого? Он же ничего тебе не сделает. А того, старого, СПИДа в мире еще ой-ё-ёй сколько. Будь моя воля, я бы заставлял делать прививки.
Саблетт зябко поежился.
— Преподобный Фаллон всегда говорил…
— А в рот я твоего преподобного, и в ухо, — разозлился Райделл. — Этот ублюдок попросту зашибает деньги, втюхивая молельные платочки людям вроде твоей мамочки. Да что я тебе объясняю, ты же и сам прекрасно понимаешь, что все это хрень собачья, иначе сидел бы ты сейчас не здесь, а в своем трейлерном лагере, сидел бы и молился на телевизор.
Он шарахнул по кнопке зажигания, затем врубил скорость и бросил «Громилу» в поток машин. Удобно все-таки ездить на «Лихом Гусаре» — прочие водители всегда пропускают тебя, дают вклиниться в ряд.
Уныло свешенная голова, сутулая спина и высокие плечи делали Саблетта удивительно похожим… на кого? На орла, наверное, только на орла обеспокоенного, затюканного какими-то своими орлиными невзгодами.
— Не так это все просто, — вздохнул он. — Ведь это вера, в которой меня воспитывали, которая сделала меня таким, как я есть. Ну не может же все в ней быть хренью собачьей, вот ты сам подумай, ведь не может?
Райделл искоса взглянул на Саблетта и сжалился.
— Нет, — согласился он, — конечно, не может. Я и не говорю, что все в ней хрень, просто…
— Слушай, Берри, а тебя-то в какой вере воспитывали?
Райделл надолго задумался.
— В республиканской.
В жизнь Райделла вошло много нового, вроде кредитной карточки Южнокалифорнийского отделения мексикано-американского банка, выданной ему «Влипшими копами», или возможности летать не туристским, а бизнес-классом, но лучшей изо всех этих приятных новинок была, пожалуй, Карен Мендельсон.
1 2 3 4 5 6 7


А-П

П-Я