«Маргерит» — книга избранных бесед Иоанна Златоуста (ок. 350-407), византийского церковного деятеля; в Византии и на Руси Иоанн Златоуст был идеалом проповедника и неустрашимого обличителя.

. Фанатик всеми казуистическими изворотами старается доказать, что ожидаемый антихрист и есть Пётр Алексеевич.— Что он все твердит об «осьмом» царе? — сам с собой рассуждал Пётр — «Осьмый царь — антихрист… А Пётр осьмый: он и есть антихрист»… По какому же исчислению я осьмой царь? А! От Грозного Царь Иван Грозный, царь Федор, царь Борис Годунов, царь Шуйский, царь Михаил Фёдорович, царь Алексей Михайлович, царь Федор Алексеевич… Да, я осьмей Что ж из сего?И опять зашуршала бумага, долго шуршала.— Что за безлепица! И сему бреду пустосвята верят архиереи… О, бородачи! А они — пастыри народа!И он вспомнил случай с епископом Митрофаном.Царь приехал в Воронеж для наблюдения за стройкою кораблей для предстоящего похода под Азов …для предстоящего похода под Азов. — Имеется в виду поход 1696 года, завершившийся победоносным взятием этой турецкой крепости.

.Архиерей встретил царя с крестом. Народные толпы заняли собою всю площадь у собора. Но внимание народа было, по-видимому, больше сосредоточено на маленьком, худеньком, тщедушном Митрофане.Наскоро осмотрев корабельные работы, с которыми Пётр очень торопил, чтобы с полой водой двинуться в поход, он, возвратись во дворец, послал Павлушу Ягужинского просить к себе Митрофана для переговоров о том же кораблестроении, так как Митрофан не только жертвовал Петру значительные суммы на постройку кораблей, но сам соорудил, оснастил и вооружил роскошное судно лично для царя.Когда Ягужинский явился к Митрофану с царским приглашением, Митрофан тотчас же пошёл ко дворцу. Народ, увидав любимого святителя, который кормил бедноту не только Воронежа, но и соседних селений, обступил своего любимца, теснясь к нему под благословение.Пётр видел из окна, как Митрофан повернул к фасаду и к крыльцу дворца и вдруг не то с испугом, не то с гневом остановился.Народ тоже как бы с испугом шарахнулся назад.И Митрофан не вошёл во дворец. Он быстро, насколько позволяли ему старческие силы и слабые ноги, повернул назад. Народ за ним.— Что случилось? Беги, Павел, узнай, в чём дело?— Государь! Его преосвященство сказал: «Не войду во дворец православного царя, когда вход в оный дворец оскверняют поставленные там еллинские идолы, и притом обнажённые».— А!.. Он осмелился ослушаться моего приказа!.. Так поди и скажи сему попу: если он не явится ко мне, то как преступника царской воли его ждёт казнь!Возвратился Ягужинский бледный, растерянный.— Что? Скоро явится ослушник?— Нет, государь… Он сказал: приму смерть, но не оскверню сан архиерея Божия, — с дрожью в голосе отвечал Ягужинский.— А! Так будет же смерть!…И там так же, как теперь здесь, в Кремле, глухо простонал соборный колокол. Долго, долго стоит в воздухе медленно затихающий стон меди… За ним другой, более отдалённый, но такой же зловещий, похоронный, доносится от другой церкви… Замер и этот в ночном воздухе… Ему отвечает откуда-то третий… Стонет и этот… Ясно, звонят по мёртвому, только не по простому…В полумраке сумерек царь видит в окно, что толпы народа, поспешно и видимо тревожно крестясь, стремятся к архиерейскому дому. Слышится смутный говор. По временам доносятся отдельные фразы.— Ох, Господи! По мёртвому звонят…— На отход души…— С чего бы это с ним?.. Давно ли видели его!..— Архиерей-батюшка помирает…— Поди умер уж… О, Господи!Прибежал Ягужинский, растерянный, бледный, дрожащий…— Что там? Что случилось?— Он в гробу, государь… в крестовой…— Кто в гробу?— Его преосвященство епископ Митрофан.— Помер? Преставился?— Нет, государь, жив…— Как жив! А в гробу?— В гробу, государь… Говорит: царь изрёк мне смерть, казнь… Слово царёво не мимо идёт… Сейчас буду служить себе отходную, на отход души.— Подай шляпу и палку.Сквозь расступившуюся толпу Пётр быстро вошёл в крестовую и невольно остановился, полный изумления и суеверного страха…Он увидел гроб, мёртвое, бескровное лицо… Простой сосновый гроб… Голова мертвеца покоится на белых сосновых стружках…Откуда-то слышатся стоны, плач…Свет от зажжённых свечей и паникадил поразительно отчётливо вырисовывает мёртвое лицо и cложенные на груди бледные худые руки с чётками.Вдруг мертвец открывает глаза…— Государь! — силится приподняться в гробу и в изнеможении опять падает на опилки.Пётр быстро подходит…— Прости меня, служитель Божий!Он осторожно берет Митрофана за руку и помогает ему приподняться.— Прости… Я в сердцах изрёк слово непутное… На сей раз пусть мимо идёт слово царёво. Я каюсь. Благослови меня, святитель…Все это вспомнил Пётр в уединении и тишине ночи и улыбнулся:— Переклюкал, переклюкал меня Митрофан.Он остановился перед подробною картою Швеции и обоих побережий Балтийского моря, внимание его особенно приковали устья Невы.— Дельта Невы — как дельта Нила… Александр Македонский основал свою новую столицу, Александрию, в дельте Нила, а я свою новую столицу водружу в дельте Невы!И Пётр стал по карте изучать эту дельту.— Все острова… А коликое число рукавов!.. Сии все имеют быть дыхательными органами для моей земли.Затем глаза его остановились на Ниеншанце, шведской крепости, стоявшей на месте нынешней Охты.— Худо место сие выбрали для крепости... Я не тут её воздвигну… 3 Разоблачения попадьи Степаниды, доведённые Павлушей Ягужинским до сведения царя, возбудили страшное дело в царстве застенка и пыток, в Преображенском приказе, где над жизнью и смертью россиян властвовал наш отечественный Торквемада …наш отечественный Торквемада…— Торквемада Томас (ок. 1420-1498), с 80-х годов — великий испанский инквизитор; в 1492 году изгнал евреев из Испании.

, свирепый князь-кесарь Ромодановский.Одновременно с попадьёй к князю-кесарю явился и придворный певчий дьяк Федор Казанец и поведал Ромодановскому то же самое, что попадья поведала Павлуше Ягужинскому, и страшное дело началось.Не далее как через две недели, приехав в Преображенский приказ, князь-кесарь спросил главного дьяка приказа.— По делу Гришки Талицкого все ли воры пойманы?— Все, княже-боярин, — ответил дьяк.— Вычти, кто имяны, — приказал Ромодановский.Дьяк принёс «дело» и, перелистывая его, докладывал:— Книгописец Гришка Талицкий, иконник Ивашка Савин, мещанской слободы церкви Адриана и Наталии пономарь Артамошка Иванов да сын его Ивашко, да Варлаамьевской церкви поп Лука.— Вишь, все одного болота кулики-пустосвяты, — презрительно пожал плечами князь-кесарь.— Боярин князь Иван Иванович Хованской, — продолжал докладывать дьяк.— Ну, это старая боярская отрыжка, из «тараруевцев» Боярин князь Иван Иванович Хованский… старая боярская отрыжка, из «тараруевцев»…-Хованские — русские князья XV-XIX веков из литовской династии Гедиминовичей. Тараруем (пустомелей) называли отца Ивана Ивановича — Ивана Андреевича Хованского, во время стрелецкого бунта 1682 года выступавшего против царевны Софьи, за что был казнён.

, — с улыбкой заметил князь-кесарь, — пирог на старых дрожжах… Ну?— Церкви входа в Иерусалим, в Китай-городе у Троицы на рву, поп Андрей и попадья его Степанида, — вычитывал дьяк.— Степаниде, по закону, первый бы кнут, да её государь не велел пытать, коли утвердится на том, о чём своею охотой донесла Ягужинскому, — заметил Ромодановский. — Чти дале.— Кадашевец Феоктистка Константинов, — продолжал дьяк, — племянник Талицкого Мишка Талицкий, садовник Федотка Милюков, человек Стрешнева Андрюшка Семёнов, с Пресни церкви Иоанна Богослова распоп Поп, с которого снят священнический сан.

Гришка…— Кулик мечен — расстрига, — процедил сквозь зубы князь-кесарь. — Ну?— Хлебного дворца подключник Пашка Иванов…— Пашку я знавывал. Дале.— Чудова монастыря чёрный поп Матвей, углицкого Покровского монастыря дьячок Мишка Денисов.— Опять кулики пошли. Ну?— Печатного дела батырщик Типографский рабочий, печатник.

Митька Килиллов да ученик Талицкого Ивашка Савельев.Дьяк кончил и ждал приказаний.— Ныне жду я набольшого кулика, Игнашку, тамбовского архиерея… Быть ему на дыбе, — покачал головою Ромодановский.Епископ Игнатий действительно был привезён из Тамбова в тот же день, но не в Преображенский приказ, а, по духовной подсудности, на патриарший двор.Патриархом в то время был престарелый Адриан Адриан (1609-1700) — последний русский патриарх. Будучи человеком вдохновенным в своём старорусском благочестии, он строго сохранял чистоту веры и неодобрительно отнёсся к некоторым прозападным реформам Петра, связанным с нарушением церковных канонов и вековых обычаев русского народа. После кончины Адриана Пётр не допустил избрания нового патриарха и учредил Духовную коллегию, вскоре преобразованную в Святейший правительствующий Синод.

.Прямо с дороги конвойные ввели тамбовского архиерея в патриаршую молельную келью. Дело было слишком важное, высшей государственной важности: не только хула на великого государя, но — страшно вымолвить! — проповедь о нём как об антихристе. Поэтому и расследование дела производилось с особенной спешностью и строгостью.Когда Игнатия ввели к патриарху, Адриан встал и сделал несколько шагов к вошедшему.— Мир святейшему патриарху и дому сему, — тихо сказал Игнатий и сделал земной поклон.Потом он приблизился к Адриану и смиренно протянул руки под благословение.— Благослови, отче святый.— Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.Патриарх сел. Игнатий продолжал стоять.— Ведомо ли тебе, архиерей, по какому «государеву слову и делу» привезён ты на Москву? — спросил Адриан.— Не ведаю за собою, святейший патриарх, никакого государева слова и дела, — отвечал Игнатий.— А знает ли тебя на Москве книгописец Григорий Талицкий? — снова спросил патриарх.Вопрос был так неожидан, что Игнатий точно от удара лицо пошатнулся и побледнел. Он сразу понял весь ужас своего положения.«Антихрист, антихрист», — трепетало в его душе. Патриарх повторил вопрос.— Книгописца Григория Талицкого я видел, — дрожащим голосом отвечал Игнатий.— А где?— На Казанском подворье перед поездом моим с Москвы в Тамбов, в Великий пост.— А о чём была твоя беседа с ним, Гришкою?— О божественном и о писании Григорием книг…— А что тебе, архиерей, говорил Гришка о великом государе? Не возносил ли он хулу на великого государя?Игнатий ещё больше побледнел.— От Гришки Талицкого хулы на великого государя я не слыхал, — почти шёпотом проговорил он.— И ты, Игнатий, на сём утверждаешься? — строго спросил Адриан.— Утверждаюсь, — ещё тише отвечал допрашиваемый.Патриарх подошёл к двери, ведшей в приёмную палату, и, отворив её, сказал приставу:— Привести сюда Гришку Талицкого.Талицкий был уже доставлен из Преображенского приказа.Немного погодя послышалось глухое звяканье кандалов, и Талицкий с оковами на руках и ногах предстал пред патриархом.— Знаем тебе сей инок-епископ? — спросил колодника Адриан, указывая на Игнатия.— Тамбовский епископ Игнатий мне ведом, — отвечал Талицкий.— И ты, Григорий, утверждаешься на том, что показал на епископа Игнатия в расспросе с пыток? — был новый вопрос.— Утверждаюсь.— И поносные слова на великого государя при нём, епископе, говорил ли?— Говорил.Положение архиерея было безвыходным. Запирательство могло ещё более запутать и привести в застенок, на дыбу.— Каюсь, — сказал он упавшим голосом, — те поносные слова он, Григорий, при мне точно говорил, и те слова я слышал, и к тем его, Григорьевым, словам я говорил: видим-де мы и сами, что худо делается, да что ж мне делать? Я немощен и, окромя тех тетратей, велел ему написать, чтобы мне в том деле истину познать.Он остановился. Казалось, в груди ему недоставало воздуху. Патриарх молча перебирал чётки. Талицкий стоял невозмутимо, и только в глазах его горел огонёк не то безумия, не то фанатизма.Архиерей как-то беспомощно поднял глаза к образам, а потом робко перевёл их на патриарха. Адриан ждал.— И он, Григорий, тетрати мне принёс, — продолжал Игнатий с решимостью отчаяния. — Денег ему за них два рубля я дал, а увидев в тех тетратях написанную хулу на государя, те тетрати сжёг, токмо того сожжения никто у меня не видел.Патриарх понимал, что дело слишком далеко зашло и без суда всего архиерейского синклита обойтись не может. Признание сделано. Епископ, слышавший хулу на великого государя и не заградивший уста хулителю, не отдавший его в руки правосудия, является уже сообщником хулителя. Мало того, он не только слушает хулу на словах, но велит изложить её на бумаге, а за это ещё даёт деньги тому, кто изрыгает страшную хулу на помазанника Божия.«Антихрист, великий государь, помазанник Божий, антихрист! Экое страховитое дело, внушённое адом! — содрогается в душе патриарх. — И кто же в сём адовом деле замешан? Архиерей Божий, его ставленник!» 4 Через несколько дней князь-кесарь Ромодановский, проезжая во дворец мимо ворот патриаршей Крестовой палаты, увидел у тех ворот нескольких архиереев и остановился, чтобы спросить, по какому делу собирается синклит высших сановников церкви.— По делу Гришки Талицкого, книгописца, купно с тамбовским епископом Игнатием, — отвечал один из архиереев.— Добро, святые отцы, — сказал князь-кесарь, — после вашего праведного суда Игнатью, куда ни поверни, не миновать Преображенского приказу… Архиерей, епископ — на дыбе!Эти зловещие слова привели в ужас архиереев. Но Ромодановский ничего больше не сказал и поехал во дворец.Он застал царя и Меншикова над раскрытою картою.Пётр водил остриём циркуля по дельте Невы. Нева и её дельта стали с некоторого времени преследовать его как кошмар.— Великому государю здравствовати! — приветствовал царя Ромодановский.Он видел, что государь в хорошем расположении духа.— Эх, князюшка! — махнул рукою Пётр. — Моя песенка спета!— Что так, государь? — притворился удивлённым князь-кесарь.— Так… Не строить уж мне больше корабликов, не видать мне Невы, как ушей своих, — продолжал Пётр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116