Открыв ворота, я въехала в аккуратно убранный кладбищенский дворик. Подождала немного, затем неторопливо пошла медленным скорбным шагом мимо рядов могил. Я не бывала у Антона с тех пор, как уехала в Лондон, но я знала, что он не стал бы сердиться. Многое из того, что мы ценили друг в друге, оставалось невысказанным. Мы понимали друг друга и в любви, и в жизни, и в юморе. Когда я прибыла в Севастополь в Третью Уэссекскую легкую танковую бригаду, Лондэн и Антон уже стали хорошими друзьями. Антон был приписан к бригаде как офицер связи, Лондэн служил лейтенантом. Антон познакомил нас, и, вопреки строгому приказу, мы полюбили друг друга. Я чувствовала себя школьницей, шныряющей по лагерю ради запрещенных свиданий. Поначалу Крым казался мне огромной бочкой меда.
Ни одного тела на родину так и не привезли. Это было политическое решение. Многие семьи сами ставили памятники. Кенотаф Антона стоял в конце ряда, под сенью старого тиса, между двумя другими крымскими кенотафами. Они были хорошо ухожены, зелень регулярно пропалывали, а недавно возложили свежие цветы. Я стояла у простого серого куска известняка и читала надпись. Просто и четко. Имя, звание и дата той атаки. Другой, непохожий камень отмечал его могилу в шестнадцати сотнях миль отсюда, на полуострове. Другим повезло еще меньше. Четырнадцать моих товарищей по той атаке до сих пор числились «пропавшими без вести». На военном жаргоне это синоним полицейского «недостаточно материала для идентификации».
Внезапно кто-то хлопнул меня по затылку. Не сильно, но я все равно подпрыгнула. Я обернулась и увидела священника ВСБ и его тупую ухмылку.
– Привет, Доктор Зло! – проревел он.
– Привет, Джоффи, – ответила я, почти не удивившись. – Снова нарываешься, чтобы я сломала тебе нос?
– Я теперь духовное лицо, сестренка! – воскликнул он. – Нельзя бить священника!
Секунду я смотрела на него в упор.
– Ну, если я не могу тебя ударить, – сказала я, – то что я могу?
– Мы в ВСБ очень любим обниматься, сестренка.
Мы обнялись перед кенотафом Антона, я и мой чокнутый братец Джоффи, которого я в жизни ни разу не обняла.
– Какие новости о Пупермозге и Толстой Заднице?
– Ты хочешь сказать, о Майкрофте и Полли? Никаких.
– Да ладно тебе, сестренка. Майкрофт и по жизни супер-пупер по части мозга, а Полли – ну, у нее ведь на самом деле толстая задница.
– Все равно не надо. Думаешь, они с мамой малость набрали вес?
– Малость? Легко сказано. «Теско» надо открыть для них супергипермаркет!
– А ВСБ одобряет вульгарные насмешки над близкими?
Джоффи пожал плечами.
– Иногда – да, иногда – нет, – ответил он. – В этом вся красота Всемирного Стандартизованного Божества: оно такое, как тебе нужно. Кроме того, ты член семьи, так что – не считается.
Я посмотрела на хорошо ухоженное кладбище.
– Как идут дела?
– Отлично, спасибо. Хороший срез религий, есть даже несколько неандертальцев – вообще зашибись. Представляешь, служка чуть дискантом не запел, когда я превратил ризницу в казино и устроил по вторникам грязный стриптиз у шеста!
– Врешь!
– Конечно, Злючка.
– Ты, маленький засранец! – рассмеялась я. – Придется все-таки сломать тебе нос еще раз!
– Может, сначала выпьешь чашечку чая?
Я поблагодарила, и мы пошли к дому священника.
– Как твоя рука? – спросил он.
– Все отлично, – ответила я. И поскольку мне вдруг захотелось сравняться с ним в легкомыслии, добавила: – Я сыграла эту шутку с доктором в Лондоне. Когда он восстановил мне мускулы, я спросила: «Как вы думаете, я смогу играть на скрипке?», а он ответил: «Конечно!», и тогда я сказала: «Здорово, а раньше не могла!»
Джоффи поглядел на меня с непроницаемым видом.
– Похоже, в ТИПА на вечеринках просто оргии устраивают, сестренка. Тебе надо почаще выходить в общество. Страшнее шутки я еще не слыхал.
Джоффи мог взбесить кого угодно, но, возможно, на этот раз он был прав, хотя я и не собиралась сдаваться. А потому сказала:
– Тогда тебе должно быть стыдно.
Вот это заставило его рассмеяться.
– Ты всегда была так серьезна, сестренка. Даже когда ты была маленькой девочкой. Я помню, ты сидела в гостиной и смотрела десятичасовые новости, прямо-таки впитывая каждое слово, и все время донимала папу и Пупермозга вопросами… Добрый день, миссис Хиггинс!
Из широких кладбищенских ворот появилась маленькая старушка с букетом цветов.
– Привет, непреподобный! – весело ответила она, затем поглядела на меня и хрипло прошептала: – Это ваша подружка?
– Нет, Глэдис, это моя сестра Четверг. Она служит в ТИПА, и, соответственно, у нее нет чувства юмора, приятеля и личной жизни.
– Прелестно, дорогая, – прокомментировала миссис Хиггинс, полуглухая, несмотря на огромные уши.
– Привет, Глэдис, – пожала я ей руку. – Джоффи, когда был мальчишкой, драл епископа так, что мы боялись, что он выцарапает ему глаза.
– Хорошо, хорошо, – бормотала она.
Джоффи, не желая отступать, добавил:
– А малышка Четверг так вопила, когда занималась любовью, что нам приходилось выгонять ее в садовый сарай, если ее дружки оставались на ночь.
Я ткнула его локтем под ребра, но миссис Хиггинс ничего не заметила, благосклонно улыбнулась, пожелала нам доброго дня и проплыла в церковный двор. Мы смотрели ей вслед.
– В следующем марте ей стукнет сто четыре, – прошептал Джоффи. – Правда, забавная старушка? Когда она проходит мимо, мне жутко хочется набить из нее чучело и поставить на паперти как вешалку.
– Теперь ты точно шутишь.
Он улыбнулся.
– Во мне нет серьезного, сестренка. Идем, напою тебя чаем.
Дом был огромен. Легенды говорят, что церковный шпиль был бы на десять футов выше, если бы приходской викарий не положил глаз на закупленный для церкви камень и не построил из него свой дом. Нечестивое деяние открылось, и епископ снял викария с должности.
Джоффи налил крепкого чаю из заварочного чайничка «Клариса Клифф» в чашечку с блюдцем из того же коллекционного сервиза. Он не пытался произвести на меня впечатление – ВСБ была бедна, и он не мог себе позволить обзавестись чем-либо сверх того, что оставалось в доме викария.
– Итак, – сказал Джоффи, вручив мне чашку и сев на диван, – ты, значит, думаешь, что папуля обхаживает Эмму Гамильтон?
– Он никогда об этом не говорил. Как по-твоему, если бы ты завел интрижку с женщиной, которая умерла больше ста лет назад, ты рассказал бы об этом своей жене?
– А обо мне?
– А что – о тебе?
– Он обо мне когда-нибудь упоминал?
Я покачала головой, и Джоффи надолго замолчал. Обычно за ним задумчивости не водилось.
– Мне кажется, он хотел бы, чтобы на месте Антона в той атаке оказался я. Ант всегда был его любимчиком.
– Не глупи, Джоффи. А даже если и так – хотя это неправда, – тут уж никто ничего не смог бы поделать. Ант погиб, скончался. Умер. Даже если бы ты остался там, давай уж скажем напрямую, полковые капелланы военную политику не определяют.
– Тогда почему папа ни разу не пришел навестить меня?
Я пожала плечами.
– Не знаю. Может, из-за Хроностражи. Он редко приходит ко мне не по делу – и всегда не больше чем на пару минут.
Джоффи кивнул и спросил:
– Ты в Лондоне посещала церковь, сестренка?
– У меня просто времени не было, Джоф.
– Мы сами распоряжаемся временем, сестра.
Я вздохнула. Он был прав.
– После той атаки я утратила веру. У Сети есть свои капелланы, но я перестала ощущать, что верю.
– Крым отнял у нас слишком много, – тихо сказал Джоффи. – Возможно, потому нам и приходится трудиться вдвое больше, чтобы удержать в себе то, что осталось. Даже я не остался равнодушен к упоению в бою. Когда я впервые попал на полуостров, я был восхищен войной – я чувствовал, как национальная гордость коварно окрыляет меня и опровергает все доводы разума. Пока я находился там, я жаждал, чтоб мы победили, жаждал убивать врагов. Я наслаждался боевой славой и чувством товарищества, которое возникает только перед лицом смерти. Нет уз крепче тех, что куются в битве, нет друзей ближе, чем те, кто сражался плечом к плечу с тобой.
Джоффи внезапно стал похож на человека – наверное, именно таким видят его прихожане.
– Лишь потом я понял, как чудовищно мы заблуждаемся. Очень скоро я перестал видеть разницу между англичанином, русским, французом, турком… Я так и заявил, и меня выслали с фронта за несоответствие. Мой епископ сказал: не мое дело – судить военные ошибки, мое дело – следить за душевным спокойствием мужчин и женщин.
– Потому ты и вернулся в Англию?
– Потому я и вернулся в Англию.
– Знаешь, ты не прав, – сказала я ему.
– В чем?
– В том, что косишь под бесхребетника. Слышал, что полковник Фелпс в городе?
– Да. Задница. Надо его отравить. Я выступаю против него в качестве «голоса разума». Присоединишься ко мне?
– He знаю, Джоф. Правда, не знаю, – сказала я, глядя в чашку.
Он предложил мне овсяное печенье-«валентинку», я отказалась.
– Мама ведь хорошо присматривает за кенотафом, правда? – Мне отчаянно хотелось сменить тему.
– Э, нет, Доктор, это не она. Она не в силах подойти к надгробию, даже если ей хватает духу войти в кладбищенские ворота.
– Тогда кто?
– Да Лондэн, конечно же. Он что, так тебе и не сказал?
Я выпрямилась.
– Нет. Нет, не сказал…
– Может, он и написал дерьмовую книгу и вообще туповат, но он был Анту хорошим другом.
– А его свидетельство заклеймило Антона навеки!
Джоффи поставил свою чашку и, наклонившись ко мне, понизил голос до шепота:
– Дорогая сестренка, я знаю, это истасканная фразочка, но она все равно верна: первой жертвой войны всегда становится правда. Лондэн попытался рассказать ее. Не думай, что ему не было больно, – куда легче было бы солгать и обелить имя Анта. Но маленькая ложь всегда порождает большую. Военщина вряд ли может позволить себе большее вранье, чем уже породила. Лондэн знал об этом, и наш Антон, думаю, тоже.
Я задумчиво посмотрела на брата. Я не знала, как оправдаться перед Лондэном, но надеялась, что придумаю что-нибудь. Десять лет назад он просил меня выйти за него замуж, как раз перед тем, как выступил в трибунале. Я обвинила его в том, что он хотел завладеть моей рукой нечестным путем, зная, как я отреагирую на его показания. И бросила Лондэна через неделю.
– Думаю, мне надо позвонить ему.
Джоффи улыбнулся.
– Да уж, лучше позвони ему, Доктор Зло.
20. ДОКТОР РАНСИБЛ СПУН
Меня многие спрашивали, где я нахожу то огромное количество слов, которое мне нужно для сытной кормежки моих книжных червей. Ответ, конечно же, прост: я использую исключенные слова, которых в английском языке более чем достаточно. Например, в словосочетании «конец путешествия» их целых три: «Это есть конец этого путешествия». Есть множество других примеров, например, «прикроватный» – тот, что у кровати, или «пешеход» – тот, кто идет пешком, и так далее. Если у меня выходит запас, я беру местную газету – в передовицах «ЖАБ-ньюс» всегда можно найти исключенные слова. Намного хуже с сокращениями – для червей это пустая порода, а их становится все больше. Вот во вчерашней заметке, к примеру, я прочел: «ООО АГВППЩ…»
Майкрофт Нонетот. Для колонки «Отвечаем на любые вопросы», журнал «Новый генщик»
Когда я приехала в контору, Безотказэна и Виктора на месте не было. Я сварила себе кофе и села за стол. Набрала номер Лондэна – занято, повторила попытку через несколько минут – безуспешно. Снизу позвонил сержант Росс и доложил, что отправил наверх человека, который ищет литтективов. Я размяла пальцы и еще раз набрала Лондэна – все так же безрезультатно. Тут ввалился неуклюжий коротышка профессорского вида, вокруг которого так и клубилась аура неряшливости. Он носил маленький котелок, охотничью куртку в «елочку», натянутую второпях поверх, если не ошибаюсь, пижамы. Из портфеля торчали бумаги, шнурки ботинок были завязаны такими узлами, что ими впору крепить снасти. От поста дежурного до кабинета было две минуты ходу, и он все еще вертел в пальцах пропуск.
– Разрешите? – сказала я.
Пока я прикрепляла пропуск к его лацкану, профессор стоял неподвижно, затем рассеянно поблагодарил меня и огляделся, пытаясь определить, куда же он попал.
– Вы искали меня, и вы на нужном этаже.
Мне оставалось только радоваться тому, что в свое время я приобрела богатый опыт общения с профессурой.
– Да? – с непередаваемым удивлением переспросил гость – видимо, он давно уже свыкся с тем, что всегда попадает не по адресу.
– Специальный ТИПА-агент Четверг Нонетот, – представилась я, протягивая ему руку.
Он вяло пожал ее и попытался приподнять шляпу рукой, в которой держал портфель. В результате получил по голове.
– А… спасибо, мисс Нонетот. Меня зовут доктор Рансибл Спун, профессор английской литературы Суиндонского университета. Думаю, вы слышали обо мне?
– Уверена, это всего лишь вопрос времени, доктор Спун. Может, присядете?
Доктор Спун поблагодарил меня и поплелся следом за мной к столу, делая стойку каждый раз, когда ему на глаза попадалась редкая книга. Мне пришлось несколько раз останавливаться и ждать, но в конце концов я отконвоировала его к креслу Безотказэна, усадила и налила ему чашечку кофе.
– Итак, чем могу помочь, доктор Спун?
– Наверное, надо вам показать, мисс Нонетот.
С минуту он рылся в портфеле. Выудил оттуда несколько еще не проверенных студенческих работ и пестрый носок. Наконец протянул мне тяжелый синий том.
– «Мартин Чезлвит», – объяснил доктор Спун, запихивая лишние бумаги в портфель и удивляясь, почему они так расползлись за то время, пока оставались вне портфеля. – Глава девять, страница сто восемьдесят семь. Там отмечено.
Я открыла заложенную автобусным билетом страницу и пробежала ее взглядом.
– Видите?
– Извините, доктор Спун. Я не читала «Чезлвита» лет с десяти, так что просветите меня.
Спун глянул на меня с подозрением – как на самозванку.
– Сегодня утром мне указал на это студент. Внизу сто восемьдесят седьмой страницы был короткий абзац, описывавший некоего любопытного персонажа, который часто посещает Тоджеров. Некто по имени мистер Кэверли. Забавный персонаж, имеет привычку говорить только о том, в чем ровно ничего не понимает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41