– Дорога должна быть ровная, – говорил он, – мягкая, чтобы у лошадей ноги не болели. Каждый большой камень – это препятствие для лошади и телеги. Лошадь может о него споткнуться, а колесо сломаться. На дороге можно оставлять камни до фунта весом, а все, что больше фунта, нужно отбрасывать в сторону, вот так!Он слез с лошади, взял камень, попробовал его на вес и забросил его в рядом лежащее ржаное поле.– Камни до фунта нужно будет зарывать тут же на дороге: разгребёте малость землю и туда его, – продолжал он. – Но только работайте честно, а то… мать! – Он погрозил плетью и уехал.Пленные расселись по дороге, брали в руки камни и спрашивали друг у друга:– Ну, как ты думаешь, тут фунт будет или нет? Свешай его, чтобы узнать, что мне с ним делать.Некоторые были так добросовестны и заботливы, что ходили в канцелярию к инженерам и, показывая камень, спрашивали, что с ним делать: забросить ли его в поле, или оставить на дороге.Рота во время работы была похожа на детей, которые играют в камешки. По общему соглашению был введён принцип разделения труда: одни решали, какие камни куда идут, другие готовили ямки, а третьи зарывали.– Так, когда мы были маленькие, мы зарывали дохлых воробьёв, – говорили некоторые.Все единогласно признали, что впервые они себя почувствовали хорошо в России. В лесу за гумнами и по берегу реки было много ягод, а если через четырнадцать дней инженеры дадут денег, то до мира можно легко продержаться.Больных почти не было, и доктора «ловили мух». Ванек ходил вместе с пленными на работу, чтобы послушать их разговоры, а Марек в деревне познакомился с прекрасной еврейкой, говорившей по-немецки, и ходил к ней совершенствоваться в чешско-русско-немецко-еврейском языке.– Братцы, – позвал однажды Горжин, – подите-ка, помогите вытащить камень, – такая глыба, что не могу её даже с места сдвинуть.И он показал ногой на небольшой песчаный камень, величиной с кирпич.– Сейчас, приятель, – отозвался пискун, – вот только дай мне закопать эту глыбу.– Такой камень, – посмотрел на них Швейк, – ты можешь выбросить, если захочешь, глазами. Смотри на него и думай, чтобы он за тобою пошёл, а потом взглядом брось его в поле. Это называется гипнотизм, испытание воли. Он за тобой полезет, куда хочешь, вот что может делать сила воли. Я читал об этом книжку.– Так вот делали итальянцы, – подоспел к разговору Смочек. – Когда я был в Италии на постройках, то у нас в партии был такой гипнотизёр. Однажды мы взрывали скалу динамитом, он выбрал себе большую глыбу, приблизительно в две с половиной тысячи кило, и впился в неё глазами. Минуты две смотрел на неё пристально, а потом начал качать пальцем. Глыба сперва шевельнулась, затем повернулась и наконец потащилась за ним туда, куда он хотел.– Ребята, не разговаривайте, идёт полковник со своей женой, – сказал Ванек.Полковник со своей дамой шли на прогулку. Она, в белом прозрачном платье с узкой юбкой, едва переставляла ноги, глядя на работу пленных. Возле некоторых она останавливалась и о чем-то их спрашивала, одаривая всех своей неотразимой улыбкой.– На ней ничего нет, кроме этой юбки, – сказал Смочек, просматривая её против солнца.А она, как бы чувствуя, что говорят о ней, остановилась и легко ударила его зонтиком.– И не жарко вам в этом мундире со столькими заплатами?– Я уж привык, – краснея, сказал Смочек. Старый Головатенко засмеялся:– Посмотри-ка: солдат, а стыдится женщин. А ну, скажи-ка, брат, почему у тебя столько заплат на мундире?– Когда я был в Омске, – сказал Швейк, притворяясь, будто он разговаривает с Горжином и не обращает внимания на Головатенко, – так у нас там в бараке был один мадьяр, он тоже ходил в мундире вот с такими заплатами. Оказывается, на фронте он был знаменосцем. Когда русские забирали их полк в плен, он, увидев, что со знаменем убежать нельзя, сорвал его и спрятал у себя в брюках. А потом, опасаясь, чтобы русские не нашли, он взял и зашил его к себе в мундир, а на мундир нашил заплаты.Полковник навострил уши, а Швейк продолжал:– А с одним полком случилось так, что когда русские наступали, то полковой казначей не успел спрятать полковую кассу, а в ней были одни тысячные. Тогда он сшил две рубахи, и между ними напихал, как вату, кредитки. Ну а когда оказался в плену, то все нашивал на эти рубахи заплатки, чтобы кредитки не промокли и не испортились. Ну да, такой миллион скрывать несколько лет не шутка. Такая штука случилась у нас в Сврабове. Один голубчик скопил несколько тысяч и спрятал их в козьем хлеву, а коза в это время была в интересном положении, и у неё появилась странная прихоть – аппетит на бумагу; она взяла и сожрала деньги. Так он потом от злости взял и продал её мяснику на убой вместе с этими тысячами за шесть золотых.После этого разговора полковник вдруг загляделся на Смочека, как кот, почувствовавший мышь. Он нагнулся к нему, похлопал его по плечу и сказал властно:– Идите за мной, у меня есть старый мундир, я вам отдам его. Вам, наверное, в этом очень жарко.– Покорно благодарю, – усмехнулся Смочек, – но я побуду и в этом. Я не хочу носить русскую форму.– Если вам я её даю, так вы её должны хотеть, – заорал полковник, уверенный, что он уже знает причину, по которой пленный так льнёт к этим тряпкам. – Ну, шевелись! Я сказал, что я вам дам форму, так значит дам. Я не позволю, чтобы вы своими тряпками позорили роту!Он собственноручно взял Смочека за шиворот и поднял его с земли. Потом позвал двух солдат и приказал вести его в канцелярию. Сам он быстро вернулся, сообщил по дороге Евгении Васильевне, что за птицу он поймал.– Может, у него австрийское знамя, а может, деньги зашиты. Деньги я оставлю себе, а знамя пошлю прямо в Петроград военному министру. Я думаю, меня не минет Анна или Владимир.Когда вечером пленные возвращались к сараю, то они увидели, как на куче тряпок сидел Смочек и выбирал куски, подходящие для заплаток. На нем была надета форма старого Головатенко со срезанными погонами.– Я защищался, как лев, но они силой стащили с меня мою одежду. Чего-то они там у меня искали. Швейк, тебе бы нужно было за это раскроить физиономию!Как только пленные уселись за похлёбку, прибежал полковник со своей дамой. Та пытливо начала рассматривать пленных и, остановившись на Швейке, указала на него пальцем взводному:– Два пуда песка! Каждый день после работы стоять два часа!Через десять минут после этого бравый солдат Швейк стоял на часах у ворот сарая с мешком, наполненным глиной. И в ответ на насмешки говорил:– Я страдаю невинно. Я ничего плохого не хотел сделать. Ну да что хорошего может человек ожидать от такой курвы. Ничего, у меня болела спина, а теперь я её выправлю. ЛЕТО И ОСЕНЬ Митрофан Фёдорович Лавунтьев, главный инженер отряда, ремонтировавшего и строившего дороги за русским фронтом, был человеком, который ревностно следил за своей репутацией и за своим честным именем. Раз пообещав пленным выдать деньги на руки, он не хотел, чтобы впоследствии о нем говорили, что он не выполнил своего честного слова. Поэтому он сговорился со своим братом, который в это время был капитаном артиллерии в Минске, чтобы он заехал к нему в субботу на автомобиле. В этот день полковник вместе со своей Евгенией уехал в штаб какого-то расположившегося на отдых полка в гости. Инженер Лавунтьев к приезду брата приготовил деньги и расчётные листы и расположился за маленьким столом в леске, где работали пленные. В этот день работа уже заканчивалась. Дорога была уже проложена, на её поверхность набросали молодых деревьев и веток. В общем, дорога была похожа на улицу, украшенную деревьями, словно в праздник, или на зелёный ковёр, пахнущий смолой. И пока по этому ковру ещё никто не проехал, он казался крепким и красивым.В ожидании брата Митрофан Фёдорович делал вид, будто очень важно, чтобы каждая веточка лежала / одна возле другой на одинаковом расстоянии; он нагибался, поправлял их и все время посматривал в лес.Наконец показался автомобиль. Митрофан Фёдорович пошёл навстречу двум офицерам и радостно с ними поздоровался. Потом он собрал всех пленных в кучу и сказал, что приехало большое начальство, которое контролирует работу, и попросил их высказать свои пожелания и жалобы. Затем приехавший капитан обратился к ним сам:– Пленным в России очень плохо, русское правительство об этом знает хорошо. Чтобы устранить этот недостаток, оно учредило особое управление для сохранения денег, принадлежащих военнопленным. Это управление принимает на сохранение все, что зарабатывают пленные и что им присылают из дому, бесплатно исполняет всякие поручения по их делам, а после окончания войны, что, очевидно, будет скоро, эти деньги будет выплачивать пленным на границе. Так как сегодня суббота, и вы находитесь в ведении управления и получите сегодня плату, то я и приехал за деньгами.Затем он строгим и официальным тоном приказал брату приступить к выдаче платы. Другой офицер вытащил из портфеля два листа бумаги, вложив между ними копировальную бумагу, очинил карандаш и положил его на стол. Инженер начал выкрикивать имена:– Антонин Моравец, шесть рублей. Офицер записал имя, поставил против него шестёрку, потом предложил пленному:– Подпишись, что получил. Инженер кричал дальше:– Ярослав Тума, шесть рублей. Иосиф Швамберг, шесть, – и так далее.Пленные расписывались в том, что получили деньги. Потом офицер сосчитал деньги, инженер собрал пленных вокруг себя, чтобы они видели, что он действительно платит, а другой офицер сложил деньги в портфель, в лист, копию которого он отдал инженеру. Капитан с достоинством простился, и инженер пошёл провожать их к автомобилю.– Не желаете ли проехать до деревни? Пожалуйста, мы вас подвезём, садитесь, – сказал капитан.И прежде чем они доехали до деревни, половина денег из портфеля капитана перекочевала опять в карман инженера.В понедельник, когда полковник услышал, что пленным заплатили за работу, он влетел к инженеру.– Ты кому дал деньги, а?– Новому управлению по делам военнопленных, – важно ответил инженер.– Какому управлению? – зашипел Головатенко, – А расписку тебе дали?– Дали! – И инженер подал сложенный лист начальнику роты.Тот посмотрел на него.– А подписи? Где штемпель? Что это за учреждение?Инженер пожал плечами. Полковника взорвало.– Вор, мошенник, понимаешь, ты моих людей обокрал, этот какой-то твой компаньон такой же вор, как ты, деньги наши взял! Я больше тебе людей на работу не даю, я пленных для твоего кармана больше не дам. – Полковник полетел к сараю. – Я больше не дам своих пленных на работу, пускай все генералы на твоих дорогах себе ноги поломают, пускай вся русская армия тонет в болотах, вот сволочь! Бедных людей, самых несчастных обворовывает! – Он влетел в сарай: – Дети, на работу больше никуда не ходите, вас обворовывают, я этого не позволю. Лежите тут хоть до самого мира, но я не позволю, чтобы вас обворовывали хоть на копейку!Лежали день, лежали два, инженер не приходил, полковник был сердит на него по-прежнему, и пленные начали разбредаться по соседним деревням.Там пленных ещё не видали, они были новостью, поэтому их встречали с радостью. Жители, русские и поляки, спрашивали их, какого они вероисповедания, и когда выяснилось, что многие из пленных католики, это способствовало сближению, главным образом с женщинами.– Вот бы куда Гудечка, – заявил однажды пискун, возвращаясь из деревни.– А в какой деревне ты был? – спросили его сразу несколько голосов.Пискун махнул рукой в сторону леса:– Вон за лесом в Глинищах. Там много солдаток.В течение двух недель полковника видели непрестанно ругающим инженера, потом он неожиданно изменился и стал с ним спокойно разговаривать. А в понедельник он уже принялся опять выгонять на работу:– А ну-ка, дети, выходи на работу! Инженер пообещал платить за работу прямо. Я его научил, сукина сына.В ответ на это Смочек, грустно осмотрев свой порожний мешок, сказал:– Сговорились, наверное, с этим инженером, теперь будут обворовывать нас вместе, черт бы вас побрал обоих!Работать пошли на другую сторону, в городишко, где нужно было исправлять дорогу. Это подняло настроение, а особенно развеселились пленные, когда узнали, что бабы будут возить песок.Рота разделилась. Одна половина насыпала песок, другая рассыпала его равномерно по дороге. Бабы понукали лошадей, пленные щипали девок, и те пищали. Инженер ходил посреди дороги, раздавал папиросы и похваливал:– Ну, работа кипит. Только поскорей, ребята! Скоро будет мир. – Затем предложил: – Послушайте, что я хочу сказать: давайте сегодня пройдём до того большого дерева, а потом я отпущу вас домой, хорошо? Давайте работать на урок, зачем тут быть целый день, сделаем урок и пойдём домой, ладно?Работу эту можно было сделать только дня за два, но обещание предоставить после выполнения урока свободное время и рыбу к обеду и наличие баб действовали на пленных неотразимо. Воза молниеносно насыпались песком, переворачивались, солдатки кричали, а партия с таким усердием разбрасывала песок по дороге, что только пыль стояла. Инженер весело улыбался; прежде чем приехала кухня, работа уже была закончена.– Вот завтра, молодцы, до того бугорка на урок 1 возьмём, да? Ничего, лучше поспешить, а потом отдохнуть.И когда они согласились, он обрадовался – в другое время они бы просидели здесь четыре дня, а теперь управляются за три четверти дня.Эта дорога была очень оживлённой. То и дело проезжали по ней офицеры в автомобилях и часто останавливались возле пленных, расспрашивая, как им живётся. Они внимательно слушали и говорили, покручивая усы:– Плохо, ну да нашим у вас ещё хуже. Там, говорят, наших в плуги запрягают. Да, да, война наделала делов. Ну что же делать, на то и война, чтобы люди страдали.И уезжали дальше. Если бы они спросили, что обо всем этом думает бравый солдат Швейк, то он бы им сказал: «Вы похожи на тех судей, которые присудили цыганка Ружичку в Пильзене к повешению за то, что он ударил еврея топором. Они посадили его в камеру и вместе с ним посадили стражника, чтобы тот играл с ним в карты и по-всякому веселил его, – одним словом, чтобы скучно ему не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48