Тогда Александр сказал:
– Давайте вы от них освободитесь. Вам будут больше платить.
Я сказал, что не могу, дело не в деньгах. Я не могу бросить людей – ведь решается их судьба.
– Это верно, – сказал Александр. – Хорошо, пусть вы пока будете ко мне ходить каждый день на какой-то промежуток времени. И еще. Если вы увидите Наташу, передайте ей, пожалуйста, что я написал заявление о предоставлении мне в камеру телевизора. Путь она купит нормальный, японский телевизор с небольшим экраном и обязательно с пультом. Остальное я ей все написал.
У меня сразу мелькнула мысль: «Значит, он имеет с ней какую-то связь!»
Я спросил у него:
– А кто с тобой в камере сидит?
– Я сижу в одиночной камере. Вообще-то она рассчитана на четверых, там четыре шконки, но сижу я один. Одному сидеть неплохо, – добавил он, улыбаясь, – поэтому я составил список, что мне нужно принести: кофеварку, телевизор, холодильник. Пусть все приготовит и через прием передач все передаст.
Я спросил:
– Может быть, принести что-нибудь из еды?
– Нет, ничего не нужно. Я здесь нормально питаюсь.
– В каком смысле нормально? Тюремной пищей, что ли?
– Нет. Тюремной пищи я не трогаю вообще. Мне пищу доставляют другим путем, достаточно хорошую, с этим проблем нет, только холодильник нужен.
– Не волнуйся, я все передам, – сказал я.
– Тогда, пожалуй, все. До завтра.
– До завтра. Завтра мы опять с тобой встретимся.
– В какое примерно время вас ждать?
– Здесь очень трудно проходить. Я должен разработать определенную систему, поскольку большая очередь из адвокатов и следователей.
На этом мы расстались. Я вызвал конвоиров, расписался в листке, и Александра увели.
Через несколько минут я покинул следственный изолятор Матросская Тишина. Выйдя за порог, я с облегчением вздохнул. Главная опасность, или страх неизвестности, миновала. Конечно, по-прежнему определенная опасность существует, и я это понимал.
Я прошел несколько шагов до своей машины, сел, завел мотор и отъехал. Я повернул было в переулок, но тут меня догнал темно-зеленый джип «Чероки». Окошко открылось, и я увидел сидевшую за рулем Наташу. Она делала мне знаки, чтобы я остановился.
Я остановил машину. Наташа также заглушила мотор, вышла и обратилась ко мне:
– Ну как, вы его видели?
– Конечно, видел. Все нормально, – постарался приободрить ее я. Коротко рассказал ей о своих впечатлениях.
– Как он вам?
– Да все нормально. Он просил передать вам про телевизор…
– Я знаю, знаю. Он список прислал.
У меня опять возник вопрос: «Откуда между ними существует связь?»
– Когда вы собираетесь к нему снова? – спросила Наташа.
– Завтра.
– В какое время?
– Я еще не знаю. Это очень трудно рассчитать. Ведь у нас в каждом изоляторе открывается доступ для следователей и адвокатов в девять утра. Но на самом деле люди приезжают в шесть-семь часов утра, заранее записываясь в очередь, поскольку в каждом изоляторе ограниченное количество кабинетов, а желающих гораздо больше. Поэтому и получается – кто раньше приехал, у того и больше гарантий на посещение. Мне нужно разработать какую-то систему, чтобы попадать к нему каждый день как можно раньше – в первой или во второй группе, чтобы меньше тратить времени, потому что можно простоять в этой очереди полдня.
Вскоре система прохода в следственный изолятор в первой группе была мной разработана. Я не могу раскрывать свои тайны, как я делал это, но практически каждый день я приходил к Александру. В девять утра я уже был в кабинете и вызывал Солоника для очередной беседы. После первой встречи последовала вторая, третья, четвертая… Посещал я его практически каждый день, кроме выходных.
Мы заметно привыкли друг к другу.
Конвоиров, которые выводили Солоника, было трое, менявшихся в зависимости от смены. Я заметил, что они относятся к Александру сочувственно и с достаточным уважением. Они понимали значимость его фигуры. Ведь значимость и авторитет того или иного подозреваемого, находящегося в следственном изоляторе, обычно складывались из многих понятий: в какой камере он находится, принадлежит ли эта камера к так называемому спецблоку, то есть к элитному, по какой статье он сидит, как он одет, дорогой ли на нем спортивный костюм с кроссовками, как оборудована его камера, есть ли там телевизор, электробытовые приборы, и самое главное – как часто к нему ходит адвокат. Это определяет значимость любого клиента. Чем чаще к нему ходит адвокат, тем более богатый и более солидный подследственный находится в данном следственном изоляторе, поэтому, конечно, к Солонику было достаточно высокое уважение со стороны конвоиров.
Надо сказать, что Солоник отвечал им взаимностью. Он приветливо к ним относился, выполнял их требования – он мне потом рассказывал об этом, – никогда не нарушал правил внутреннего распорядка за все время пребывания в следственном изоляторе. Поэтому за это время – почти девять месяцев – к нему никакие меры воздействия не применялись, чего нельзя сказать о других обитателях Матросской Тишины.
Что касается наших разговоров, то на темы, связанные с подготовкой дела, мы не разговаривали, поскольку не было еще главной экспертизы – ни баллистической, ни криминалистической, и соответственно обсуждать и готовиться было не к чему.
Солоник был оптимистом. Вначале, по крайней мере, в первый период своего пребывания в изоляторе, он успокоился, иногда даже говорил, что тут хорошо, тихо и спокойно, никто тебя не беспокоит и не напрягает. Часто мы с ним обсуждали всевозможные события, например, связанные с выходом того или иного кинофильма, часто обсуждали и криминальные новости, которые он узнавал из телепередач или читал в газетах, которые получал. Из его рассказов было ясно, что он знал многих из представителей криминального мира.
Как-то даже был момент, когда мы с ним обсуждали достаточно интересный боевик, который показали по телевидению. И вот тогда Солоник сказал, что в принципе он бы мог про себя снять еще более крутой боевик или написать книгу. Тогда я как бы с усмешкой спросил его:
– А что тебе мешает сделать это? Давай я договорюсь с режиссерами, с редакторами – опубликуем твою книгу.
Солоник в какой-то степени увлекся идеей и стал этим заниматься, но через несколько дней, когда я спросил у него, как дела на литературном поприще, пишет ли он книгу, он ответил:
– Да, конечно, все это можно написать, но, к сожалению, не при моей жизни, так как если я это напишу и издам, то мне после этого жить не придется. Поэтому если я что-то напишу, то публиковать это можно будет только после моей смерти.
Этот разговор я отчетливо вспомнил после его гибели, а также после телефонного звонка из Греции, который был накануне его смерти.
Из бесед с Солоником я узнал, что он вел активную переписку через так называемые «малявы» (тюремные записки), переправляемые из одной камеры в другую, со многими обитателями соседних камер. Он даже списался с вором в законе, который сидел над ним, – с Якутенком, достаточно авторитетным вором. Впоследствии он говорил мне, что он переправлял через Якутенка определенные суммы в «общак» – кажется, тысячу долларов.
Часто мы говорили и об оружии. Я обратил внимание, что Солоник был к нему очень неравнодушен. Иногда он, просматривая тот или иной журнал, которые я ему приносил, подолгу засматривался на рекламу какого-нибудь пистолета и потом высказывал свое мнение. Я понимал, что, безусловно, он хорошо знает оружейную технику.
Иногда мы с ним заводили разговор про лагерь, в котором, скорее всего, он будет отбывать срок. Солоник был уверен, что не получит высшую меру наказания. Об этом говорило и то, что Россию должны были принять в Совет Европы, а одним из условий принятия была отмена смертной казни. По мнению Солоника, он должен был быть отправлен в знаменитый Белый Лебедь, так как это колония строгого режима для особо опасных преступников-рецидивистов.
За все время нашего общения с лица Солоника не сходила улыбка. Его поведение было достаточно ровным, и ничто не предвещало изменений. Однако такое событие произошло.
Громом среди ясного неба были две статьи. Первая – в газете «Известия», которая появилась 10 января 1996 года, автором ее являлся некий Алексей Тарасов. Называлась она «Наемный убийца. Штрихи к портрету легендарного киллера». Вторая статья выходит через месяц в газете «Куранты» – «Курганский Рэмбо». Автор этой статьи – ставший впоследствии знаменитым писателем – Николай Модестов, выпустивший книгу «Москва бандитская». Это были «черные» статьи. Но все по порядку.
Как раз 10 января мне позвонила Наташа, подруга Солоника, и попросила о встрече. Мы с ней встретились через несколько часов. Лицо ее было заплаканным, она была бледной, в руке держала газету, которую тут же протянула мне и сказала:
– Посмотрите, что они сделали!
Я взял газету – это были «Известия», открыл ее и прочел. В статье впервые называлась фамилия Солоника, говорилось, что он являлся киллером, устранившим – следовало перечисление Глобуса, Рэмбо, Бабона, Калины, и многое другое, но вся информация резко негативная.
– Как быть?! – спросила Наташа. – Ему ни в коем случае нельзя показывать эту газету!
Я согласился с ней:
– Хорошо, не будем. Никто об этом не узнает.
Ближе к вечеру она вновь позвонила мне и попросила встретиться с ней. При встрече она сказала:
– Я подумала, все-таки надо показать ему газету. Пусть знает реальную обстановку, которая складывается вокруг.
А обстановка действительно была очень серьезной. Впервые Солоника назвали киллером, устранившим таких представителей элиты преступного мира. И конечно, обнародование этой информации преследовало какую-то цель. Может быть, правоохранительные органы хотели избавиться от Солоника путем мести со стороны «кровников» – тех, кто стоял близко к убитым лидерам преступного мира.
У меня была очень трудная миссия – принести и показать Александру статью. Этот день я запомнил надолго.
Утром, как всегда, я пришел в следственный изолятор, вызвал Солоника и стал ждать, пока он придет, обдумывая, как преподнести ему эту статью.
Солоник вошел, как обычно, в сопровождении конвоира. Как всегда, конвоир пристегнул его наручник к стулу. Через некоторое время Солоник совершенно свободно снял наручники и спросил, почему я такой невеселый, что случилось.
Тогда я показал ему газету. Он быстро прочел статью, и тут произошел взрыв. Он стал ходить по следственному кабинету из угла в угол и кричать:
– Как же так?! Почему они написали про меня? Они ничего про меня не знают! Почему они ко мне не пришли? Почему они называют меня подонком? Почему они называют меня преступником, ведь суда еще не было! Еще ничего не доказано, а они уже сделали меня преступником! Эх, был бы я на свободе!.. – сказал он, вероятно, недоговаривая, что могло бы ждать авторов этой статьи, если бы он был свободен.
В таком возбужденном и злом состоянии я его никогда еще не видел.
Потом был второй день, когда вышла статья Н. Модестова в «Курантах», и он так же негодовал и протестовал, но, к сожалению, сделать ничего не мог. Он прекрасно понимал, что после этой статьи, возможно, начнется какая-то тюремная интрига в отношении него. Он понимал, что всю политику в следственных изоляторах держат либо воры в законе, либо «смотрящие» – лица, наиболее авторитетные в уголовной среде, назначенные теми же ворами в законе. Поэтому необходимо было как-то определить их отношение к тому, что было опубликовано в газетах.
Александр сказал:
– С Якутенком я сейчас спишусь. Но сюда еще один жулик заехал, я постараюсь «пробить» его (то есть установить отношение к нему).
Тогда я еще не знал, что с воли пришло письмо, подписанное четырнадцатью ворами в законе, приговорившими Солоника к смерти. Причем двенадцать из этих воров были кавказцами. Потом, когда мне об этом рассказал один из оперативников следственного изолятора и это подтвердили другие клиенты, я представил, насколько серьезной была опасность ликвидации Солоника в стенах следственного изолятора.
Весной, в апреле, пришел следователь. Это был молодой парень лет тридцати. Впоследствии он станет заместителем прокурора одного из районов Москвы.
Следователь очень сухо вел допрос Солоника. На допросе присутствовал еще один адвокат, Алексей Загородний. Следователь задавал вопросы, связанные с оружием.
Солоник охотно рассказывал, потому что отрицать факт, что в его квартире хранилось оружие, не имело смысла, все оно было с его пальцами, да и наказания особо большого за это ему не грозило – максимум три года. Поэтому он очень подробно рассказывал о своем арсенале. А арсенал был достаточно велик.
Через несколько дней мы с коллегой поинтересовались результатами экспертизы. Следователь сказал, что ожидает его в ближайшую неделю. И он не обманул. Мы с нетерпением ждали момента, когда можно будет все узнать.
Наконец момент настал. Следователь при встрече протянул нам пять или шесть листов машинописного текста на бланке с печатями экспертного совета. Первой была экспертиза криминалистическая, второй – баллистическая. Первую мы сразу дали читать Солонику. Он взял листок и углубился в чтение. Когда он дошел до выводов, то пришел в негодование и снова стал кричать:
– Я не убивал троих милиционеров! Я не мог убить милиционеров!
Он тут же схватил листок бумаги и карандаш и стал что-то рисовать.
– Вот тут стояли они: тут, тут и тут. Здесь стоял я. Раздались выстрелы – я побежал. Как я мог за такое короткое время убить троих? Это невозможно! Совершенно невозможно! – стал быстро говорить он и обратился ко мне: – Но вы-то верите, что я не мог убить троих?
– Я тебе верю, – ответил я. – Я обязан тебе верить – я твой адвокат.
Но Солоник не успокоился.
Потом мы прочли заключение баллистической экспертизы.
1 2 3 4 5 6 7 8