Но стоило ему открыть рот для слов благодарности, как спрятавшийся внутри двойник произносил:
– Не надо…
В первый вечер Алекс заметил, как брови ее удивленно приподнялись. Пожав плечами, видимо решив, что денег недостаточно, она вытащила еще:
– Возьмите. Это вам.
– Нет, спасибо…
И улыбался как полный кретин.
Вскоре эти странности стали замечать и остальные.
– Ты что, совсем спятил из-за этой новой русской мадам? – недовольно сказал Али.
– Тебе-то что?! – неожиданно вскипел Алекс. – Не лезь не в свое дело!
– Я – твой друг, – обиженно возразил Али, – и обязан тебе сказать то, о чем молчат другие. Увлечение – это прекрасно, но работа страдать не должна. Не берешь чаевых – это уже клиника! Дамочка богата, без очков видно. Они здесь для того, чтобы тратить, мы – чтобы им помочь в этом. Или ты ждешь, когда сию прописную истину тебе напомнит босс?
Алекс молча вертел в руках до блеска отполированный бокал.
– Оставь, – недовольно сказал Али и, отняв, снова принялся тереть стекло так, что оно завизжало, словно наказанный щенок. – Неужели ты сам не видишь, что здесь ничего не обломится? Она и не таких отшила…
– Что ты хочешь сказать? – вскинулся Алекс. – Каких «не таких»?
– Не заводись! Я лишь напоминаю, если ты успел позабыть, что мы с тобой не миллионеры и даже не менеджеры. А с такой мадам, как эта, мордашки мало.
– Ты прав… – тихо, будто про себя, понуро протянул Алекс.
– Да на кой она тебе сдалась! – продолжал Али. – Оглянись вокруг! Сколько девчонок ходит – закачаешься! Вон, гляди, какая попка прошагала… – Бармен, как заправский гимнаст, изогнулся вслед фигуристой рыжеволосой девушке в наряде, не оставлявшем ни малейшего сомнения в наличии у его обладательницы всех необходимых достоинств.
– Подумаешь, – скривился Алекс. – Обычная пляжная дешевочка в бикини.
– А тебе что, жениться?! – Али швырнул полотенце на стойку. – На черта такая фифа? Посмотри, она за ужином вино заказывает – двадцать баксов бокал. Ты поведешь ее в «Кокос»? Такой подавай дорогой ресторан, такси к подъезду, ковер под каблучки… Хочешь спустить за неделю все, что заработал с начала сезона? А за институт чем платить будешь? Натурой? Болван!
– Ладно, отвали. Ты невыносим, когда начинаешь корчить из себя философа и знатока жизни.
– Если бы ты не был моим другом, я бы молчал. Но мне не наплевать…
– Не помешаю? Кажется, вы прямо-таки завалены работой… – бесцеремонно вклинился в разговор некто третий.
– Ба! – изобразив безумный восторг, ернически воскликнул Алекс. – А я-то с самого утра голову ломаю: увижу ли «номер два»? Или день пройдет впустую? Доброе утречко, дорогой Мустафа.
– Мы еще поглядим, кто из нас под каким номером, – буркнул подошедший.
Именно он, Мустафа Офенди, и был конкурентом Алекса в возможном повышении. Он обладал средней внешностью, на которой застыла вечная гримаса недовольства, и препротивным характером. Мустафе было двадцать пять, в «Гардене» он работал со дня основания, резонно полагая, что давно заслуживает большего, чем разносчик еды. Алекс пришел двумя годами позднее. С изумлением, сменившимся ненавистью, Мустафа наблюдал за взлетом вчерашнего мальчишки, с восточным долготерпением выжидая малейшего промаха конкурента, чтобы незамедлительно обернуть его в свою пользу. Как всегда, Мустафа был не в духе, но при виде Алекса кислое лицо его оживилось, и это означало, что сейчас он скажет какую-нибудь гадость.
– Что, Селами, малолетки тебя уже не устраивают? Решил попрактиковаться с опытной женщиной?
Кровь бросилась Алексу в лицо, но он постарался сохранить спокойствие.
– О чем это ты, Мустафа? Сперма в голову ударила? Хочешь, поделюсь с тобой одной из девочек?
Мустафа взял со стойки зубочистку и поковырял во рту.
– Ага, может, новенькой – русской блондиночкой с толстым кошельком и видом недотроги? Признайся честно, Селами, что тебе в ней больше нравится: ножки, попка или бабки?
– Заткнись, придурок… – Алекс сжал кулаки.
– А ну, давай, – вплотную придвигаясь к нему, процедил Мустафа. – Давай, врежь мне. И вылетишь с работы как пробка от шампанского. Казанова хренов.
– Ребята, успокойтесь, – втиснулся между ними Али. – Мы же коллеги…
– Я-то спокоен. Пусть твой дружок остынет. Алекс, детка, думаешь, ты тут самый крутой? – Мустафа выплюнул зубочистку под ноги конкурента. – Как бы пожалеть не пришлось…
Он закурил и, вразвалку, побрел дальше с явно улучшенным настроением.
– Сволочь, – заметил Али.
– Типичная, – хмыкнул Алекс. – Только и умеет, что стучать. И этот баран надеется сделать карьеру!
– Может, и сделает, – философски подметил бармен. – Стукачество нынче в моде.
– Как же! Скорее море высохнет. Или снег пойдет в июле.
– Черт с ним! – махнул рукой бармен. – Расслабься. Офенди прав в одном: довольно тебе дурью маяться. Давай махнем сегодня в «Кокос», подцепим клевых девочек…
Али что-то говорил и говорил, но его слова растворялись подобно миражу в жарком дыхании наступавшего дня. Алекс молча глядел, как долетевший с моря легкий бриз нагоняет мелкую рябь на бирюзовую гладь бассейна…
Сгущались сумерки. Лениво переговариваясь, отдыхающие медленно стекались на ужин, словно боясь расплескать переполнившую их благодать. Плавные турецкие напевы, заводимые в «Гардене», соперничали с доносившейся из соседнего отеля душещипательной песенной историей о русском мальчике, который уже какой год хочет, но почему-то никак не уедет в некий далекий загадочный Тамбов. Немцы еще держались в «Гардене», но Алекс упорно предсказывал к пику сезона пятьдесят на пятьдесят, а в последующие годы – бескровное поражение Дойчланда.
– Добрый вечер…
Внутри у Алекса что-то с размаху бухнуло вниз.
У нее была особенная походка. Он сразу это отметил: она ставила одну ногу точно перед другой, будто шла по невидимому канату. Обычно так ходят манекенщицы, балерины, танцовщицы… Жгучее солнце почти не тронуло ее жемчужно-белой кожи. Лишь чуть-чуть позолотило руки да слегка разрумянило щеки. Сквозь молочного цвета платье, полупрозрачное, струящееся до самой земли, но создающее иллюзию легчайшего облака, лунной пыли, проступали зримые очертания тонкого тела. В подобном наряде было куда больше скрытого эротизма, нежели в самом откровенном бикини. Но, похоже, его хозяйка нисколько не задумывалась об этом. Она, даже украдкой, ни разу не взглянула по сторонам, как обычно делают женщины, желающие произвести впечатление, чтобы убедиться, удалось ли. Просто оделась и пришла поужинать. Чтобы потом, как всегда, ускользнуть в полном одиночестве, оставаясь непостижимой, непонятой, неразгаданной.
– Добрый вечер, Надежда… – Он выговаривал звуки ее имени с особым старанием.
– Добрый вечер, Алекс.
В аквамариновых глазах тонули отблески свечей.
– Ты совсем не загораешь.
– Солнышко меня не любит. Кто знает, может, я – Снегурочка, и в нем моя погибель?
Он с трудом отвел взгляд от приоткрывшихся в легкой улыбке губ.
– Оно просто не желает портить такой изумительный цвет…
Осторожно, кончиком мизинца он, как бы невзначай, коснулся тонкого запястья, моментально ощутив, как свечное пламя, перебросившись, побежало по его артериям. Безобидный жест волновал сильнее изощреннейшей ласки. Глупо и странно: ведь он давно вышел из возраста юношеской гиперсексуальности.
– Ты, случайно, не манекенщица? – спросил он просто потому, что хотел сказать что-нибудь еще, но ничего более умного в голову не пришло. Рядом с ней он вообще отчего-то напрочь утрачивал обыкновенную бойкую развязность, что обычно так нравилась женщинам, а фразы на неродном языке получались корявыми, вымученными и неловкими.
– Нет, я не манекенщица. Да и ростом не вышла. – Она снова одарила Алекса своей неподражаемой, с легкой грустинкой, улыбкой.
– Почему ты так редко улыбаешься?
– Ты наблюдаешь за мной?
Неожиданно Алекс смутился. Слова снова застряли в горле. Обаяние этой женщины парализовывало его волю сильнее, чем призрак босса. Возможно, все дело было в ее необычайно белой коже, пушистых волосах, необычном цвете глаз или запахе духов… Должно же было быть разумное логическое объяснение этой напасти…
– Извини, – промямлил он, – что ты будешь пить?
– Кажется, у вас был неплохой «Medok»?
– О'кей.
Все-таки у нее была потрясающая улыбка. Более загадочная, нежели у этой… как ее там… Джоконды.
«Вот придурок! Ты и видел-то эту самую Джоконду только на картинке. В школьном учебнике», – одернул Алекса кто-то внутри. Он бросился к бару, на ходу пытаясь отрешиться от этого чертова наваждения, когда управляющий сделал знак подойти.
– Тебе за что деньги платят, за пустопорожнюю болтовню? – Скрежет напильника по стеклу показался бы музыкой в сравнении с голосом босса.
– Виноват, господин Касли.
– Иди работай.
– Да, господин Касли.
Алекс, придав лицу крайнюю степень раскаяния, завернул за угол и оттуда, проводив неприязненным взглядом удаляющуюся долговязую фигуру управляющего, продемонстрировал вслед оттопыренный средний палец.
Вечер был тих и влажен. Море монотонно бормотало что-то серой гальке. Надежда сидела на остывшем лежаке, обняв руками колени, вглядываясь в черную даль, туда, где должен быть горизонт.
– Можно? – спросил Алекс, присаживаясь рядом на остывший песок.
Она молча кивнула. Он тоже молчал. Язык сделался тяжелым, как булыжник.
– Как много здесь солнца… – заговорила женщина. – Просто неестественно… А в Москве снова холодно и дожди…
– Первый раз в Турции?
– Нет. Однажды отдыхала с дочкой в «Зигане».
– Один из лучших отелей… Значит, у тебя есть ребенок?
– Ей уже шесть… – При этих словах лицо Надежды впервые озарилось мягким светом, будто включился волшебный фонарик.
– О! А муж… тоже есть? – спросил он и тотчас прикусил губу: тебе-то что за дело?
– Есть. – Она внезапно погрустнела. – Он приедет позже. Через день или два…
– Ты здесь уже пять дней.
– Значит, ты все же наблюдаешь за мной… – не то спросила, не то констатировала она строго. – Зачем? Разве тебя это касается?
Алекс замялся. Он и сам всегда избегал всяческих проблем, считая, что отношения с заезжими красотками должны сводиться к получению взаимного удовольствия. И никогда не отступал от этого правила. А сейчас не понимал, какая сила удерживает его рядом с этой женщиной, заставляя подбирать возможные слова-утешения на чужом языке. И единственным, что ему хотелось изменить, было ее настроение.
– Я не слежу… Просто…
– Ты милый мальчик. – На ее лице сквозь дымку печали проступила легкая улыбка.
– Я давно не мальчик, – возразил Алекс и сам смутился двусмысленности этой фразы.
Надежда рассмеялась.
– Когда ты смеешься, то становишься еще красивее…
– Ты вправду считаешь меня красивой?
– Ты самая прекрасная женщина в мире. Я никогда прежде таких не видел, – с жаром выпалил Алекс.
– Неужели?
Она перестала улыбаться, опустила глаза, внезапно погрустнев. Ресницы вздрагивали, словно крылья ночной бабочки. Алекс накрыл ее руку ладонью. Пальцы были прохладными. Надежда высвободила руку, поднялась, поежившись. Он поднялся следом, мысленно выругав себя за эту маленькую вольность, одновременно поразившись подобному самобичеванию: любую другую «мамзельку» он попросту погладил бы по колену.
– Становится зябко, – проговорила Надежда. – Жаль. Я хотела искупаться. Сейчас так хорошо, тихо…
– Пойдем в бассейн, – предложил Алекс.
– Разве ночью можно?
– Если очень хочется, то да.
Женщина колебалась.
– Можем даже музыку потихоньку включить.
– Пожалуй, это лишнее, – сказала она, покачав головой.
– Ладно, музыки не будет. Будет танец.
– Танец? – Она удивленно приподняла брови-ниточки. – Какой танец?
– Я пошутил, – смутился Алекс. – Так просто… Что, пойдешь? – Внутренне приготовившись к отказу, он переспросил лишь потому, что не привык отступать после первой попытки, да и после второй тоже. Но здесь был совсем иной случай. («Тяжелый случай», – сказал бы Али.) – Пойдешь?
И едва не подпрыгнул от восторга, услышав в ответ:
– Хорошо. Пойдем.
Пустой бассейн мерцал изнутри мягким голубым светом. Надежда скинула платье и, оставшись в бирюзовом купальном костюме, на котором плескались среди кораллов золотые рыбки, завороженно смотрела на тонущую луну.
– Ну что же ты? Смелей! – Алекс подтолкнул ее в спину.
Вскрикнув, неловко взмахнув руками, взметнув фонтан брызг, она ушла под воду. А потом вновь появилась на поверхности, напоминая разъяренную кошку.
– Зачем ты это сделал, черт побери?! Ненавижу нырять!
– Просто хотел помочь войти, – обезоруживающе улыбнулся Алекс.
– Я теперь похожа на мокрую курицу.
– Нет, на русалку. Или сирену? Как это по-русски?
– Дай руку.
Алекс с готовностью подчинился, и это было ошибкой. В тот же момент он оказался в воде.
– Вот как это по-русски, – мстительно объявила Надежда.
– Эй! – крикнул он, отплевываясь. – Ты что наделала? На мне же рабочая одежда!
– Высушишь утюгом!
Скучавшие на своих балконах отдыхающие с живым интересом наблюдали, как он нырнул, сперва за одним ботинком, выбросил его на берег, потом за другим. Всем было очень весело. Особенно ей. Уже взобравшись наверх, Надежда смеялась безудержно, до слез, как расшалившаяся школьница.
– Как столь кроткое создание может быть столь коварным?
Он приблизился к ней вплотную. Ее глаза искрились смехом. С волос струйками стекала вода, рассыпаясь сверкающими капельками по матово-бледной коже. Ему вдруг чертовски захотелось закурить. Но еще больше – поцеловать ее в полураскрытые губы.
– Как называются твои духи? – Он вновь ощутил горьковатый аромат.
– «Опиум».
– «Опиум»… Как наркотик?
1 2 3 4 5 6