Помахала Ангелу, чтобы он подошел. Захлопнула дверцу.
Хлопок прикончил связь между нами, и Ангел промчался мимо меня, побежал отсюда. Я – за ним. Мельком увидел, что женщина прыгнула в машину и рванула рукоятку передачи.
Ангел был плохим бегуном. Какая-то слабина в коленях. Мы пробежали всего метров тридцать, и он начал вихляться, и стало слышно, что он задыхается. Пересек стоянку «Парк энд Лок»; она была темная и почти пустая. К ней примыкала какая-то частная стоянка. Изгороди обеих выходили на полоску изрытого тротуара. Перелезть через них было легко, но Ангел запаниковал. Он просто прошел сквозь загородки, даже не успев ничего сообразить – я потому это знаю, что если бы он подумал, то сохранил бы заряд, который только успел получить, ведь этот заряд наверняка понадобится, если будет по-настоящему скверно.
Мне пришлось перелезать через загородку, и когда он услышал, как я грохочу обвисшей цепью, то остановился и посмотрел назад.
Беги, сказал я. Не жди меня.
Он грустно покачал головой. Дружок, я глупец. Постою, чтобы немного поучиться у тебя.
Не стой, беги! Я перелез через сетку и догнал его. Уходим! На бегу схватил его за рукав, и он неуклюже заковылял следом.
Надо где-нибудь спрятаться, сказал он. Затеряться среди людей.
Я покачал головой, думая, что лучше пробежать еще квартала четыре, и мы окажемся у эстакады скоростного шоссе. Под ней есть концевые будки старых дорог, закрытых после постройки шоссе. Там можно прятаться до конца жизни, и никто тебя не найдет. Однако Ангел заставил меня свернуть, пройти один квартал до жалкой норы под названием «Стаканчик у Стэна». Я там ни разу не был – не привык я ходить по барам, – но Ангел рвался туда так, что не поспоришь.
Внутри было темно и не сказать, чтобы весело. Мы с Ангелом прошли к концу бара, встали под кроваво-красной лампой, и он порылся в карманах, отыскивая деньги. Сказал:
Хватит на одну выпивку для обоих.
Я ничего не хочу.
Ты можешь взять тоник или что-нибудь в этом роде.
Ангел сделал заказ. Бармен смотрел на нас с подозрением. Здесь было место для постоянных посетителей и ни для кого другого – уж точно не для таких, как мы. Ангел ощущал это еще сильнее, чем я, но стоял тихо, притворялся, что сосет свою выпивку, а на меня не смотрел. Он совсем ушел в себя, а я топтался вокруг него. Понимал, что он перепуган и пытается сообразить, что делать дальше. Мы же вместе, и если ему взаправду надо уехать далеко, у него будут трудности, и у меня будут. Он должен и меня с собой потащить, а это не слишком-то просто.
Может, теперь он раскаивался, что позволил отвести себя домой. Но тогда он был такой слабый, и теперь, после всего, что я для него сделал, ему будет очень больно меня бросить.
Я пытался сообразить, что можно сделать для него сейчас, и тут подходит бармен и смотрит на нас так, будто приказывает уйти, будто ему больше всего понравится, если мы уйдем. Как и всем остальным. Несколько человек, стоявших у стойки, не глядели на нас, но мы для них были все равно что больной зуб. Нетрудно было представить, что они о нас думают – может, из-за меня, может, из-за прекрасного лица ангела.
Надо уходить, сказал я ангелу, но он вбил себе в голову, что мы здесь хорошо укрыты. Еще на две выпивки денег не было, так что он с улыбкой потянулся через стойку и положил ладонь на руку бармена. Добиться своего здесь было трудно – барменов и официантов нелегко убеждать, потому как они не приучены давать что-то задаром.
Бармен посмотрел на ангела, прищурившись. Похоже, обдумывал это дело. Но ангел только что выложился – ведь он проходил сквозь загородку вместо того, чтобы перелезть; да еще страх не давал ему сосредоточиться. Я понимал, что ничего не выйдет. И может, такое мое понимание тоже навредило.
Свободная рука бармена нырнула под стойку и вернулась с короткой дубинкой. Он прорычал: «Педик!» и въехал ангелу по голове над ухом. Ангел отлетел на меня, мы рухнули на пол. До фига эмоциональной кинетической энергии! – смутно подумал я, когда парни, стоявшие у стойки, кинулись на нас. Потом я ни о чем не думал, только свернулся в клубок под их кулаками и ногами.
Нам повезло, они вроде были не в настроении нас убивать. Первым за дверь вылетел ангел, а меня бросили сверху на него. Я упал и сразу понял: у нас беда, в нем что-то сломано. Да и мне лицо раскровянили, спину так и жгло.
Ангел! – позвал я.
Он не ответил. У меня словно разболталось все в голове, словно мозги стали жидкие и потекли из ушей. Я подумал о деляге, у которого мы взяли деньги, и о том, как я боялся его приятелей и как это было глупо. Но тогда меня еще не били.
Со звезд на меня падал дождь серебряных фейерверков. Это не помогало.
Ангел! – снова позвал я.
Перекатился на бок, чтобы его ощупать, а дама тут как тут. Машина стояла у бровки, женщина тащила Ангела к открытой дверце, подхватив под мышки. Нельзя было понять, в сознании он или нет, и это меня испугало. Я сел. Она остановилась, не выпуская Ангела. Мы смотрели друг другу в глаза, и я начал понимать.
– Помоги внести его в машину, – сказала она наконец. Голос у нее был твердый, ровный, неестественный. – Потом тоже можешь сесть. На заднее сиденье.
Я был не в той форме, чтобы послать ее подальше. Поднялся – боль была такая, что я едва не упал снова, – подхватил Ангела под колени. У него были такие хрупкие колени, почти как у женщины. На деле я мало чем помог, только поправил ему ноги, пока женщина усаживала его и пристегивала ремнем через плечо. Сам сел назад, а она обежала вокруг машины – такими живыми, веселыми шагами, словно нашла миллион долларов.
Мы успели выехать на скоростное шоссе, когда Ангел зашевелился. Голова у него перекатывалась туда-сюда на подголовнике. Я протянул руку и легко дотронулся до его волос, надеясь, что женщина не видит.
Куда ты меня везешь, спросил Ангел.
– Прокатиться, – ответила женщина.
Почему она так кричит? – спросил я Ангела. Потому что знает, что мне это неприятно.
– Понимаешь, мне удается лучше собраться с мыслями, когда я говорю громко, – сказала она. – Я не похожа на твоих слабовольных дружков. – Посмотрела на меня в обзорное зеркальце и спросила: – И что ты заполучил с тех пор, как ушел, мой дорогой? Это мальчик или девочка?
Я притворился, что мне нипочем ее слова, и то, что я чересчур безобиден для этой жизни, и все такое, хотя она нарочно это сказала – хотела нас уязвить.
Друзьями могут быть и те, и другие, ответил Ангел. Это не имеет значения. Куда ты нас везешь?
Теперь он говорил о нас. Несмотря на все, я почти что улыбнулся.
– На-ас? Ты говоришь о себе и обо мне? Или подразумеваешь свою собачку, что сидит сзади?
Мой друг и я – мы вместе. Ты и я – врозь.
Ангел говорил так, что я подумал: это значит больше, чем «врозь», словно он раньше был с ней так же, как теперь со мной. И Ангел дал мне знать, что я прав. С его затылка стал падать серебряный дождь, и я понял, что тогда было что-то нехорошее.
– Почему бы тебе не поговорить со мной вслух, мой дорогой? – спросила женщина с фальшивой капризностью. – Скажи хоть несколько словечек, осчастливь меня. У тебя такой милый голос, когда ты говоришь вслух.
Это была правда, только ангел не говорил вслух, если не было особой нужды, ну, например, дать заказ бармену. Наверное, еще и из-за голоса бармен подумал о нас то, что подумал – но сейчас не было толку вспоминать об этом.
– Хорошо, – ответил ангел, и я понял, что он ужасно устал. – Скажу несколько слов. Ты счастлива?
– Я в экстазе. Но все равно тебя не отпущу. Высажу твою собачку у первого госпиталя, и поедем домой. – Она рулила и смотрела на ангела. – Я так по тебе скучала... Не могу жить без тебя, без твоих затей. Без твоих маленьких чудес. Понимаешь, я к ним привязалась, словно наркоманка. А потом ты взял и исчез, и неизвестно, что с тобой случилось. Это было больно. – Голос у нее стал вроде как жалобным, детским. – Я по-настоящему мучилась. И ты должен был беспокоиться. Разве не так? Скажи, разве не так?
Так, сказал ангел. Мне тоже было больно.
Я вспомнил, как он стоял на углу, там, где я околачивался в одиночку, пока он не появился. Он стоял, наполненный болью. Не знаю, почему и отчего, но я сразу повел его домой, и через некоторое время боль исчезла. Думаю, когда он решил, что мы теперь вместе.
Серебряный поток за спинкой сиденья все сгущался. Я подставил под него ладони, и в голове вроде как засветились картины. Я увидел ангела до того, как он стал моим Ангелом, в чудесном доме – и как она возила его повсюду, в рестораны, магазины, на вечеринки, и все думала о нем, непрерывно думала, так что заполонила его всего, и ему приходилось делать то, что она требовала. Иногда воровать, другой раз – чудить, заставлять людей делать глупости, к примеру, вдруг начинать петь или снимать одежду. Обычно это бывало на приемах, а она сама там дурила официантов. С помощью ангела она знакомилась с мужчинами, и те начинали думать, что лечь с ней в постель – самая замечательная вещь на свете. Потом заставляла ангела показывать ей других, кого сюда выслали – как и его, за преступление. Вроде той официантки без лица. Она смотрела на них, иногда пробовала делать с ними всякое, чтобы им стало неуютно или плохо. Но обычно только разглядывала.
В самом начале этого не было, с трудом выговорил Ангел, и я понял, что ему стыдно.
Это понятно, сказал я. Поначалу люди бывают милягами, я уж знаю. И все о тебе вызнают.
Женщина рассмеялась.
– Вы такие милые и жалкие! Трогательные, как пара детишек. Наверное, именно этого ты и искал – ведь так, мой дорогой? Но дети тоже могут быть гадкими, правда?
Она снова посмотрела на меня в обзорное зеркало, немного наклонившись, и я испугался, не видит ли она, что я делаю с серебряной штукой, которая все еще лилась из Ангела. Теперь текло потише. Оставалось мало времени. Я хотел закричать, но Ангел успокоил меня насчет того, что будет дальше. Женщина спросила у меня:
– Так что с тобой произошло все-таки?
Объясни ей, сказал Ангел. Я понял: чтобы протянуть время, чтобы занять ее разговором.
Я родился чудным, сказал я. Двуполым.
– Гермафродит! – воскликнула она прямо-таки с восхищением.
Она любит уродов, проговорил Ангел, только ей на них плевать.
Сделали операцию, но получилось плохо. Когда я стал старше, это пытались исправить, но у меня какая-то неправильная химия, что-то в этом роде. Родители меня стыдились. Я от них ушел.
– Ах, бедняжка, – отозвалась она, хотя ничего подобного не думала. – Ты совсем такой, какой нужен моему миленькому, правда? Ни требований, ни желаний. Никаких. – Голос ее стал жестким. – Но понимаешь, возможно, теперь тебя смогут подлечить.
Я не хочу. Это все давным-давно осталось позади. Мне это не нужно.
– Как раз та собачка, которая тебе отлично подходит, – сказала она Ангелу. – Очень жаль, что нам пришлось расстаться. Но теперь я не могу обходиться без тебя. Жизнь так скучна. Пустая жизнь. И такая... – Она вроде смутилась. – Такая, будто с тех пор, как ты меня оставил, мне незачем жить.
Не я оставил, сказал Ангел. Ты.
– Нет! Там была масса твоего, и тебе это известно. И известно, что ты вызываешь привыкание – уже знал, когда сюда явился... когда тебя выслали. Эй ты, собачка, знаешь за какое преступление его выслали сюда, в тихую заводь – на планету для ссыльных?
Знаю, сказал я. На деле-то ничего не знал, но не собирался говорить ей об этом.
– А что ты скажешь о таком , бесполая домашняя собачка? – радостно спросила женщина и нажала на педаль, разгоняя машину. – Что скажешь о преступном отказе от брака?
Ангел вроде как застонал вслух и рванул рулевое колесо. Машину дико развернуло, я свалился назад, серебряная штука Ангела потекла по мне сверху. Я старался собирать ее в рот, как делал всегда, но она растекалась по всей машине. Послышался треск – колеса ушли с дороги на обочину. Что-то – наверное, ограждение – ударило машину в бок, тормознуло ее, и меня бросило на пол. Женщина визжала и ругалась, Ангел не издал ни звука, но внутри головы я слышал, что он вроде как причитает: пусть будет, что будет. Ангел мне об этом говорил и прежде, когда я взял его домой: здесь, говорил он, они не могут долго протянуть – изгнанники из его мира и других миров. С ними что-то случается , даже если они связываются с кем-нибудь вроде меня или женщины. При аварии, или люди их убивают. Вроде как антитела в человеческом организме сражаются с болезнью. Хоть я и здешний, было похоже, что сейчас и я погибну в дорожной аварии вместе с Ангелом и женщиной.
Мне было все равно.
Машину вынесло на шоссе и сразу бросило опять вправо. Вдруг под нами ничего не оказалось, потом мы плюхнулись на что-то – на грунт или траву. Машину бешено швыряло вверх и вниз. Я вжался в спинку сиденья как раз вовремя, чтобы увидеть, как на нас летит дорожный указатель. Он пробил ветровое стекло со стороны женщины, а потом я долго ничего не видел – только самый сильный за все время серебряный фейерверк.
Трудно было не потревожить Ангела. Каждое движение было мукой для него, но я не хотел оставлять его в машине рядом с женщиной, пусть даже мертвой. То, что я был сзади, спасло меня от битого стекла и спину особо не повредило.
Я положил Ангела на траву чуть в стороне от машины и посмотрел вокруг. Мы были, может, в ста метрах от шоссе, рядом с параллельной дорогой. Было темно, однако я смог прочитать надпись на указателе, который пробил ветровое стекло и располосовал надвое голову женщины. «Впереди ремонт дороги. Сбавьте скорость». Вдалеке на дороге мигал желтый огонь; сначала я испугался, что там полиция, но мигалка оставалась на месте, и я понял, что это и есть указатель ремонта.
– Дружище, – прошептал Ангел.
Я изумился. Он никогда еще не говорил со мной вслух.
Не разговаривай, сказал я, наклонившись к нему, пытаясь сообразить, как бы мне до него дотронуться – просто, чтобы ему было удобней. Больше я ничего не мог сделать.
– Я обязан, – снова зашептал он. – Почти все ушло. Ты это получил?
В основном, ответил я. Не все.
– Я хотел, чтобы ты это получил.
Да, я знаю.
– Не уверен, что это обязательно пойдет тебе на пользу.
1 2 3