Меня попросили осмотреть Шарлотту.
Руки девочки крепче обхватили шею Антонии, а ее плач превратился в рев.
– Думаю, сейчас ей лучше поехать домой. Нельзя ли сделать это через день или два, когда она начнет чувствовать себя в безопасности?
– Я посоветуюсь с суперинтендантом, – сказала Кэт Лейси. – Уверена, мы это как-нибудь утрясем.
В ушах Триш возник знакомый звон.
– Сержант Лейси, можно вас на два слова?
– Конечно, мисс Макгуайр. Идемте.
– Триш, – позвала Антония поверх головы Шарлотты. Триш остановилась. – Я нужна Шарлотте.
Глядя на ребенка, прижавшегося к своей матери, Триш осознала, что на сей раз Антония сказала правду. Она вспомнила полные отчаяния слова Ники о том, как сильно Шарлотта любит мать. Что бы ни произошло потом, сейчас Шарлотте, скорее всего, действительно необходимо побыть с Антонией.
– Мисс Макгуайр?
– Извините, сержант. Я передумала. Я… В такой момент слова излишни. Я зачем-нибудь нужна тебе, Антония?
– Совсем не нужна, Триш, – сказала она, и снова в ее глазах промелькнуло торжество. – Я позвоню тебе через пару дней, когда мы с Шарлоттой немного побудем вдвоем.
– До свидания, Шарлотта, – сказала Триш, ласково касаясь головки ребенка. Девочка чуть-чуть приподняла голову, так что показался один глаз, и почти улыбнулась.
– Можно мне будет тебя проведать? – спросила Триш, абсолютно уверенная, что Антония больше никогда не пустит ее на порог. Шарлотта дернула головой, лежавшей на недавно безукоризненно чистой шелковой блузке Антонии. Большой палец девочки скользнул в рот. Антония слегка пошатнулась, и Лейси быстро подвинула ей стул. Остальные женщины сгрудились вокруг.

Глава двадцать пятая

– Что ж, ничего не поделаешь, – три недели спустя сказал суперинтендант, бросая папку на свой стол. – Девочка рассказывает только об уроках плавания, мороженом, гамбургерах и о том, как хорошо ей было с хорошими людьми по имени Сью и Сэмми, как они пели и играли. Никаких следов физического насилия. Никаких даже намеков, кто эти Сью и Сэмми. Ничего подозрительного в отношении пары, которая нашла потерявшуюся и плачущую Шарлотту в парке и привела к нам. Шарлотта много раз повторила, что они – не Сью и Сэмми. Неизвестно, где находится дом, в котором ее держали, кроме того, что он стоял в поле. Кто нас дурачил, Джон?
Последовала пауза. Блейк, и сам раздраженный и измученный этими днями поисков Шарлотты, когда впустую было потрачено столько времени, денег и сил и пережита такая тревога, не хотел усиливать негодование суперинтенданта необдуманными обвинениями.
– Ну-ка, ну-ка, Джон, у вас должна быть какая-то идея! Вы уже несколько недель опрашиваете всех этих людей. И вы далеко не дурак.
– Я думаю… я думаю, что Антония Уэблок заплатила выкуп, – неохотно проговорил Блейк.
– И мы не подозревали, что все то время она вела переговоры? Мы поставили телефон на прослушивание с первой же минуты, еще до ее возвращения из Штатов. Как мы могли не знать, что происходит?
– Я не знаю, как они общались, – с отчаянием сказал Блейк. Он был ужасно зол на Антонию, но даже самому себе не признавался в этом. Кэт скупо рассказывала ему, каково это – быть беременной, а потом потерять ребенка, и он обладал достаточным воображением, чтобы представить себе чувства матери в ситуации, в которую попала Антония. Но ей следовало довериться им. Из-за нее он испытал адские муки. Когда-нибудь он, может, и простит ее. Но будь он проклят, если поделится своими чувствами с суперинтендантом.
– Мы не знаем, сколько у нее мобильных телефонов, сэр. И как она собирала выкуп, как передала его похитителям. Я допрашивал ее снова и снова, но она держится своей версии, что ничего никому не платила, а возвращение девочки – необъяснимое чудо. Так она все время его называет. Но другого подходящего объяснения нет. Она должна была заплатить выкуп. В конце концов, ей в ее положении гораздо легче, чем большинству людей, не вызывая подозрений, перебросить деньги со счета на счет в любой точке земного шара… и получить доступ к большим суммам. Это единственное разумное объяснение.
– А как же Макгуайр? Совсем недавно вы с уверенностью говорили о своих подозрениях на ее счет. Вы считаете, она могла участвовать в поддержании связи между Уэблок и похитителями?
– Я так не думаю. И… – Блейк помедлил, по-прежнему не желая выказывать свои чувства. Это дело перевернуло его душу, и ему понадобится много времени, чтобы прийти в себя. Слава богу, что есть на свете Кэт. Одна мысль о ней позволит ему сохранить здравый рассудок, не то что общение с этим надутым бессердечным придурком!
– Ну же, выкладывайте, Джон. Не забывайте, что мне нужно отчитаться перед вышестоящим начальством… и перед средствами массовой информации.
– Забудьте о средствах информации, сэр. Они уже достаточно порезвились, опубликовав все эти потрясающие фотографии и рассказы про возвращение Шарлотты. Поскольку скандала тут нет, они очень скоро забудут о нашей загадке. Я удивлен, что они еще до сих пор не успокоились, но с первых страниц это дело исчезло уже больше недели назад и не сегодня-завтра исчезнет совсем. Я только собирался сказать, что не думаю, будто Макгуайр стала бы за нашей спиной помогать с выплатой выкупа. Она слишком честная, слишком предана закону.
– Что-то вы по-другому запели. С чего это?
– Я собрал о ней дополнительные сведения, – медленно ответил Блейк. Его поразило уважение, с каким отзывались о Триш Макгуайр люди, которым он мог доверять. – Я поговорил с теми, кто с ней работал – с нашими в том числе, – и никто из них не разделяет мнения Антонии о ее характере, сексуальности и ее интересах.
– Вы считаете, что Антония была искренна в своих отзывах о ней?
Блейк вынужден был признать, что этот человек не так глуп, как иногда кажется, даже если он и настоящая сволочь.
– Вероятно, нет. Я подозреваю, что мы слишком много крутились в ее доме и подобрались слишком близко, так что ей пришлось подсунуть нам другой след, пока мы не обнаружили, что она ведет переговоры с похитителями. Я думаю, она решила пожертвовать Макгуайр. Допускаю, что на ее месте я поступил бы так же. Разве можем мы обвинять ее за то, что она сделала все возможное для спасения своего ребенка?
– Я могу! Может, привлечь ее за пустую трату времени полиции? – предложил суперинтендант, раздраженно и с шумом передвигая бумаги на столе.
– Вы думаете, суд примет это, сэр… учитывая, что ребенок жив? Я думаю, что все симпатии будут на стороне матери, которая имела возможность выкупить свою дочь и сделала это со всей осторожностью. И даже если иск примут, присяжные, скорее всего, ее оправдают. А вы как считаете?
– Может, и оправдают. Но мне это надоело, Джон.
– Понимаю. Но не могу не восхищаться ею – в некотором роде.
– А я могу, – снова, еще резче, возразил начальник. – Посмотрим, не удастся ли через пару месяцев привлечь ее за отмывание денег. Если она действительно переводила деньги через офшорную зону, чтобы выкупить дочь, то должны остаться следы. Я этим займусь.
Блейк колебался.
– Что еще?
– Ничего, сэр.
– Хорошо. Ах да, кстати… я перевожу Лейси. С глаз долой, Джон, и все такое. Смиритесь с этим.
Блейк спросил себя, сколько еще людей хотели бы удавить суперинтенданта. И пошел искать Кэт.
По крайней мере, думал он, раз мы больше не будем работать в одном отделении, нам не придется так осторожничать в разговорах. В разговорах, а быть может, кое в чем другом. Нет худа без добра. Вперед и с песней!

Глава двадцать шестая

– Почему ты не можешь мне все рассказать? – спросил Стивен. – Боишься, что этот человек не сможет содержать тебя так, как я все это время? Или мириться с твоими выходками? Дело в этом?
– Нет, – процедил сквозь зубы Майк.
– Значит, никакого нового поклонника? Правда? Мне трудно в это поверить.
– Ненавижу этот твой сарказм. Я же тебе сказал. Почему ты мне не веришь?
– Потому что знаю, с какой легкостью ты лжешь. И как любишь новых воздыхателей, которые не знают тебя так, как знаю я. Новых воздыхателей и новые красивые вещи. Хорошенькие новые кашемировые свитера. И не менее хорошенькие новые дорогие туфли. Давай, Майк, ты спокойно можешь рассказать мне все. Ты же знаешь, в конце концов я выясню, кто он.
– Да нет никого! Ну почему ты мне не веришь? Ты же знаешь, я тебя люблю.
– Ты никогда этого раньше не говорил. Как интересно! Ты скрывал это и скрывал, пока у меня не осталось к тебе никаких чувств. Поклонника я могу и простить, но не альтернативу.
– Что ты хочешь этим сказать? – со страхом спросил Майк, почти не слыша этих слов, не говоря уже о том, чтобы понять их смысл.
– У тебя завелось слишком много денег. Это бросается в глаза. Если это не новый богатый поклонник, – а мне кажется, я почти в это верю, – тогда ты снова занялся распространением наркотиков в этом своем мерзком спортклубе. Верно? Неужели полиция, прошмонавшая всю эту квартиру, клуб и спортивный зал, не напугала тебя настолько, чтобы ты навсегда завязал с этим идиотизмом? Неужели воспоминаний о Фелтэме недостаточно, чтобы остановить тебя?
– Прекрати. Прекрати! Я же говорил тебе, что ничего не распространяю и даже не употребляю. Полиция арестовала всех, кто употреблял. С меня подозрения сняли. Я сказал, что не буду, и не делаю этого.
– Я тебе не верю. У тебя завелось слишком много денег, – почти выкрикнул Стивен. – Я сто, тысячу раз говорил тебе, что будет, если ты вернешься к наркотикам. Послушай… иди-ка ты собирай свои вещи. Я больше не хочу иметь с тобой дела. Давай! Выметайся!
Стивен остался за идеально накрытым обеденным столом, чувствуя, как аромат еды, которую готовил Майк, сменяется резким запахом гари. Он позволил блюду сгореть, и квартира наполнилась едкой угарной вонью, а дорогая сковородка фирмы «Куизинокс», без сомнения, испортилась. Он ждал, слушая, как за стеной, в их спальне Майк возится в шкафах и ящиках.
Стивен знал, что, вполне вероятно, рискует отцовскими часами и своими запонками, а также наличными, отложенными про запас в дальнем углу верхнего левого ящика. Но ему было наплевать. Он словно оледенел. Когда-нибудь он оттает, а может, и нет. Возможно, он навсегда останется таким, как сейчас: окаменевшим от обиды и разочарования, безразличным ко всему на свете.
Он любил Майка и какое-то время думал, что ему удастся пробудить в юноше искреннюю, бескорыстную любовь. Как он мог так ошибиться? Когда же он образумится? Что ж, одно он знает точно – больше он подобного промаха не допустит!
Прошло с полчаса, как он отправил Майка собирать вещи, запах гари стал рассеиваться. Стивен по-прежнему сидел за столом, крепко сжимая пальцами стоявшую перед ним старинную веджвудскую тарелку.
– Знаешь, а я ведь любил тебя по-настоящему. – Голос Майка был полон дерзости и детской злости. – И ты больше никогда не найдешь такого, как я.
Стивен поднял глаза и увидел в дверях своего бывшего возлюбленного, у его ног стояли два саквояжа от Гуччи. Его лицо было, как всегда, прекрасно.
– Я готов был сделать для тебя что угодно, Стивен. Ради тебя я бросил наркотики. Ради тебя оставил своих друзей. Но ты холодный, жестокосердный, жестокий, жестокий человек. И ты не поймешь, что такое любовь, даже если она укусит тебя за член. Мне жаль тебя. Очень жаль. И я надеюсь, что эта квартира сгорит дотла.
Он, словно пушинки, подхватил туго набитые и увесистые с виду саквояжи и ушел.
Стивен выпустил из затекших пальцев тарелку и пошел к сгоревшим кастрюлям.

Глава двадцать седьмая

– Тайна Шарлотты Уэблок так и не разгадана, – прочитала Рени Брукс, поднимаясь со стула с «Дейли Меркьюри» в правой руке. Левой она держалась за бедро, боль в котором усиливалась с каждым днем. Скоро придется пойти к врачу, но он ей не нравился, и Рени все оттягивала визит. Иногда помогал аспирин или бутылка с горячей водой. Она продержится еще немного.
– А в чем там дело? – спросил из коридорчика Гарольд.
– Это про девочку. Про ту, за которой смотрела Николетта и которая потерялась. До сих пор неизвестно, где она была. В течение пяти дней.
– Чушь!
– Так пишут в газете, – ответила она, передавая ее мужу, чтобы не спорить с ним, а сама направилась к плите, чтобы, пока Гарольд будет читать, пожарить бекон.
– Все это подозрительно, если хочешь знать мое мнение, – заявил он, дочитав статью до конца. – Подозрительно. Вот как это называется. Так или иначе, ее уволили, и она теперь не скоро найдет такую же славную работенку, вот увидишь.
– Только не надо этому радоваться! – воскликнула Рени, грохнув сковородкой о плиту, от чего горячий жир выплеснулся на огонь. Не получив ответа от Николетты, она расстроилась больше, чем сама ожидала. Это было жестоко и совсем не похоже на ту девочку, которую она помнила. Приходилось думать, что, возможно, она не так уж хорошо ее и знала. И заставляло тревожиться за другого ребенка, за того, чьей няней была Николетта, за маленькую Шарлотту Уэблок.
Она ведь получила милое письмо от Шарлоттиной матери, стало быть, письма дошли. Та писала, что старается верить: малышка Шарлотта вернется к ней и что ей очень помогает, когда такие люди, как Рени, понимающие, что значит быть матерью, присылают слова сочувствия. Она даже поблагодарила Рени за то, что та побеспокоилась написать ей.
Так что письма наверняка попали к адресату. И Николетта, скорее всего, свое получила, однако, в отличие от незнакомой, но, очевидно, доброй миссис Уэблок, она ответить не потрудилась.
– Николетта пережила жуткое время и, наверное, очень переживала, – сказала она, убеждая в этом самое себя, – а ты радуешься, что она не найдет новой работы. Ты отвратителен.
– Что это на тебя нашло? – сказал Гарольд, в изумлении глядя на нее.
– Ничего, – хмуро ответила она, возвращаясь к бекону. – У меня болит голова.
– Ты что, пыталась с ней связаться? – спросил он почти угрожающе.
– Я ей написала, – призналась Рени, которой уже несколько недель хотелось с кем-то этим поделиться, – но она не ответила.
– А я что говорю! И всегда так говорил: эгоистичная, неблагодарная маленькая тварь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37