Усилиями садовника это пространство было превращено в подобие зимнего сада. Летом стеклянные стены коридора раздвигались и зелень экзотических растений практически сливалась с ветвями родной подмосковной сирени, зимой большие причудливые листья и хитро переплетенные гибкие стебли фантастически зеленели на фоне заснеженных деревьев. Сейчас идти по коридору было бы страшно – стеклянные стены его словно растворились и темная ревущая мгла подступила вплотную, здесь открывалось зрелище, от которого защищали в доме тяжелые плотные шторы – темный, терзаемый непогодой сад внезапно освещали неестественно яркие вспышки молний – на ослепительно белом фоне проступали причудливые черные силуэты: ветки кустов и стволы деревьев. Они как живые страшные существа – корчились, изгибались, тянули внутрь коридора длинные щупальца-лапы, бились о невидимую преграду кривыми уродливыми телами. Эта картина являлась на несколько мгновений, потом со всех сторон снова наступала беспросветная темень и в ней раздавался оглушительный грохот – на землю обрушивался очередной раскат грома.
Казалось, еще мгновенье, и невидимая стеклянная преграда не выдержит – вместе с очередным громовым ударом, осколками стекла и потоками ледяной воды сюда ворвется нечто могущественное и злобное, что беснуется уже который день за окнами.
В бассейне царил полумрак, светильники на стенах не горели, и все помещение освещалось только лампами подсветки, расположенными в воде, – казалось, что голубовато светилась, отбрасывая неровные блики на стены и потолок, сама водная гладь.
В самом центре мерцающего квадрата, широко раскинув руки, почти полностью покрытое водой, ничком плавало обнаженное мужское тело. Именно тело – даже мимолетного взгляда было достаточно: человек в воде мертв. Более того, смерть его не была естественной.
Лазурно-голубая вода бассейна вокруг тела приобрела багряный оттенок, вдоль борта тянулись, уродуя благородную мраморную поверхность, бурые, даже на вид вязкие лужицы.

– Ну вот, прямо черт за язык дернул – теперь не идет из головы. Как бы он там, правда, не утонул. Сколько же можно париться?
– По мне, так все равно – хоть парится, хоть тонет, лишь бы подольше не появлялся. Без него так спокойно…
– Нет, правда, уже больше часа прошло. Может, просто заснул?
– Вот и я про то же. Пойду все-таки взгляну.
– Солнышко, по-моему, если и стоит его проведать, то не тебе.
– Это еще почему?
– Ну-у, возможно, ты не обратила на это внимание, но он, некоторым образом, мужчина.
– О, Господи! Вот уж о чем я думаю меньше всего.
– Именно это я и имел в виду. Так что придется мне, если не возражаешь…

Происходит что-то немыслимое. Его убили. Это очевидно? Но кто? Никто из нас из комнаты не выходил. Значит, в доме еще кто-то есть. Вернее, был, теперь, понятно, уже нет – они работают профессионально. Но зачем им его убивать – ведь он их единственный шанс достать меня. Значит, план состоит в другом. В чем? Повесить на меня убийство? Допустим, вариант с Мусей почему-то, не важно почему, они разыграть не могут, но они показывают мне его, и я… Я рассуждаю именно так, как я рассуждаю. Я пришел с ним поговорить, разговора не получилось, потому что его уже убили. Но напрашивается другое: я его и убил. Такова их версия. Неплохо – есть труп, есть человек, который его обнаружил, у человека есть мотив, наверняка они позаботились о нескольких уликах – какие-нибудь мои отпечатки на чем-нибудь, что-то в этом духе. Наверняка. Сейчас я возвращаюсь обратно и говорю, что обнаружил труп, а потом выясняется, что все это, мягко говоря, не совсем так и я обнаружил очень даже живого человека. Доказать обратное будет очень трудно. Почему? Я же не убивал. Вот именно, я не убивал и не собирался убивать, хотя это еще как сказать. Но плана у меня не было. А у них есть. И я, кстати говоря, до сих пор послушно по этому плану действовал, далее мыслил. Значит, теперь надо все делать наоборот. Что я сейчас должен сделать по их разумению – я должен с воем ворваться в гостиную. Именно так. Ну а я этого делать не буду. Не видел я никакого трупа – он был жив и усиленно поправлял здоровье. Вот таким образом. А там посмотрим, куда кривая вывезет.

Его встретили сразу несколькими вопросами:
– Быстро ты, он что, тебя выгнал?
– Ну как он там, жив?
– Вполне. Просит извинить за длительное отсутствие.
– Ты сказал, что здесь его никто особенно не ждет?
– Нет, уж извини. Но я сказал, чтобы он ни в чем себя не ограничивал, а он, по-моему, не очень торопится.
– И то слава Богу.
– Да уж, пусть лучше лечится.
– Пока он лечится, я, кажется, заболела – голова просто разламывается.
– Это от переутомления.
– Это от злости. На этого пришельца и на нашу с вами доброту. Ну да ладно, пойду выпью таблетку. Извините, оставлю вас ненадолго.

Господи, этого ведь просто не может быть. Этого никак не может быть. Ведь это я шла его убить! Я! Кто же мог это сделать вместо меня? Да и когда? Это ведь не может мне казаться? Нет, мне не кажется, Господи, я ведь только что именно так все и представляла. Нет, не так. Я про кровь не думала. Вон ее сколько. Кто же это? Кто?
Какая разница – кто? Главное – это случилось. Он – покойник. Ты ведь этого хотела. Радуйся…
Да, конечно, да. Я этого очень хотела. Бабушка, если ты меня слышишь, бабушка, его нет больше! Больше он никого не погубит и не растерзает. Господи, как же ты милосерден. Я ведь шла взять страшный грех на душу – убить его. Не знала – как и не понимала даже, что иду на это, но шла. Теперь можно сказать честно – шла.
А вот говорить никому ничего не надо и дышать нужно ровнее – ты же шла не в бассейн, ты шла выпить таблетку, вот и выпей, успокойся и возвращайся обратно. Кстати, впереди много всяких неприятностей – следствие, допросы и прочая тягомотная гадость. Ну да ладно, неприятность эту мы переживем. Теперь-то уж точно.

Часы на камине тягучим хрипловатым своим боем отсчитали шесть часов.
– Слава Богу, утро.
– Вот уж не думаю, посмотри на улицу, там, по-моему, ни намека на рассвет.
– Может, и впрямь настал Судный день, а мы тут заняли оборону и не ведаем?
– Похоже.
– Ой, не надо, пожалуйста, смотреть на улицу – еще какой-нибудь призрак появится.
– Призрак? Как похоже. Ты, Зоя, сегодня все удивительно точно называешь. Призрак…
– Ну, призрак – не призрак, а машину его придется тащить, иначе он здесь просто поселится. Трос, кстати, у меня, по-моему, есть в багажнике. Или нет? Пойду взгляну.
– Ну зачем сейчас, в такой тьме? Вот рассветет – тогда сразу и пойдете.
– Ну уж нет, лучше я найду его сейчас, потом придется терпеть это ваше привидение еще целую вечность.

Это не шутки и это не мистика, что-то происходит сегодня во вселенной. Понять бы, что? И вправду, похоже на Судный день.
Что же выходит – он признан виновным и наказан? Кем?
Я задал вопрос, я спросил об этом себя, вернее, я про себя высказал свое сомнение – и получил ответ. От кого? Великий Боже, как слаб и беспомощен человек.
Так можно просто сойти с ума.
Мистика, религия, философия – это прекрасно. Но вот в воде – человек. Он только что был жив, разговаривал, досаждал нам – и все хотели от него избавиться. Что ж получается, настолько хотели, что кто-то разбил ему голову и бросил умирать в бассейн? Чушь! Но ведь кто-то сделал это? Кто? Никто не уходил из комнаты надолго. Ведь для этого нужно было время. И потом, не мог кто-то из них спокойно убить, а потом вернуться к камину и как ни в чем не бывало вести светскую беседу. Нет, невозможно. Это мог бы быть только… я. По крайней мере, у меня был для этого повод. Но я этого не делал. Тогда – кто? Черт побери, замкнутый круг!
Самое смешное, а скорее самое ужасное, что я не могу сейчас ничего сделать, я даже сказать им не могу, что нашел его. Еще и с тросом этим получилось так бестолково. Сам виноват. Тянул до последнего. Решил ведь для себя, что пойду и, по крайней мере, заставлю рассказать все. По крайней мере… Да, все ужасно, но, черт побери, все могло быть во сто крат хуже.

– Ты нашел трос?
– Да.
– Значит, есть надежда, что он отсюда уедет?
– Если захочет.
– А если не захочет?
– Останется.
– Господи, твоя воля!
– Да не дразните вы ее! Она, бедная, и так еле на ногах держится.
– Солнышко, может, тебе лучше прилечь?
– А никто не обидится?
– Обидится? Да на что, Бога ради?
– Ну вы все сидите здесь и героически терпите, пока он… пока рассветет, а я пойду спать?
– Можно подумать, вместе страдать легче. Это из пионерского детства что-то. Простите, глупость сказал.
– Не страшно. Так я пойду?
– Ну, разумеется…

Мертв? Его убили. Убили. Но кто? Кто-то, кто сильнее меня. И решительнее. Я шла умолять его, унижаться, а кто-то просто проломил ему череп и утопил, как котенка. Как я завидую этому человеку! Может, и напрасно завидую, откуда я знаю, что он сейчас чувствует. И вообще, что я про него знаю? Может, он, как я, шел просить, умолять, а потом не выдержал и убил. Кто он, интересно? Кто из них? С виду такие сильные люди, уверенные в себе. Но кого-то этот поганец на чем-то поймал. Он ведь, наверное, массу народа держал в своей паутине. Паук проклятый. Вот и доигрался. Вообще-то мне, наверное, нужно радоваться сейчас. Но что-то, как-то… в общем, невесело.
Ладно, надо уходить отсюда. В любом случае, я ничего не знаю и ничего не видела. Да я и не могла ничего видеть – я мирно дремала, ожидая рассвета, слабая, беспомощная, пугливая женщина.

Этот удар грома был особенно мощным. Казалось, небеса просто раскололись, не выдержав напора неведомой силы. Вздрогнуло все вокруг – дом, предметы, его наполняющие, пламя в камине, вздрогнули люди – и не успели еще оправиться от испуга – случилось нечто еще более пугающее. Что-то черное, тяжелое и, как показалось в ту минуту, огромное вылетело из каминной трубы и, страшно ухнув, обрушилось в огонь, подняв мерцающий огнем черный столб из искр и пепла, который на мгновенье ворвался в комнату, но тут же исчез, осев серым налетом на мебели и обивке кресел.
В оцепенении все несколько секунд сидели неподвижно, с ужасом глядя в камин и ожидая чего-то еще более ужасного. Ничего не происходило, но прошло еще несколько мгновений, пока все поняли: из каминной трубы просто вывалился треснувший кирпич, видимо, пламя бушевало уж слишком долго. Кирпич загасил огонь в камине, и только два уголька ярко мерцали в шипящей зияющей тьме – словно два чьих-то огненных глаза.

– Послушайте, – женский голос пронзил тишину, упругий и звенящий, будто кто-то невидимый ударил по сильно натянутой тонкой струне, – послушайте меня. Пожалуйста. Вы же все знаете, что в бассейне. Чего мы теперь ждем? При чем здесь рассвет?
– Действительно. Но, получается, кто-то из нас…
– Может, он просто упал и разбился?
– Ну да, а потом утопился.
– Почему утопился? Потерял сознание, упал в воду…
– Очнулся – гипс…
– Господи, как ты можешь шутить?
– Успокойтесь все. Оставим Кесарю – кесарево. Будет, как вы, надеюсь, понимаете, следствие. Вот пусть они и разбираются, как, что и кто. Я лично этим заниматься не желаю. Нет возражений?
– Ты прав.
– Надо, наверное, позвонить.
– Обязательно. Но не забудьте, каждому из нас придется что-то говорить.
– Нужно еще раз посмотреть на него.
– Странное желание.
– Абсолютно правильное желание. Надо осмотреть бассейн.
– Зачем?
– Я же говорю – каждому придется что-то говорить.
– И каждый уже, по крайней мере по одному разу, солгал.
– Прекрати. Мы же договорились, по-моему.
– Я к тому, что всем не мешает туда зайти. Впрочем, дело, естественно, сугубо добровольное.
– Я пойду.
– Я тоже.

Никто никогда не замечает дороги, которые мы преодолеваем ежедневно и еженощно многие тысячи и сотни тысяч раз, никто и никогда не опишет точных примет самых известных нам дорог – дорог, которые пролегают в наших домах – из спальни на кухню, из коридора в гостиную, из ванны на балкон, – их мы проходим как бы вслепую, наизусть, и попроси кто описать их особенности, вряд ли сумеем сделать это легко.
Сейчас все они, и даже те двое, для которых дом был родным, шли совершенно новой дорогой из гостиной в бассейн, открывая ее для себя – странную, незнакомую, таящую в каждом повороте и изгибе целый сонм страхов.
Шли они медленно, и казалось всем: это очень длинная дорога, но это не пугало, а скорее радовало идущих – никто из них вовсе не рвался к ее окончанию.
Шли они тесно сплотившись, не избегая, а скорее ища прикосновений, но не глядя друг на друга и молча.
Дорога привела их в мраморный зал, дышащий влажным ароматным теплом. Здесь более, чем в доме, господствовала роскошь – матовое свечение розовых стен было торжественным и даже величавым – блики, которые отбрасывала на них мерцающая поверхность воды, переливались, порождая ощущение вселенского покоя.
Дно и стены бассейна были изнутри лазурно-синими, откуда-то из-под толщи воды струился яркий свет, отчего вся водная гладь казалась огромным драгоценным камнем, светлым сапфиром или темным аквамарином, заключенным в розовую мраморную оправу. Она была превосходна и… идеально чиста. Ничто и никто не тревожил мерцающий глянец – бассейн был пуст и девственно чист. Чисты были мраморные плиты вокруг бассейна. Складывалось устойчивое ощущение, что этими роскошными апартаментами никто, никогда, или по крайней мере очень длительное время, не пользовался.
Спустя почти полтора часа они вернулись в гостиную. Охрипшие от споров, с трудом держась на ногах от бестолковой суеты, очевидно бесцельных поисков, оглушенные безумством происходящего, смятые и раздавленные от ощущения полного собственного бессилия. Никто из них не мог и не хотел более говорить, смотреть, слушать и думать.
В гостиной было душно и сильно пахло оплавившимся воском – свечи давно догорели, камин погас, в ярком хрустальном свете уныло громоздились на разоренном столе грязные кофейные чашки, хрустальные фужеры с остатками недопитых вин, лед в серебряном ведерке растаял – в нем плавала пустая бутылка из-под шампанского, а пепельницы были полны окурков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11