И в результате Филипп подтолкнул ее к зыбкой кромке острова, не подумав, какая грозная опасность маячит там, внизу.
Но осознание этого придет позднее. А пока Филипп знал лишь одно: ему нужно проникнуть на стадион. Ведь там Митико и Портер.
Внутри воняло соломой и потом. Дух был затхлый, словно соревнования проходили тут давным-давно. Виднелись и другие признаки запустения. Когда человек попадает в пустое помещение, у него возникает своеобразное чувство. Оно похоже на странное и трудно уловимое ощущение, которое испытываешь, когда звонишь и, слыша длинные гудки на другом конце провода, понимаешь, что никого нет дома.
В общем, как бы там ни было, Филипп вспомнил это ощущение, войдя на большой крытый стадион. Голые лампочки в проходе тускло освещали ряды скамеек, поставленных ярусами. В центре находился традиционный ринг, на два фунта возвышавшийся над полом. Филипп подошел к нему. Когда-то ринги для сумо — в диаметре они составляли пятнадцать футов — сооружали, укладывая рядом шестнадцать мешков с рисом. Теперь, разумеется, использовались другие, более современные материалы.
Раздался какой-то шорох, Филипп поднял глаза. На середину ринга падал сноп света. Филипп вздрогнул, увидев притаившегося там борца-сумоиста. В свете прожектора была видна его причудливая прическа. Эта прическа итомаге свидетельствовала о том, что перед Филиппом великий чемпион, один из лучших в мире сумоистов.
На глазах у Филиппа борец взял большую чашу и испил воды. Это был один из очистительных ритуалов, предварявших схватку. В старину борцы по традиции перед началом с хватки пили воду из одной чаши, превознося мужество противника, поскольку понимали, что это их последняя встреча.
Отставив чашу в сторону, борец присел. Он опирался всем своим весом на пятки; руки, сжатые в кулаки, лежали на мате. Это была позиция готовности — «шикири».
В это миг сумоист посмотрел прямо в глаза Филиппу. В его взгляде явственно читался вызов.
Филипп повернулся к двери, сквозь которую он прошел на стадион. И тут в другом луче света выросла еще одна фигура. Этот человек размахивал мечом. Меченосец, традиционный спутник великих чемпионов! Но что в его облике так знакомо Филиппу? Что-то в силуэте? У Филиппа не было времени подумать.
Филипп бросился бежать в противоположном направлении. Он видел, что меченосец гонится за ним, а сумоист понесся вниз по ступенькам в ближайшем к Филиппу проходе.
Филипп побежал быстрее и, перепрыгивая через ряды скамеек, домчался до другой двери. Толкнул ее. Заперто! Он начал пробовать все остальные двери. Японцы уже были близко.
Наконец Филипп толкнул дверь, которая подалась. Он распахнул ее, выбежал наружу, и тотчас его охватило отчаяние, потому что Филипп понял, что падает. Потом он ударился об асфальт и покатился кубарем. Затылок, куда пришелся удар, страшно болел, по рукам пробегали мурашки.
Филипп встряхнул руками, нанося одновременно удар нотой. Услышав хрип, ударил еще раз. Но теперь противник поймал его ногу и вывернул так, что Филиппу стало больно. Он взмахнул другой ногой, и враг рухнул прямо на него.
Филипп использовал приемы боевого дзюдо, которому его когда-то обучили: два коротких жестких удара, которые сломали ребра противника. Потом вытащил тонкое лезвие, спрятанное за манжетом на левом запястье. Мгновение спустя оно вновь исчезло в потайном кармашке.
Он услышал быстро нараставший шум и с трудом поднялся на ноги. Все еще встряхивая онемевшей рукой, Филипп побежал на звук. Большинство лампочек в коридоре перегорело, и он почти ничего не видел. Один раз Филипп споткнулся о какой-то ящик Потом о перевернутый стул, но удержался на ногах и побежал дальше.
Наконец, завернув за угол, он различил впереди дверь, через которую проник на стадион Филиппа охватило такое чувство, будто он вернулся домой.
И лишь подойдя совсем близко, Филипп различил в полутьме какие-то смутные тени. Сперва он заметил странное движение, а мгновение спустя он резко поднял голову Что-то раскачивалось из стороны в сторону. Словно маятник — туда-сюда...
Филипп, тяжело дыша, подошел поближе Страх, затаившийся внутри, все рос...
— О Господи! — прошептал он. Дыхание с хрипом вырывалось у него из груди. Язык казался ватным. — О Господи!
Из темноты на него смотрело лицо без черт, язык гротескно вываливался из распухшего рта Петля туго захлестывала шею.
Труп раскачивался над полом, будто метроном.
Туда-сюда. Туда-сюда.
— Митико!
Такой крик мог разбудить и мертвого.
— Я здесь, Филипп-сан. — Голос был тихий-тихий, еле слышный. — Я здесь.
«Я здесь...» — эхом разнеслось по пустынным коридорам стадиона.
Филипп выкрикнул что-то нечленораздельное и повернул покойника к свету. Это оказался мужчина. У Филиппа закружилась голова: он узнал Эда Портера. Опухшего, заляпанного кровью.
Филипп отвернулся от страшно изуродованного трупа и увидел в темном углу скорчившуюся Митико. Ее кисти и щиколотки были связаны проволокой. Она пыталась высвободиться, и кожа под проволокой лопнула, шла кровь Руки и ноги посинели, проволока глубоко врезалась в тело.
— Митико! — Он взял ее руки в свои. — Слава Богу ты жива!
Он рыдал от радости. Целовал ее в щеки, чувствуя на языке что-то мокрое и соленое.
Потом он повернул ее голову к яркому свету, и Митико слабо вскрикнула от боли.
— Митико! Что это?
Она не ответила. Или не могла ответить. Ее голова вздрагивала. На лице была кровь.
Филипп принялся вытирать ее лицо, но кровь все текла и текла. Он впал в бешенство.
— О, моя дорогая, что они с тобой сделали?
Но в глубине души он уже знал это, и ему стало холодно от страха. Он вспомнил сказку о Мегами Кутсуне, божественной лисице, и о том, как Митико боялась, что та накажет ее за грешную любовь к нему.
— Ничего, — прошептала она. — Ничего. — А потом уткнулась ему в грудь и наконец, не выдержав, зарыдала как ребенок. — О, Филипп-сан, они отняли у меня зрение! Я ослепла!
* * *
— Основываясь на информации, которую мне сообщила Митико, — сказал Ватаро Таки, — я выяснил, кто такой Дэвид Тернер.
— Но Митико...
— Я не желаю о ней говорить.
Ватаро Таки налил еще чаю. Они сидели друг против друга в токийском чайном домике. Дело было день спустя после трагедии на стадионе. Филипп не видел Митико и ничего не слышал о ней с тех пор, как отвез ее к отцу.
— С ней все в порядке? — упрямо спросил Филипп. Ватаро Таки уставился в чашку с остатками чая.
— Нет, — наконец вымолвил старик. — С ней не все в порядке. Но раны ее со временем затянутся, — поспешно добавил он, заметив на лице Филиппа тревогу. — На этот счет беспокоиться не стоит.
— А ее зрение... — Филипп не мог больше продолжать.
— Зрение ее, Досс-сан, потеряно навсегда. К этому нам всем придется привыкнуть.
— Это из-за меня она отправилась в фуро! А потом попала на стадион сумо.
— Дело прошлое, ничего уже не вернешь, — сказал Ватаро Таки. — Надеюсь, вы со мной согласны?
В его голосе явственно прозвучало предостережение. Филипп понуро кивнул. Выглядел он жалко.
— Теперь, — продолжал Ватаро Таки, — что касается Дэвида Тернера. Ваши подозрения, боюсь, оказались обоснованными.
— Кто он? — спросил Филипп. — На самом деле.
— Его имя Евгений Карск, — сказал Ватаро Таки. — Он полковник советского НКВД. В фуро он встречался с первым атташе советского посольства. Очевидно, Карск прошел великолепную подготовку в России и теперь выглядит таким же стопроцентным американцем, как и вы, Досс-сан.
— О Господи! — сдавленно вскричал Филипп и покачал головой. — Значит, я был прав! И Эд Портер тоже. Тернер-Карск осуществлял нашу связь с Дзибаном. Причем всегда! Он предоставил мне липовые улики против Силверса.
— Карск знал, что вы начинаете сомневаться в истинности сведений, поступавших в ЦРГ из Дзибана, знал, что у вас вызывают сомнения мотивы членов Дзибана, — сказал Ватаро Таки. — И тогда Тернер-Карск хитроумно подсунул вам подходящую мишень.
— А Силверс был убит прежде, чем смог опровергнуть состряпанные доказательства, — подхватил Филипп. Ватаро Таки кивнул.
— Теперь совершенно ясно, что это Тернер...
— Не называйте его так!
— ...что это Карск убил полковника Силверса.
— Но вот чего я не понимаю, — продолжал Филипп, — с какой стати Кодзо Сийна, глава Дзибана, радикальной реакционной клики высокопоставленных японских министров, связался с русским агентом.
— Очень просто, — усмехнулся Ватаро Таки. — Кодзо Сийна, так сказать, душа Дзибана, ее мозговой центр. Сийна создал этакое философское течение, к которому примкнуло его окружение. Он считает, что капитализм — американский его вариант, делающий особый упор на свободное предпринимательство в целях личной наживы, губителен для японского образа жизни. Ведь тут, в Японии, мы все боремся за процветание нашей нации и за благоденствие императора. Отдельный человек здесь — ничто. А советская идеология, во всяком случае, сейчас, очень близка к идеологии Сийны, поэтому он не брезгует помощью русских, которые могут оказаться весьма сильными союзниками.
— И опасными врагами, — пробормотал Филипп, мысленно рисуя себе аскетический профиль Дэвида Тернера или, точнее, Евгения Карска. — Карск — убийца. Кто знает, на что еще он готов пойти.
Внезапно в памяти Филиппа, словно высвеченный молнией, мелькнул силуэт, который он видел на стадионе сумо.
— Бог мой! Да ведь это Карск был там прошлой ночью, — выдохнул он, — когда ослепили Митико...
— Теперь и Карск, и Сийна — ваши заклятые враги, — сказал Ватаро.
— Но почему? — удивился Филипп. — Карск меня, конечно, знает, но какое Сийне до меня дело?
— Так было до вчерашней ночи, — заявил Ватаро Таки. — Но схватка на стадионе все изменила. Видите ли, Филипп-сан, молодой человек, которого вы вчера убили на стадионе, сын Кодзо Сийны.
— О Господи! — вырвалось у Филиппа.
— Какое счастье, что Дзэн Годо умер, не правда ли? А то, можете не сомневаться, Митико уже не было бы в живых. Но ни Сийна, ни кто-либо другой, кроме вас с Митико, не ведает, что между Дзэном Годо и Ватаро Таки существует какая-то связь... Кодзо Сийна был моим смертельным врагом много лет подряд. Теперь он и ваш враг, не так ли, Досс-сан? Нам вообще-то и одного Сийны предостаточно. А теперь на сцену выступил еще один недруг, Евгений Карск. Совершенно ясно, что Карск с Сийной вдвоем выносили свой коварный замысел, чтобы постоянно препятствовать работе ЦРГ. Я думаю, Досс-сан, мы обрели в лице Евгения Карска очень сильного и опасного противника.
— Я успокоюсь, — сказал Филипп, — только когда выслежу его и пущу ему пулю в лоб.
* * *
— Если мне придется с ним расстаться, я покончу с собой.
— Не болтай чепухи.
— Я говорю серьезно, — предупредила Митико. Как, как отцу удалось проведать про их с Филиппом роман? — недоумевала она. Они ведь вели себя так осторожно! Ватаро Таки покачал головой.
— Значит, ты ужасная дуреха.
— Знать, чего я хочу, никакая не дурость! Чего я хочу и что мне нужно...
Ватаро недоуменно уставился на дочь.
— Чего ты хочешь... Что тебе нужно... Да это же совершенно неважно!
Он был в европейском дневном костюме. Ногти на руках аккуратно подстрижены, волосы напомажены. Ватаро Таки принадлежал к новому поколению японцев эпохи процветания, которая — он был в этом уверен — наступала сейчас и для него самого, и для всей страны в целом.
— Тебя должны волновать только интересы его семьи, — заявил Ватаро.
— Он не бросит жену ради меня, — сказала Митико. — Я это точно знаю.
— Что сделает, или чего не сделает Филипп Досс, несущественно, — оборвал ее Ватаро Таки.
Когда он глядел на свою ослепшую дочь, на ее забинтованное лицо, ему хотелось плакать. Но этого делать не следовало. Он должен быть сильным, чтобы она тоже не утратила стойкость. Ватаро знал: стоит ему хоть самую малость расчувствоваться, и Митико сломается. Ватаро считал, что она должна сразу же научиться справляться со своей бедой.
— Ты что, забыла свои брачные обеты? А как же Нобуо? Ты о нем подумала? Мало того, что ты столько времени проводишь вне дома! Теперь ты хочешь совсем его опозорить?
— Я никогда не любила Нобуо, отец. Ты знал это, устраивая мой брак с Ямамото.
— Да это самое правильное решение из всех, которые я принимал в своей жизни! — воскликнул Ватаро Таки. — В самые трудные времена Ямамото были моими вернейшими союзниками. Они много раз доказывали мне свою верность. А вот моя дочь не выказывает должного уважения к мнению отца. Что по думала бы твоя мать о столь непокорной дочери? Я рад что ее уже нет и она не видит этого безобразия.
— Ты вспоминаешь о маме только, когда тебе это выгодно! — вскричала Митико.
В душе Ватаро всколыхнулись гнев и страх. У него разрывалось сердце при мысли о том, что его единственная дочь ослепла. Жажда мести, желание отплатить тем, кто сделал калекой Митико, клокотала в груди и, словно живое существо, рвалось наружу. Но Ватаро понимал, что стоит на песке, как говаривал его отец. А это опасно, ведь кажется, будто под ногами твердая земля. Однако в любой момент может нахлынуть волна и вымыть песок у тебя из-под ног.
Ватаро Таки знал, что если он сейчас хоть как-то заденет Кодзо Сийну или других членов Дзибана, у них возникнут подозрения. Они зададутся вопросом, кто именно выступает против них? Почему он хочет отомстить? Начнут докапываться, и поскольку в их распоряжении множество средств добывания информации, они могут дознаться, кто он такой на самом деле.
Ватаро подумал о Филиппе Доссе. Ведь именно Филипп Досс предложил Митико последить за Дэвидом Тернером. А значит, Филипп в каком-то смысле должен разделить ответственность за трагедию. Пусть Филипп Досс станет его ищейкой! Он станет карающим мечом в борьбе Ватаро с Кодзо Сийной и Дзибаном.
Приняв такое решение, Ватаро сказал:
— Я запрещаю тебе поддерживать любовные отношения с Филиппом Доссом.
Митико подвергнется слишком большой опасности, если останется с Доссом. Враги и так уже лишили ее зрения. Ватаро Таки не хотел, чтобы они отняли у нее еще и жизнь.
— Ты не можешь так поступить, — прошептала Митико.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69