Нестерпимая боль прожгла тело, и дорога поплыла перед глазами — чирей жестоко напомнил о себе.
«Господи, за что, — успел подумать Роже, — за что?!»
Крокодил покачнулся в седле, но удержался скорее волей случая.
Заныло сердце. Крокодил судорожно оторвал руку от руля и схватился за грудь. Но сердце тряслось под мокрой перчаткой, подобно агонирующей птице, сбитой не совсем удачным выстрелом.
Легкий спуск, даже не спуск, а перепад высот наверное, и спас его. Он не помнил, как закончил этап. Оттолкнув Макаку; слез с машины и долго стоял, закрыв глаза и пошатываясь. Только вопли обалдевших зрителей, экстаз при виде измученных гонщиков и неразбериха при раздельном старте позволили Роже как-то скрыть смертельную усталость.
Лишь две минуты — и он снова был в себе. Когда Оскар подскочил к нему, целуя, заорал: «Твое время лучшее, Роже! — Крокодил пожал плечами, словно и не могло быть иначе.
— Скажи лучше Жаки, чтобы занялся машиной. Трещотка полетела к черту! Я едва добрался до вершины.
— Что с ней? — Жаки стоял за спиной.
— Тебе лучше знать. Чем пьянствовать вечерами, за велосипедами смотрел бы! Деньги не за сидение в баре платят!
Роже стянул майку через голову, зацепив ремень подтяжки, больно хлестнувший по спине.
Но что за боль по сравнению с той, которую он нанес Жаки! Роже даже не взглянул на Макаку. Оскар промолчал. Мадлен, стоявшая в стороне, слышала весь разговор. Она рванулась к Роже, но он молча отстранил ее рукой и начал лихорадочно хватать протягиваемые со всех сторон блокноты Он подписывал, не глядя на листки, — вкось, вкривь, кверху ногами. Это был экстаз упоения собственным величием. Единственный человек понимал состояние Крокодила — Оскар Платнер. Он стоял, прикрыв глаза, и считал про себя до ста, чтобы успокоиться.
Французская команда завтракала молча. Оскар поел первым и ни разу за столом не обратился к Роже.
— Позовите врача, у меня идет кровь. Вся задница мокрая.
— Врач будет через пятнадцать минут. Я его уже предупредил, — ледяным тоном ответил Оскар.
Место Жаки, обычное место рядом с ним, пустовало. Жаки не пришел завтракать, и все понимали почему.
Роже громко бросил вилку и вышел из-за стола. В дверях столовой он столкнулся с Жаки. Тот устало улыбнулся, почти виновато взглянул на Роже.
— Трещотка в порядке. Проволочка попала между зубьями…
Роже хлопнул Макаку по плечу, то ли соглашаясь с диагнозом, то ли прося извинения за грубость на финише, и этот жест на виду команды сразу снял напряжение. За столом загомонили. До старта второго полуэтапа оставалось два часа.
«Пойти и вздремнуть часик? — подумал Крокодил. — Пожалуй, сон расслабит. Да и вряд ли удастся заснуть. Сердце заходится, словно кто-то сидящий в нем задерживает дыхание. Не заглянуть ли к доктору?»
Роже направился к амбулатории — огромному фургону на мощной раме военного грузовика, ослепительно белому, с гигантскими крестами на бортах и крыше. Вид амбулатории подействовал на Роже успокаивающе.
Постучав по пластмассовой двери, он забрался внутрь и, к своему удивлению, увидел на диванчике папашу Дамке в полном кухонном облачении. Повар сидел на стуле, и Ричард, врач гонки, перевязывал порезанный палец. То ли вид поварского наряда, столь необычного в медицинской машине, то ли неожиданность самой встречи рассмешила Роже.
—| Ага, папаша Дамке, и вас гонка доконала?
— Еще бы, не могу пожаловаться на аппетит своих малышей! Мне кажется, они едят быстрее, чем едут!
И то верно, — отсмеявшись каламбуру Дамке, согласился Роже. — Молодые еще, толком не понимают, где надо торопиться!
— Да, это не Гентская шестидневка! Там каждый сидящий в седле — настоящий гурман. Большие мастера понимают толк в пище. Хоть иногда и капризны. А здесь давай попроще, да побольше! Правда, и вы, месье Дюваллон, что-то не балуете меня вниманием! Я бы мог приготовить вам кое-что вкусненькое, вы это знаете.
— Спасибо, папаша Дамке! Но «вкусненькое» — почти допинг! К счастью, вполне легальный. Хочу его поберечь на вторую половину горки. Я уже старый человек, и надо разумнее распределять свои силы. Папаша Дамке замахал руками:
— Вы молоды, как никогда! Я видел вас сегодня на горе. Это было славно. В духе великого Коппи. Кстати, я вам уже говорил, что вы похожи с ним носами и славой.; Папаша Дамке довольно захихикал.
— А что вас привело в амбулаторию, месье Дюваллон? — Он сдвинул свой высокий накрахмаленный колпак почти на затылок.
— Стыдно признаться, папаша Дамке.-Роже решил умолчать о сердечной боли. — Но мои беды куда меньше ваших — всего лишь чирей на заднице!
— По-прежнему беспокоит? — вмешался в разговор Ричард.
— «Беспокоит» — не то слово!
— Я приготовил три специальных тампона, сделанных фирмой «Астро». Они должны держаться.
— В нормальных условиях, доктор. А когда твоя задница не знает покоя шесть часов подряд — никакой тампон не выдержит. Ричард показал на кушетку, и Крокодил, раздевшись, лег.
— Ха-ха, никогда не доводилось, засмеялся папаша Дамке, — видеть, как заклеивают то, что должно быть всегда открыто…
Папаша Дамке любил соленые шуточки.
— Не беспокойтесь, папаша Дамке, я не намерен изменять конструкцию Крокодила, — отпарировал Ричард. — Тихо, тихо! — прикрикнул он на Роже, сотрясавшегося от смеха.-А то действительно заклею не то, что нужно!
Ричард смазал розовое пенопластовое колечко какой-то пахучей мазью и пришлепнул на место. Прохладная наклейка чуть остудила горячий зуд, и, одеваясь, Роже сказал:
— Ну, папаша Дамке, готовьте ужин! Если мой чирей с помощью мистера Ричарда доберется до сегодняшнего вечернего финиша, я вам доставлю много хлопот на кухне.
— Повинуюсь и уже сейчас начинаю готовить «корону». Роже ли не знать, что такое «корона»! Это был высокий торт из заварного крема, обложенного эклерами с лимонным кремом. И это сооружение крепилось тягучим жженым сахарным сиропом и было любимым блюдом Роже. Тронутый тем, что папаша Дамке вспомнил о кондитерской страсти Крокодила, Роже сказал:
— Тогда непременно доберусь сегодня до финиша. За «короной» папаши Дамке каждый готов отправиться хоть на край света.
Болтовня в амбулатории несколько сняла нервное напряжение, вызванное утренней гонкой и всем, что произошло на финише. Роже перешел улицу и завернул в крохотный бар, который вмещал едва десяток людей. Высокий бородатый бармен, похожий на Иисуса Христа, поставил перед ним заказанный стакан холодной «колы» со льдом и лимоном.
«А сердечко-то побаливает. Но к врачам лучше не обращаться! Через час станет известно всем!»
На заре своей спортивной славы, когда величие наступает так зримо и безудержно кружит голову, Роже обзавелся собственным врачом. Случилось это вскоре после того, как он пресытил свою страсть к новым костюмам, которые шил в разных городах у самых дорогих портных и которые почти не носил — отправлял домой, объясняя Мадлен, что костюмы — рекламный презент и ему ничего не стоят.
Цинцы и сегодня не может без смеха вспоминать ту медицинскую историю. У Комбин есть право смеяться: не вмешайся она, невесть чем закончилась бы дружба Крокодила с итальянским доктором.
Роже был очень горд, обзаведясь личным врачом. Медицинские термины и обаятельность Джиани Докато, экспрессивного итальянца, проживавшего в Монако, буквально ослепили Роже. Он не делал и шага без его совета. Еще бы, Джиани был специалистом по мускульной биохимии и открывателем закона зубчатого взаимодействия мышц. Роже абсолютно ничего не понимал в биохимии, но Джиани клялся, что сделает его величайшим гонщиком, всех времен.
«В век двадцатый нельзя жить, как жили наши пещерные предки, — говорил он. — Науку следует использовать во всю ее мощь».
Джиани высчитал, что ему, Роже, хватит трех-четырех часов сна в сутки. Долгий сон лишь расслабляет его, и теряется природная резкость. Реакцию организма Джиани проверял на каком-то сложном дозаторе, им самим изобретенном и заказанном на деньги, естественно извлеченные из кармана Крокодила. Он ввел в рацион Роже овощную диету, что по его мнению, способствует длительной напряженной работе на пределе. Профессор любил повторять мудрое арабское изречение: «Здоровье — единица, любовь — ноль, слава — ноль, деньги — ноль. Поставьте единицу перед нолями — и вы богатый человек, уберите единицу — и все равно нулю!»
Джиани стал фактически руководить командой, в которой Роже был лидером. Возник конфликт с менеджером. Роже готов был уже порвать с командой, заплатив неустойку, но тут со свойственной, ей энергией в дело вмешалась всезнающая Цинцы. Она со скандалом собрала консилиум врачей, на который Роже явился с большой неохотой, и провела медицинское обследование. Оказалось, что он не только не стал сильнее, но, наоборот, был на грани нервного и физического истощения. Все решило письменное заключение: стимулятор, подсунутый Роже какой-то итальянской фирмой через доктора, оказался нейтральным порошком. Крокодил порвал с доктором, но подозрительность к врачам, с одной стороны, и к собственному здоровью, с другой, осталась и по сей день.
Потягивая воду, Роже внимательно разглядывал Иисуса-бармена и что-то мучительно вспоминал. Иисус тоже временами пристально смотрел на него. Если Роже не валился с ног после трудного этапа, он легко вспоминал даже незначительные детали. Это было его бедой. Он помнил слишком многое.
Крокодила называли самым интеллектуальным парнем из всех сидящих в седле. Это и льстило Роже, и огорчало. Он-то знал, во что обходится интеллектуализм. Цинцы точно сформулировала давно глодавшую его мысль: «Чем выше интеллект, тем ниже болевой предел». Коллеги Крокодила зачастую легко проходили там, где он прорывался буквально харкая кровью. И все, потому, что умом и сердцем переживал будущие события во всей полноте, задолго до момента свершения. Опасности, которые в действительности легко миновал, он преодолевал их в душе с полной отдачей сил. И страх, нет, не страх, а скорее понимание того, что ждет, делали его не сильнее, а, наоборот, слабее. Такова, быть может, парадоксальность интеллектуальной спортивной натуры. Цинцы уверяла, что это касается не только велоспорта.
— Послушайте, — Роже обратился к бармену, — мне кажется, я видел вас в Париже. Не вы работали в баре на бульваре Капуцинов напротив «Олимпии»?
Бармен залился краской, и его библейская бородка задергалась от волнения.
— Теперь и я вас узнал, месье Дюваллон.-Бармен бросил протирать посуду и подошел к Роже, перекинув полотенце через плечо.
— Частенько к вам заглядывал, — мечтательно сказал Роже, — был такой милый, уютный бар. И вы нисколько не изменились.
— У вас поразительная память, месье Дюваллон. То, что я вас помню, — естественно! Вас знает весь мир. Но помнить меня…
— О, пустое! — Роже махнул рукой.-Мне приятно встретить знакомое лицо именно сегодня и именно здесь. Кстати, а чем объяснить перемену? — Роже сделал неопределенный жест, показывая на окружающее.
Бармен пожал худыми плечами, на которых мешком висел белоснежный смокинг из дешевой рогожки, и весело сказал:
— Осложнение в семье…— Он, видно, не хотел развивать эту тему дальше. — Пришлось свернуть дело. Уехал сюда, в Квебек. Все-таки французская культура, язык… А деньги почти американские…
— Скучаете по Парижу?
— Да. Очень! Но куда денешься? А вы отдыхаете здесь?
— Работаю. Идет «Молочная гонка».
— Да? Не слышал. Впрочем, я не читаю газет, а телевизор поставить в баре, сами видите, негде. У меня есть проект загнать его вон туда, в проем над дверью. Но надо ставить специальную балку. Впрочем… Простите, вам это неинтересно…
Он снова принялся перетирать стаканы и улыбался чему-то своему. Роже взглянул на часы. Самое время собираться на старт.
— Вы долго пробудете здесь? — спросил бармен.-Простите, я никогда особенно не интересовался спортом.
Роже рассмеялся.
— Очень долго. Чуть больше часа. Каждый день ночуем в другом городе.
— Понятно… Тогда, пожалуйста, поцелуйте от меня ручку родному Парижу.
— Боюсь, что попаду туда не раньше вас.
— Ах да, ведь вы все ездите! — Бармен умолк, видно вновь уйдя в свои воспоминания.
— Но при случае я с удовольствием выполню вашу просьбу, — добавил Роже поспешно, чтобы хоть как-то утешить хозяина.
На старте он появился последним. Все делали вид, что сегодня ничего не произошло. Только Жаки нигде не было видно. И это опечалило Крокодила.
«Неужели обиделся, и обиделся всерьез? Да, мы все постарели… Прежде и на мои более злые выходки Макака смотрел спокойнее!»
Оскар подозвал Роже. Все столпились вокруг, ожидая последнего напутствия менеджера.
— Следите внимательно за Крокодилом. Ориентируйтесь в ходе этапа. Могут быть сюрпризы. И учтите: если не выиграете этап, останетесь без обеденной порции вина! — Оскар скорчил страшную гримасу.
«Поезд» начал выстраиваться на шоссе. Роже с удовольствием поглядывал на огромное полыхавшее табло. Буквы бежали безостановочно, повторяя три слова: «Лидер — Роже Дюваллон».
Этап сложился так, что о нем можно было написать целый эпохальный роман, построенный на одних катастрофах и технических поломках. Роже отпустил вперед только троих, а сам занял свое излюбленное место в головке «поезда». И горькая чаша неудач миновала его. Словно справедливость требовала освободить от дополнительных переживаний человека, которого боль, растекавшаяся от чирья, заполняла всего.
Если бы не тампон Ричарда Роже чувствовал — он не смог бы добраться до финиша. Когда Роже подъехал к французской «техничке», он заметил Мадлен-она с тревогой смотрела на финишный створ, привставая, как девочка, на цыпочки. Увидев Роже, она щедро улыбнулась. И Роже понял — Мадлен переживала за него, встревоженная долгим отсутствием.
— Что-нибудь случилось? — Она обняла его двумя руками и погладила по голове, словно маленького Жана.
Непривычная ласка после такого трудного этапа казалась пыткой.
— Ты что-то задержался, и я беспокоилась.
— Заезжал к приятельнице в гости,-довольно грубо ответил Роже и тут же пожалел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42