Подобные характерные отметины идентичны тем, что в свое время были обнаружены на других досках того же периода, и еще с большей определенностью позволили отнести предмет нашего исследования к пятнадцатому или шестнадцатому веку и работе кисти итальянского мастера.
Несомненно, что викторианский натюрморт, изображающий двух подстреленных уток и ружье, был написан поверх какой-то более ранней работы. Я отделил микроскопический фрагмент краски, такой крохотный, что невооруженным глазом его и не увидишь. И установил, что это вовсе не масляная краска, а темпера. Затем, взяв еще один мельчайший образчик темперы, я подверг его спектральному анализу. Выяснилось, что он представляет собой комбинацию ингредиентов, использовавшихся мастерами означенного периода. И наконец, я обследовал картину с помощью рентгена.
Под викторианским натюрмортом оказалась картина, писанная темперой, и лишь толстый слой масляной краски, нанесенной поверх безымянным викторианским вандалом, помешал рассмотреть ее во всех подробностях и деталях.
На заднем плане сельский пейзаж, характерный для вышеупомянутого периода, — несколько холмов с пологими склонами и отдельно стоящая колокольня. На среднем плане — дорога, ведущая из долины. На переднем плане одинокая фигурка человека в библейских одеяниях, он смотрит прямо на созерцающего эту картину. Не рискнул бы утверждать со всей определенностью, но мне кажется, этот ранее неизвестный шедевр мог бы принадлежать мастеру, творившему во времена великих Чимабью, Дуккио и Джотто.
Искренне ваш, Стивен Карпентер".
Перегрин Слейд сидел точно громом пораженный. Письмо лежало перед ним на столе. Чимабью… О господи! Дуккио… Боже ты мой милостивый! Джотто… дьявол его раздери!…
Левый глаз задергался в нервном тике. Он приложил к веку палец — унять противную дрожь. Что же теперь делать, как лучше поступить?
На память пришли два недавних открытия, сделанных, к его зависти и раздражению, «Домом Сотбис». Один из их оценщиков обнаружил в старинном особняке на побережье в Суффолке как раз такую деревянную доску и сразу угадал руку мастера. Выяснилось, что это Чимабью, ценнейший раритет, и продан он был за несколько миллионов.
А относительно недавно еще один сотрудник «Сотбис» был вызван для оценки коллекции замка Говарда. И вот в заброшенной папке с рисунками и гравюрами он обнаружил изображение скорбящей женщины, обхватившей голову руками. Вызвали эксперта, и тот определил возраст этого рисунка — триста лет и автора — Микеланджело. Попробуйте догадаться, какова была стартовая цена? Восемь миллионов фунтов! А вот теперь и у него, похоже, оказалась в руках бесценная находка, замаскированная под двух дохлых куропаток.
Еще одна операция с участием Регги Фэншо теперь не пройдет, это и ослу понятно. Избавиться от щенка, Бенни Эванса, это одно. А вот с Аланом Лью-Трейвесом такой номер слишком опасен. Совет директоров поверит Алану даже в том случае, если на руках у него не окажется копии отправленного из аэропорта письма. Так что Фэншо никак не подходит. Люди мира искусств не настолько легковерны.
Однако вполне в его силах поднять пошатнувшуюся репутацию «Дома Дарси», вознести ее на прежнюю, почти недосягаемую высоту, а заодно вернуть себе доброе имя. И если ему не светит подарочек, измеряемый шестизначной цифрой, как тогда, к Рождеству, значит, он в своем деле ничего не стоит. И вот Перегрин Слейд быстренько принял душ, побрился, оделся и, усевшись за руль своего «Бентли», помчался в Лондон.
В хранилище не было ни души, и он мог спокойно рыться на полках до тех пор, пока не обнаружил поступление под инвентарным номером «F 608».
Через пузырчатую пластиковую пленку просвечивали две куропатки на крючке. Он отнес картину к себе в кабинет, где собирался осмотреть более тщательно.
Господи, думал он, глядя на натюрморт, какая же безвкусица и безобразие! И, однако, под всем этим… Нет, о том, чтобы выставить ее на аукционе в нынешнем виде, не могло быть и речи. Следует принести в «Дом», а потом обнаружить, как бы случайно.
Но была одна проблема, и весьма серьезная. Профессор Карпентер. Человек с просто кристальной, незапятнанной репутацией. Человек, который наверняка сохранил копию своего письма к нему. Человек, который поднимет шум на весь мир, если Перегрин Слейд посмеет обмануть какого-то несчастного жалкого плебея, владельца этой чудовищной возни.
С другой стороны, Карпентер ведь не утверждал, что скрытая за слоем более поздней краски картина является шедевром, только предполагал. И никто никогда не запрещал аукционным домам спекульнуть. Да, любая спекуляция предполагает риск, и часто он не оправдывается. Что, если он предложит владельцу приличную сумму с учетом того, что выводы Карпентера могут оказаться ошибочными?…
Он поднял записи о поступлениях и отыскал мистера Хэмиша Макфи из Садбери, графство Суффолк. Имелся и адрес. И вот Слейд написал этот адрес на конверте, наклеил марку и вложил письмо, где предлагал незадачливому мистеру Макфи сумму в пятьдесят тысяч фунтов за «весьма любопытную композицию» его дедушки. И чтоб все оставалось шито-крыто, дал ему номер своего мобильного телефона. Он был совершенно уверен, что этот болван купится. А что касается денег, так он сам вышлет ему чек в Садбери.
Два дня спустя зазвонил телефон. Мужской голос с сильным шотландским акцентом и страшно рассерженный.
— Мой дед был великим художником, мистер Слейд! При жизни его оценить не успели, но ведь то же самое было и с Ван Гогом. Теперь мир, увидев его работу, наконец поймет, что есть истинный талант. Так что не могу принять ваше предложение, но делаю вам встречное. Работа моего деда должна появиться на ближайшем аукционе в начале следующего месяца, иначе я вообще заберу ее и передам в «Кристис».
Слейд опустил трубку и почувствовал, что весь дрожит. Ван Гог? Он что, ненормальный, этот шотландец? Однако выбора у него не было. Распродажа полотен мастеров Викторианской эпохи была назначена на 8 сентября. Уже не успеть включить картину в каталог, он отправлен в печать и выходит через два дня. Так что несчастным куропаткам предстоит появиться незаявленными, что не столь уж и редкий случай. Но у него осталась копия письма к Макфи, и он записал на диктофон свою с ним беседу. Предложение в пятьдесят тысяч фунтов поможет успокоить профессора Карпентера, а совет директоров «Дарси» прикроет от огня своего сотрудника.
Он должен купить этот натюрморт для «Дома», а это, в свою очередь, означало, что в зале во время аукциона должна присутствовать «подставка», человек, четко и не глядя на аукциониста выполняющий все его распоряжения. Он возьмет Бертрама, старшего рассыльного. Старик на пороге пенсии, прослужил в «Доме Дарси» лет сорок с хвостиком, немного туповатый, но исполнительный, преданный и лояльный, на него вполне можно положиться. Трампингтон Гор повесил трубку и обернулся к Бенни:
— Ты соображаешь, что делаешь, приятель? Он предложил пятьдесят кусков! Это же целая куча денег!
— Доверься мне, — ответил Бенни. Он был, как никогда, уверен в себе. Оставалось лишь молиться всем богам старых мастеров, чтоб алчность в Слей-де возобладала и чтоб он не проболтался о том, что собирается сделать, безупречно честному профессору Карпентеру.
К концу месяца все руководство «Дома Дарси» вернулось из отпусков, и полным ходом началась подготовка к первому большому осеннему аукциону, назначенному на 8 сентября.
Сентябрь
Перегрин Слейд о своих намерениях умалчивал. И страшно радовался тому, что и Алан Лью-Трейвес являл собой образчик сдержанности и ни словом не упомянул о пресловутом натюрморте. Правда, всякий раз сталкиваясь с ним в коридоре, Слейд игриво и многозначительно подмигивал ему.
Лью-Трейвеса даже начало это беспокоить. Он всегда считал вице-президента несколько легкомысленным и развязным для работы в таком серьезном заведении, к тому же был наслышан, что мужчинам среднего возраста, тем более состоящим в неудачном браке, часто ударяет бес в ребро. И они не прочь завести интрижку на стороне. И, будучи примерным мужем и отцом четырех детей, он уже начал опасаться, что Слейд с этими его дурацкими подмигиваниями заигрывает с ним.
Утром 8 сентября в «Доме Дарси» царили суета и возбуждение. Прилив адреналина в предвкушении захватывающих торгов с лихвой заменял людям из мира искусств все существующие на свете наркотики.
Слейд попросил почтенного Бертрама прийти пораньше и четко и подробно проинструктировал его. За долгие годы работы в «Доме Дарси» Бертрам пережил пять смен руководства. Еще молодым человеком, вернувшись с военной службы, он пошел по стопам отца — тот служил посыльным у самого основателя фирмы, старого мистера Дарси. Старик знал, как вести дело. Эти нынешние выскочки ему и в подметки не годились. Настоящий джентльмен с головы до пят; и все служащие, и рабочие знали при нем свое место. Совсем не то, что теперь.
Бертрам был последним служащим, носившим на работе котелок; за долгие годы довелось ему перетаскать по коридорам и залам немало шедевров общей стоимостью в миллиарды фунтов. И никогда, ни разу, он не покусился и на пенни из этих денег.
Он сидел в своей крохотной каморке и пропускал через отвислые, словно у моржа, усы вот уже, наверное, пятую чашку чая. Задача его была несложной. Он должен сидеть в заднем ряду в синем саржевом костюме, вооруженный специальной карточкой участника аукциона, и принимать участие в торгах только по одной картине. Чтоб избежать ошибки, ему заранее продемонстрировали натюрморт с двумя куропатками, висящими на крючке. Ему также велели хорошенько запомнить название картины, «Дичь», которое мистер Слейд громко и четко произнесет с трибуны.
И наконец, мистер Слейд велел ему внимательно следить за его лицом. Когда настанет черед Бертрама вступить в торги, мистер Слейд должен подмигнуть ему левым глазом. Это сигнал к поднятию карточки. Бертрам сказал, что все понял, и в очередной раз потянулся к чашечке чая, а затем, уже, наверное, в четвертый раз, отправился в туалет, опорожнить мочевой пузырь. «Только этого нам и не хватало, — раздраженно подумал Слейд, — чтоб этот старый болван застрял в сортире в самый критический момент».
Подбор Алана Лью-Трейвеса был впечатляющим. Звездами аукциона должны были стать два полотна прерафаэлитов, изумительный Милле из коллекции недавно умершего ценителя живописи, а также Холман Хант, работы которого не выставлялись вот уже многие годы. Следом за ними шли две замечательные гравюры Джона Фредерика Херринга, изображающие лошадей, и парусное судно в штормовую погоду кисти Джеймса Кармишеля.
Торги начались ровно в десять. Зал был полон, некоторым посетителям даже не хватило мест, и они стояли у стены. У Слейда было три натюрморта маслом с изображением дичи и охотничьих ружей, и он решил выставить картину шотландца четвертой в этом ряду. Это никого не удивит, пусть даже она и не заявлена в каталоге, просто надо провернуть ее через продажу как можно быстрей.
И вот он поднялся на трибуну и, тепло поприветствовав публику, взялся за молоток.
Все шло гладко, как по маслу. В заднем ряду сидел Бертрам, зажав в руке карточку, и не сводил со Слейда глаз.
Перегрин так и сыпал шутками и становился тем веселей, чем выше взлетали цены. Большинство принимавших участие в торгах он знал в лицо, но заметил в зале и с дюжину незнакомых лиц. К примеру, вот тот джентльмен в темном костюме, сидящий в предпоследнем ряду. Время от времени он поднимал голову, и в его круглых очках вспыхивали блики от ярких ламп. Кто он такой?…
Во время краткого перерыва, когда одну картину уносили, а другую ставили на подрамник, Слейд подозвал к себе одну из девушек. И, наклонившись, прошептал ей на ухо: «Кто тот япошка, что сидит в предпоследнем ряду, слева от прохода? Ступай узнай». Девушка кивнула и удалилась,
Во время следующей перемены она подошла к трибуне и сунула в руку Слейда записку. Тот поблагодарил ее кивком. Развернул записку и прочел:
«Мистер Ёсиро Ямамото, галерея „Осака“, Токио. Представил кредитное письмо от токийского банка на сумму в один миллиард иен».
Слейд расцвел в улыбке. Стало быть, узкоглазый готов потратить два миллиона фунтов. Не проблема! Он был уверен, что ему уже попадалось где-то это имя, Ямамото. Да, точно. Так звали адмирала, бомбившего Пёрл-Харбор. Откуда ему было знать, что однофамилец японского флотоводца явился в Найтсбридж с аналогичной миссией и что письмо из токийского банка было создано Сьюзи Дей на компьютере.
В самом начале торгов мистер Ямамото время от времени вскидывал руку с карточкой, но особой настойчивости не проявлял и уступал другим претендентам до того, как была названа окончательная цена. И все же за непроницаемыми линзами круглых очков угадывался взгляд истинного и азартного игрока.
Появился первый из четырех натюрмортов. И он, и другие два, внесенные в каталог, принадлежали кисти не слишком выдающихся художников и ушли за суммы от пяти до десяти тысяч фунтов. И вот когда третий натюрморт унесли, мистер Слейд с лукавой улыбкой объявил:
— Имеется еще и четвертый натюрморт, он в ваши каталоги не внесен. Просто не успели, последнее поступление. Совершенно очаровательное полотно шотландского художника Коллама Макфи.
Колли Бернсайд не вынес искушения и поделился своим именем с художником. Правда, это было единственное, что их объединяло.
— Называется «Дичь», — громко и отчетливо произнес Слейд. — Итак, какова же стартовая цена? Предлагаю начать с тысячи.
Бертрам тут же поднял карточку.
— Тысяча фунтов сзади. Кто больше?
Поднялась еще одна карточка. Человек, которому она принадлежала, должно быть, был близорук. Все остальные потенциальные покупатели, дилеры, коллекционеры, агенты и владельцы галерей, взирали на картину с недоумением.
— Вам вызов, сэр, две тысячи фунтов! — провозгласил Слейд и многозначительно уставился на Бертрама. И еле заметно подмигнул левым глазом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11