Неподалеку от Бремена «ягуар» Миллера пронесся мимо «опеля» Меммерса, спешившего на север в Гамбург. Не заметив друг друга, Хайнц и Петер помчались каждый к своей цели.
Когда Миллер въехал на главную улицу Бонна, уже стемнело. Увидев белый верх фуражки дорожного полицейского, Петер приблизился к нему и спросил:
– Как добраться до британского посольства?
– Через час его закроют, – предупредил тот, как истинный рейнляндец.
– Тем более нужно поспешить, – настаивал Миллер. – Как туда проехать?
– Держитесь трамвайных путей. – Полицейский указал на юг. – Посольство будет слева на самом выезде из Бонна. Узнаете его по британскому флагу над входом.
Миллер кивнул в знак благодарности и уехал. Посольство оказалось там, где и говорил полицейский. Это было длинное низкое здание из серого бетона, которое английские корреспонденты в Бонне окрестили почему-то «фабрикой пылесосов». Миллер съехал с дороги и оставил машину на маленькой стоянке для гостей.
Миновав отделанные деревом стеклянные двери, он очутился в небольшой приемной, где слева за столом сидела пожилая секретарша. За ней в крошечном закутке расположились двое мужчин в голубых сержевых костюмах, явно бывшие армейские сержанты.
– Мне бы хотелось побеседовать с атташе по делам прессы, – сказал Миллер на ломаном английском.
Секретарша беспокойно взглянула на него и ответила:
– Не знаю, на месте ли он. Ведь сегодня пятница.
– И все же попробуйте его найти, – попросил Миллер и протянул ей журналистское удостоверение.
Взглянув на документ, секретарша сняла трубку внутреннего телефона. Миллеру повезло. Атташе по делам прессы еще не ушел. Петера провели в небольшую приемную, украшенную гравюрами Роналда Хилдера с осенними английскими пейзажами. На столе лежало несколько старых номеров журнала «Татлер» и хвастливых брошюр о британской промышленности. Впрочем, прочесть их Миллер не успел – один из бывших сержантов тут же пригласил его подняться по лестнице в кабинет атташе.
Его обитателю, как с радостью заметил Миллер, было не больше сорока лет.
– Чем могу служить? – спросил он с искренней заботой в голосе.
Миллер решил сразу перейти к делу.
– Я работаю над журнальным очерком, – соврал он, – о бывшем капитане СС, одном из главных нацистских преступников. Власти ФРГ разыскивают его до сих пор. Насколько я знаю, искали его и английские спецслужбы, когда эта часть Германии входила в британскую оккупационную зону. Не подскажете ли, как узнать, поймали они его или нет, и, если поймали, что с ним сталось?
– Боже мой, – изумился молодой дипломат. – Ни о чем таком я понятия не имею. В 1949 году мы передали вашему правительству все документы, касавшиеся периода оккупации. Посему искать надо у вас в ФРГ, а не в Великобритании.
Миллеру не хотелось признаваться, что западногерманские власти помочь отказались, и он лишь подтвердил:
– Совершенно верно. Однако пока все говорит о том, что в Федеративной республике после сорок девятого года суда над ним не было. Значит, поймать его не удалось. Между тем в его досье в Американском центре документов указано, что англичане запрашивали это досье в сорок седьмом году. Неспроста же они это сделали, верно?
– Конечно, конечно, – согласился атташе и задумчиво нахмурился. Упоминание о том, что Миллер заручился поддержкой американских властей в Западном Берлине, явно произвело на него впечатление.
– Какая британская служба занималась в период оккупации расследованием преступлений нацистов?
– Во-первых, служба начальника военной полиции. Помимо Нюрнберга, где прошли главные процессы над военными преступниками, в каждой зоне оккупации союзники вели самостоятельные расследования и организовывали зональные суды. Понятно?
– Да, да.
– Но в сорок девятом все документы по этим делам были переданы правительству ФРГ.
– Неужели их копий у вас не сохранилось?
– Возможно, сохранились, – сказал атташе. – Но теперь они находятся, скорее всего, в армейских архивах.
– Можно ли с ними ознакомиться?
– Вряд ли, – вздохнул дипломат, – вряд ли. Вероятно, историкам разрешение на доступ в архивы дают, но получить его сложно даже им. А журналисту, пожалуй, и вовсе невозможно. Понимаете?
– Понимаю.
– Дело в том, – озабоченно продолжил атташе, – что вы – лицо, так сказать, не совсем официальное, верно? А нам не хотелось бы огорчать власти ФРГ.
– Безусловно.
Дипломат встал и сказал:
– Боюсь, посольство вам больше ничем помочь не сможет.
– Да, конечно. И последний вопрос. Остался ли в посольстве кто-нибудь со времени оккупации?
– У нас здесь? О, нет, нет. Люди уже много раз менялись. – Атташе проводил Миллера до двери и вдруг воскликнул: – Постойте! Есть у нас некий Кэдбери. По-моему, он был тогда здесь. По крайней мере я знаю точно – он живет в ФРГ давным-давно.
– Кэдбери, вы говорите?
– Энтони Кэдбери. Международный обозреватель. Его можно назвать главным представителем британской прессы, в Западной Германии. Он женат на немке. Кажется, приехал сюда сразу после войны. Обратитесь к нему.
– Хорошо, – согласился Миллер. – Попробую. Где его найти?
– Сегодня пятница. Значит, вскоре он появится в своем излюбленном месте – в «Серкль Франсэ».
– Что это?
– Французский ресторан. Там отлично готовят. Это недалеко, в Бад-Годесберге.
Миллер нашел ресторан в ста метрах от реки, на улице Анн Швиммбад. Бармен хорошо знал Кэдбери, но в тот вечер его не видел. Он заверил Миллера, что если главный представитель британской прессы не приходит к ним в пятницу вечером, то неизменно появляется в субботу утром.
Миллер снял номер в близлежащем отеле «Дрезен» – огромном здании начала века, в прошлом излюбленной гостинице Адольфа Гитлера – именно здесь в 1938 году он встречался с Невиллом Чемберленом.
На другое утро почти в одиннадцать Кэдбери вошел в бар ресторана «Серкль Франсэ», поздоровался с завсегдатаями и уселся на любимый стул в углу стойки. Когда он сделал первый глоток, Миллер встал из-за столика у окна и подошел к корреспонденту.
– Мистер Кэдбери?
Англичанин обернулся и оглядел Миллера. Побелевшие волосы Кэдбери были зачесаны назад. В молодости он был, видимо, очень красив. Кожа его до сих пор сохранила свежесть, хотя на щеках паутиной проступали вены. Из-под седых кустистых бровей на Миллера смотрели ярко-голубые глаза.
– Да, это я, – ответил Кэдбери настороженно.
– Меня зовут Миллер. Петер Миллер. Я журналист из Гамбурга. Нельзя ли немного побеседовать с вами?
Энтони Кэдбери указал на соседний стул, сказал:
– Думаю, нам лучше разговаривать по-немецки, – перейдя, к большой радости Миллера, на его родной язык. – Чем могу служить?
Миллер заглянул в проницательные глаза англичанина и рассказал ему все, начиная со смерти Саломона Таубера. Оказалось, Петер закончил, Энтони попросил бармена наполнить его рюмку «Рикаром», а собеседнику принести пиво.
– За ваше здоровье, – сказал Кэдбери, когда его просьба была выполнена. – Задача у вас не из легких. Признаюсь, ваше мужество меня восхищает.
– Мужество? – изумился Миллер.
– Теперешнее настроение ваших соотечественников таково, что они вряд ли станут вам помогать, – произнес Кэдбери. – В чем вы скоро, без сомнения, убедитесь.
– Уже убедился, – буркнул Миллер.
– Так я и думал, – вздохнул англичанин и вдруг улыбнулся. – Пообедать здесь не хотите? Моя жена уехала на весь день.
За обедом Миллер поинтересовался, был ли Кэдбери в Германии в конце войны.
– Да, я работал здесь военным корреспондентом. Пришел с армией Монтгомери. Но не в Бонн, конечно. Тогда о нем и не слышал никто. Наш штаб располагался в Люнебурге. Я сделал несколько материалов об окончании войны, о подписании капитуляции и прочем, и моя газета попросила меня остаться здесь.
– О зональных процессах над военными преступниками вы тоже писали?
Кэдбери отправил в рот кусок антрекота и кивнул.
– Да, – сказал он, не переставая жевать. – Обо всех, что прошли в британской зоне. Основными были суды над Йозефом Крамером и Ирмой Грезе. Слышали о них?
– Нет, не доводилось.
– Так вот, их называли Бес и Бестия из Бельзена. Это я дал им такие прозвища. И они прижились. А о Бельзене вы что-нибудь знаете?
– Почти ничего, – признался Миллер. – Нашему поколению об этом не рассказывают.
Кэдбери бросил на него проницательный взгляд из-под кустистых бровей:
– А сами вы хотите знать об этом?
– Рано или поздно в глаза правде взглянуть придется. Скажите-ка мне вот что. Вы ненавидите немцев?
Несколько минут Кэдбери жевал молча, тщательно обдумывая ответ.
– Сразу после обнаружения концлагеря в Бельзене туда направили группу английских военных корреспондентов. В их числе был и я. За войну мне случилось повидать немало ужасного, но открывшееся в Бельзене возмутило меня до глубины души. И тогда я, признаюсь, ненавидел всех немцев.
– А теперь?
– Теперь нет. В сорок восьмом я женился на немке и остался жить здесь. Это говорит само за себя. Время и сознание того, что не все немцы были Йозефами Крамерами и Рошманнами, сделали свое дело.
– А как вы относитесь к нашему поколению? – Миллер повертел в руках бокал с вином, разглядывая красную жидкость на свет.
– По-моему, вы лучше, – сказал Кэдбери. – Да и разве можно быть хуже нацистов?
– Вы поможете найти Рошманна? Поймите, мне не к кому больше обратиться.
– Если сумею, – ответил Кэдбери. – Что вы хотите узнать?
– Скажите, судили его в британской зоне или нет?
Кэдбери покачал головой:
– Нет, не судили. Но вы сказали, что он австриец, а Австрия в то время тоже делилась на четыре зоны оккупации. Может быть, его судили в одной из них. Ведь я уверен – в британской зоне суда над Рошманном не было. Я бы помнил.
–Тогда зачем англичане запрашивали в Западном Берлине копию его досье?
Кэдбери поразмыслил:
– Очевидно, Рошманн чем-то привлек их внимание. О рижском гетто тогда никто не знал. Сталин не дал Западу никаких сведений о зверствах фашистов на Восточном фронте. Мы оказались в неловком положении: восемьдесят процентов преступлений против человечества нацисты совершили за так называемым «железным занавесом», а девять десятых виновных в них бежали в три западные оккупационные зоны. Сотни преступников просочились сквозь пальцы только потому, что мы ничего не знали об их деяниях. Но Рошманн, видимо, чем-то себя выдал.
– Я тоже так считаю, – согласился Миллер. – Но где начать поиски? В архиве Великобритании?
– Нет, в моем личном архиве. Он у меня дома. Пойдемте, это в двух шагах отсюда.
К счастью. Кздбери оказался человеком последовательным, кроме того, он хранил все свои сообщения в редакцию еще со времен окончания войны. Две стены у него в кабинете занимали ящики папками, а в углу стояли два серых шкафа для досье.
– Люблю, чтобы все было под рукой, – сказал он Миллеру, вводя его в кабинет. – Материалы разложены по особой системе, в которой почти никто, кроме меня, не разбирается. Давайте объясню. В одном. – Кэдбери указал на шкафы, – досье на людей, разложенные по фамилиям в алфавитном порядке. Другой – тематическая картотека; темы тоже идут по алфавиту. Начнем с первого. Поищем под фамилией Рошманн.
Поиск закончился быстро... и безрезультатно. Досье на Рошманна у Кэдбери не было.
– Ну что ж, – сказал Энтони. – Тогда поглядим в тематической картотеке. В четырех разделах. Это, во-первых, «нацисты», во-вторых, «СС». Потом посмотрим в «правосудии» – раздел очень большой, но имеет подразделы, в одном из которых собраны материалы о состоявшихся судебных процессах. Впрочем, это в основном суды уголовные, прошедшие в Западной Германии после сорок девятого года. И наконец, последний раздел, полезный нам, – это «военные преступления». Итак, начнем.
Миллер читал быстро, Кэдбери – еще быстрее, но перебрать несколько сотен газетных вырезок во всех четырех разделах удалось только к сумеркам. Наконец, Энтони со вздохом поднялся, захлопнул папку, озаглавленную «Военные преступления», и вернул ее шкаф.
– Пожалуй, придется прервать наши поиски и сходить куда-нибудь поужинать, – сказал он, – а потом, – Кэдбери указал на стоявшие вдоль двух стен ящики с папками, – взяться за них.
Миллер закрыл досье, которое читал, и спросил:
– А что там?
– Там, – ответил англичанин, – собраны мои сообщения в редакцию за последние девятнадцать лет. Это верхний ряд. Под ними – вырезки из нашей газеты о ФРГ и Австрии. Естественно, немало материалов из первого ряда повторяется во втором – это мои напечатанные статьи. Но есть в нем и статьи других авторов. Ведь не я один писал в нашей газете об Австрии и Западной Германии. С другой стороны, не все мои сообщения газета печатала.
Материалы за каждый год составляют шесть ящиков, так что работы будет немало. К счастью, завтра воскресенье, можно заниматься поисками весь день.
– Как здорово, что ради меня вы идете на такие хлопоты, – сказал Миллер.
– Мне в эти выходные просто делать больше нечего, – Кэдбери пожал плечами. – К тому же декабрьские воскресенья в Бонне очень скучны, а жена вернется только завтра под вечер. Итак встретимся в «Серкль Франсэ» в половине двенадцатого.
Удача улыбнулась им лишь вечером следующего дня. Энтони Кэдбери заканчивал просмотр досье, помеченного ноябрем-декабрем 1947 года, где лежали его не принятые газетой статьи, и вдруг воскликнул: «Эврика», – вынул из папки лист выцветшей бумаги с отпечатанным на машинке текстом, озаглавленным: «23 декабря 1947 г.».
– Теперь понятно, почему это не опубликовали, – сказал он. – Кому захочется на рождество читать о поимке эсэсовца?
Он положил лист на стол и включил лампу. Миллер прочитал:

«Британское военное правительство, Ганновер, 23 декабря. В Граце (Австрия) британскими властями арестован бывший капитан СС ЭДУАРД РОШМАНН.
Его узнал на улице австрийского города бывший узник концентрационного лагеря в Латвии, утверждавший, что Рошманн был комендантом этого лагеря. После опознания Рошманна арестовали представители Британской полевой службы безопасности в Граце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35