Наряд девушки производил впечатление сшитого на заказ и сидел, как влитой. «Американка», – подумал Григорий и стал продвигаться поближе к водке.

Русского, с которым беседовала Сьюзан Кэрриган, очень развеселила мысль о том, что девушка попала в Москву, одержав победу в объявленном журналом конкурсе. Звали этого русского Михаилом, и он преподавал экономику в МГУ. Высокий, худощавый, лощеный мужчина с приятно резкими чертами и мурлыкающим баритоном, которым он сейчас произносил безупречные английские фразы с легким оксфордским акцентом.
– Определение ценностей капиталистического общества, – вещал он, – наверное, никогда не будет понято моим поколением. Допустим, какая-то фирма гонит из картофеля водку. Чтобы продать эту водку, фирма наобум выбирает гражданина (случилось так, что в данном случае вас, гражданочка) и бесплатно отправляет в путешествие в Москву. Вы сами, при всем желании и даже крепчайшей в мире печени, никогда не сможете выпить столько водки, сколько нужно, чтобы покрыть расходы винодела по устройству этого предприятия. По сути дела, – он рассмеялся и указал на бокал в руке девушки, – вы и вовсе водку не пьете, а пьете белое вино.
– Да, – согласилась девушка, – я знаю, это может показаться глупым, но…
– Ничуть, ничуть. – Михаил подтрунивал над ней так прямодушно и дружелюбно, что девушка не могла обижаться на него. – Разделить общество любительницы белого вина весьма приятно, – заверил он ее. – А кроме того, в этой комнате нет ни одного человека, который продержится на ногах дольше вас, это несомненно. Однако вернемся к обсуждаемому вопросу. Производитель водки не может надеяться, что вы вернете ему потраченные деньги. Возможно, он считает, что другие граждане узнают о проявленной им по отношению к вам щедрости, воспылают к нему теплыми чувствами и станут покупать его товар в количествах, достаточных и более чем достаточных, для покрытия его расходов? И это – в дополнение к той водке, которую они купили бы и так.
– Понятия не имею, – честно призналась Сьюзан. – Что бы они там себе ни думали, я чудесно провожу время. Россия так прекрасна.
– Вы полагаете? – улыбаясь ее воодушевлению, спросил он.
– Музеи, картины, иконы! – воскликнула девушка. – А как красива река. Надеюсь, компания «Семенов» сторицей окупит свои расходы.
– Уже окупила, – произнес слева от нее голос с американским выговором. Девушка и Михаил повернулись и увидели бородача лет сорока с чем-то, облаченного в мятую спортивную куртку и белую сорочку. На шее – бордовый галстук-бабочка, а над ним – виноватая улыбка человека, без приглашения влезшего в разговор. – Простите меня, – добавил бородач, – я случайно услышал. Зная, что вы… ведь вы – Сьюзан Кэрриган, так?
– Совершенно верно.
– Джек Филдинг, – представился он. – Сотрудник нашего посольства. Мы выправляли кое-какие ваши бумаги. Так вот, я полагаю, что принцип тут следующий. Правда, я не экономист. – Он повернулся к Михаилу. – В отличие от вас, не так ли?
– Да, я занимаюсь экономикой, – ответил Михаил и представился еще раз, назвав какую-то немыслимо длинную фамилию. Мужчины обменялись рукопожатием, и Михаил продолжал: – Вы понимаете, как складывалась ценность подарка, сделанною мисс Кэрриган?
– Думаю, что да, – отвечал Джек Филдинг. – Главное тут – реклама и общественное мнение. Предложив людям столь желанную для многих награду, вы прославите свое имя. Когда покупатели пойдут в местную винную лавку, то скорее всего приобретут там именно ваш товар. Значит, если вышло так, как хотели устроители, они добились увеличения продаж еще до окончания конкурса и нажились раньше, чем потратились на мисс Кэрриган.
– Ну а если вышло не так, как они задумывали? – спросил Михаил. – Если они не увеличили объем продаж?
Джек Филдинг с улыбкой передернул плечами.
– Ну тогда все равно придется платить, пусть и с зубовным скрежетом. Как ни крути, а мисс Кэрриган получила бы свою поездку в Москву.
– Как здорово! – воскликнула Сьюзан.
– По этой и по многим другим причинам я остаюсь сторонником свободного рынка, – продолжал Джек Филдинг. – Частной компании гораздо труднее нарушить договор, чем государственной.
– Э… – встревоженно молвил Михаил, – если мы намерены обсуждать свободный рынок, я, пожалуй, налью себе еще выпить. Сьюзан, ваш бокал тоже опустел.
– Благодарю, – ответила девушка, протягивая ему стакан.
Михаил вопросительно посмотрел на американца.
– Мистер Филдинг?
– Благодарю вас, мне достаточно.
– Тогда я сейчас вернусь, – пообещал Михаил, направляясь к стойке.
Джек Филдинг с тусклой улыбкой оглядел зал и сказал:
– Тут зверинец какой-то.
– Ума не приложу, почему меня пригласили, – простодушно проговорила Сьюзан. – Может, потому, что я живу в этой гостинице.
– Наверное, эти охранники культуры хотели, чтобы тут было как можно больше англоязычного люда, – ответил Филдинг. – Поэтому и меня прислали сюда. Такая помпа призвана создать у русских впечатление, будто эта организация пользуется большим влиянием на Западе. Но список гостей любой такой вечеринки – гораздо более мудреная загадка, чем даже та идея, на которой основан выигранный вами конкурс, повергнувший вашего русского друга в такую растерянность.
«Моего русского друга. Кабы так. Но в самом начале разговора Михаил упомянул, что женат». «Увы, жена не смогла сегодня пойти со мной». Впрочем, Сьюзан все равно было приятно его общество. В конце концов она приехала сюда знакомиться с Россией, а не точить лясы с Джеком Филдингом. Таких, как он, на любой вечеринке в Манхэттене не меньше полудюжины.
Вернется Михаил или нет? Может, Филдинг нарочно спугнул его? Сквозь брешь в толпе гостей Сьюзан видела, что русский сидит у стойки в дальнем конце и беседует с другим русским.

Выстояв очередь, Григорий получил свою порцию водки, и тут кто-то рядом с ним спросил по-английски с могучим акцентом:
– Вы гаварытэ па-аглыцкы?
Григорий удивленно обернулся и увидел того самого тупорылого коренастого легавого, или кагэбэшника, который недавно беседовал с американкой.
– Немного понимаю, но говорить не умею, – по-русски ответил он.
– А вы попробуйте, – велел мужик и, снова переходя на свой кондовый английский, добавил: – Атвэтти на мой пэрвый вапрос, но па-аглыцкы.
Отыскивая английские слова и делая громадные промежутки между ними, Григорий медленно ответил:
– Я панимайу немного английскхи. Я читаю английскхи болше… лучше, чем я говорьу.
– Хххарашо, – заявил мужик на своем дикарском языке Шекспира (Григорий был уверен, что его собственный английский по крайней мере не настолько отвратен, во всяком случае, что касается произношения). – Вы можыти называт мынья Мыхаыл. Вы будытэ идти с мыной.
– Но… кто вы?
– Кы Гы Бы, канэшна, – ответил мужик, которого звали, а может, и не звали Михаилом. Он сказал, где служит, небрежно передернув плечами, потом добавил: – Об што вы никаму нэ гаварыт.
– Рассумеется.
– Тыпэр вы будэтэ слэдоват за йя. Вон есть два амырыкханцы разгаварывайущие. Я должэн гаварыт с мужчщына самым. Вы будытэ гаварыт с жэншын, штобы йя увадыл мог мужчшына в старана прочщщщь.
– Но… почему я?
– А патамху што я вас ысползыват, – ответил мужик из КГБ, причем последнее слово, слишком длинное для его языка, он произносил, шлепая губами, будто резиновыми мухобойками. – Тыпэр пашлы. – Когда они протискивались сквозь толпу, кагэбэшник, словно вспомнив о чем-то, добавил: – Как вы зват?
– Григорий Басманов.
– Ы как вы палучат на жызн, Григорий Басманов?
– Писать для телевизии, – поиск и расстановка английских слов поглощали все внимание Григория.
– Ххххарашо.
Двое американцев увлеченно тараторили по-своему; слова сливались, окончания разлетались, будто брызги, и речь звучала совершенно непонятно.
«Ни слова не разберу! – подумал Григорий. – Вот же стрекочут! За этим, что ли, я сбежал из клиники? Чтобы меня настращал легавый из конторы, да еще и американцы унизили?»

Изысканно-лощеный экономист Михаил сказал:
– Я привел с собой соотечественника, который был бы рад усовершенствовать свой английский.
А коренастый Михаил из КГБ объявил:
– Эта есть чилавэк русскый, каторый гаварыт па-аглыцкы так жэ хххарашо, как мнэ сам. Можэт, лучшэ.
– Я имею только немного английский, – проговорил Григорий, улыбаясь американцам, чувствуя, как его охватывают робость и ощущение неловкости, и начиная жалеть, что вообще приперся сюда. Что он знает об иностранцах? Как держать себя с ними? Кроме двух-трех врачей с Запада, с которыми он общался исключительно через толмача в первый год после чернобыльской аварии, Григорий никогда в жизни не встречался с иностранцами. «Я же простой киевский пожарник, – подумал он. – Моя новая жизнь – лишь недоразумение».
– Это мисс Сьюзан Кэрриган из Нью-Йорка, – в один голос сказали оба Михаила. Правда, Михаил из КГБ забыл про «мисс». – Она выиграла Москву на конкурсе. – Михаил от экономики весело улыбнулся, а Михаил от охранки осклабился в какой-то мрачной и немного оскорбленной ухмылке.
– Поездку в Москву, – поправила их Сьюзан, улыбнувшись свежему русскому и протягивая ему руку. Григорий принял ее, сознавая, как тонка, костлява и нерешительна его собственная рука. Виду него был, как у больного гриппом или гриппоподобным недугом, который дал маху, встав с койки и явившись на вечеринку.
– Григорий Басманов, – проговорили Михаилы, завершая церемонию знакомства. – Григорий работает на московском телевидении.
– О, правда? – Сьюзан выпустила хилую руку Григория и приняла от Михаила полный бокал вина. – А что вы там делаете?
– Сочиняю шутки для одного комика, – ответил Григорий, произнося слова в час по чайной ложке. Потом покачал головой и добавил: – Вы про он не слышали.
– Возможно, я слышал, – сказал Джек Филдинг, протягивая руку. – Джек Филдинг, сотрудник посольства. Мы много смотрим телевизор, уж поверьте. Кто этот ваш комик?
Пожав Филдингу руку, Григорий сказал:
– Петр Пекарь.
Он испытал истинное удовольствие, услышав исполненное горестного изумления «кряк» кагэбэшника (Михаил от экономики радостно хихикнул, вспоминая что-то).
Филдинг тоже обрадовался.
– Правда? Этот парень – настоящий смутьян!
– Да, – согласился Григорий и расслабился, нежась в лучах славы Петра Пекаря.
– Если бы несколько лет назад он вякнул то, что свободно говорит теперь, сразу же отправился бы прямиком в Сибирь, – добавил Филдинг, качая головой.
– Ну, по крайнему меру он бы там имел меня, – заверил американца Григорий. – Если Петр Пекарь простуживает себя, я, от своя сторона, тотчас чихать меня. – Он удивился той легкости, с какой вдруг заговорил по-английски, стоило только начать. Оказывается, тут нет ничего невозможного.
– Я пыталась смотреть здешние телепередачи, – сказала Сьюзан. – Но это просто мучение. На вид – вроде как наши, американские. И новости, и спорт, и игры, но я не понимаю, кто что говорит. Ну а с надписями и вовсе беда, я не знаю даже букв! – воскликнула она, смеясь над собственной беспомощностью.
– Конечно, я видель вашу американскую телевизию, – сказал Григорий. Девушка ему нравилась. Она держалась просто и уверенно. Ему хотелось продолжать разговор, и не важно, насколько это трудно. – В телестанции присваивают трансляцию через спутник. Иногда я вижу новости Си-эн-эн. Вы знаете эту программу?
– О, разумеется, – отвечала Сьюзан. – Кабельная сеть. Должно быть, с вашей точки зрения, это воспринимается совсем иначе.
– Какой позитивизм. – Григорий улыбнулся ей, надеясь, что в английском языке, есть это слово. – Дикторы говорят так уверенно. У нас никто ни во что не уверен со дня Сталин скончаться.
Сьюзан засмеялась, удивилась этому и сказала:
– Это одна из шуток, которые вы сочиняете для как бишь его?
– Прошу прощения?
– Ой, извините. – Сьюзан, как могла, объяснила смысл английского перевода выражения «как бишь его», а тем временем экономист Михаил нежно отвел Джека Филдинга в сторону и возобновил разговор:
– Да, так вот, об этом вашем свободном рынке. Теперь, когда японцы дышат вам в затылок, вы не станете отстаивать идею полного возврата к нему.
(Одновременно другой Михаил произнес, тоже обращаясь к Филдингу: «Я должэн гаварыт с вы про этат ваш пасольство. Есть нада решыт ешо нескалка вапросов».)
– Всем приходится приспосабливаться к меняющейся действительности, – пробормотал Филдинг, послушно бредя следом за Михаилом и оставив Сьюзан наедине с Григорием, который пытался втолковать девушке, почему псевдоним Петр Пекарь сам по себе должен вызывать смех у русского зрителя. Объяснить это оказалось довольно сложно, да так и не удалось. Тем не менее разговор продолжался. Сьюзан поведала, как она очутилась в Москве, выиграв конкурс американской водочной компании. Объяснение оказалось непростым и для нее и вышло совсем уж неудачным.
Они беседовали уже довольно долго, обсуждая в основном красоты Москвы и ближнего Подмосковья, когда Григорий вдруг заметил, что толпа немного поредела, и испуганно взглянул на часы. Было почти десять минут девятого.
– Ой, нет, – пробормотал он. – Я опоздал для моя пилюля. Нельзя ли попытать вас подержать мой стопарь? Спасибо.
Сьюзан держала два почти пустых бокала, а Григорий тем временем достал из кармана пиджака картонный спичечный коробок и извлек на свет большую зеленую капсулу. Улыбнувшись и пожав плечами, он сказал:
– Прежде я никогда не брал эту дрянь с водкой. Может, сильнее заработает.
Забрав у девушки стакан, Григорий осушил его, а заодно и запил пилюлю.
– У вас грипп? – спросила Сьюзан. А потом, поскольку его английский был очень клочковатым и изобиловал неожиданными, удивительными лексическими провалами, решила объяснить: – Какая-нибудь простуда или что?
– Нет, ничего наподобие, – ответил ей Григорий. – Я вовсе не… как это… заразный. – Посмотрев в сторону стойки, он спросил: – Любознательно, они уже не оделяют выпивкой?
– Боюсь, что нет, – ответила Сьюзан и решилась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44