Глаза у него были темные, брови густые и кустистые. Пышные черные волосы пострижены так, что лицо его казалось идеально круглым. Мы представились друг другу и обменялись рукопожатиями, потом я прошла за ним вглубь студии. Когда Руперт повернулся спиной, я увидела тонкую косу, спускавшуюся до половины его спины. Одет он был в белую безрукавку, джинсовые шорты-"оборванцы", на ногах – кожаные сандалии на толстой гофрированной подошве. Очертания стройных ног подчеркивались черными шелковистыми волосами.
Студия у него была просторная и прохладная, с бетонными полами и широкими, расставленными по периметру вдоль стен рабочими столами. В воздухе висел запах сырости, а все, что можно, было покрыто мелкой белесой пылью, какая образуется при сушке фарфора. Кругом лежали большие куски мягкой глины, запеленутые в пластик. В мастерской стояли ручной и электрический гончарные круги, две печи для обжига, бесчисленные полки были заставлены обожженными, но еще не глазурованными керамическими вазами. В углу, на одном из рабочих столов я увидела ксерокс, автоответчик и проектор для слайдов. Повсюду громоздились пачки альбомов для эскизов со срезанными углом обложками, банки с карандашами, цветными мелками, кистями для масла и акварели. Посреди студии возвышались три мольберта, на каждом из них стоял написанный маслом абстрактный холст в разной степени готовности.
– Это все ваши работы?
– Тут не все мое. Я взял пару учеников, хотя и не особенно люблю преподавать. Так что здесь кое-что и они натворили. А вы сами чем-нибудь занимаетесь?
– Нет, к сожалению, но очень завидую тем, кто это умеет.
Он подошел к ближайшему столу и взял оттуда плотный конверт с вложенными в него фотографиями.
– Лейтенант Уайтсайд просил передать это вам. А заодно и адрес жены того типа. – Валбуса вручил мне листок бумаги, который я сразу же засунула в карман.
– Спасибо. Очень хорошо. Это сэкономит мне массу времени.
– Это и есть тот пижон, который вас интересует? – Руперт передал мне снимок. Я посмотрела на зернистое, тринадцать на восемнадцать, черно-белое изображение.
– Да, это он. Его зовут Венделл Джаффе. У меня тут есть еще несколько снимков, чтобы вы могли лучше себе его представить.
Я достала подборку, которой пользовалась для опознания, и стала наблюдать, как Руперт принялся тщательно изучать фото, предварительно разложив по какой-то своей, только ему понятной системе.
– Недурно выглядит. И что он сделал?
– Он вместе с партнером занялся операциями с недвижимостью, которые были вполне законными до того момента, пока у них не начались трудности. В конце концов они организовали «пирамиду» и обобрали всех инвесторов: обещали огромную прибыль, а на самом деле расплачивались с прежними вкладчиками деньгами новых. Джаффе, видимо, почувствовал, что финал близок. Во время рыбалки он исчез со своей яхты, и больше о нем никто ничего не слышал. До самого последнего времени. Его партнер отсидел в тюрьме, но сейчас он уже на свободе.
– Я что-то припоминаю. По-моему, пару лет назад в «Диспэтч» была статья об этом Джаффе.
– Возможно. Это одна из тех загадочных историй, что всегда захватывают людское воображение. Предположительно он покончил с собой, но высказывалось и много других версий.
Руперт продолжал рассматривать фотографии. Я следила за тем, как взгляд его внимательно скользил по овалу лица Венделла, по его прическе, как оценивающе остановился на расстоянии между зрачками. Он подносил снимки поближе к глазам, наклонял их так, чтобы на них падало больше света из окна.
– Какого он роста?
– Примерно шесть футов четыре дюйма. Вес – фунтов двести тридцать. Ему уже под шестьдесят, но он в хорошей форме. Видела его в плавках. – Я пошевелила бровями. – Недурен.
Руперт подошел к ксероксу и сделал две копии с фотографии на грубую бежевую бумагу, похожую на ту, что используется для акварелей. Потом пододвинул табуретку к окну.
– Садитесь, – сказал он, кивнув в ту сторону, где стояло еще несколько деревянных некрашеных табуреток.
Я тоже пододвинула одну из них к окну и устроилась рядом с художником, наблюдая, как он подбирает простые карандаши. Отобрав из банки четыре штуки, он достал из ящика стола коробку цветных карандашей и еще одну, с пастельными мелками. На лице у него появилось отсутствующее выражение, вопросы, которые он стал мне задавать, обрели почти ритуальный характер – видимо, это была его манера подготовки к выполнению предстоящей работы. Одну из копий фотографии Руперт приколол к доске, закрепив ее сверху зажимом.
– Начнем с самого начала. Какого цвета у него сейчас волосы?
– Седые. Раньше он был шатеном. Сейчас на висках они реже, чем на фотографии.
Руперт взял белый карандаш и закрасил темные волосы. Венделл сразу же будто постарел на двадцать лет и стал казаться сильно загоревшим.
– Здорово, – сказала я, непроизвольно заулыбавшись. – По-моему, он подправил себе нос. Вот тут, у переносицы, и еще немного по бокам.
Там, где мой палец касался грубой поверхности бумаги, Руперт точными ударами мелка или карандаша, которыми он пользовался с одинаковой уверенностью, добавлял к изображению необходимые линии и оттенки. Нос на листе бумаги сразу же стал узким и аристократическим.
Продолжая работать, Руперт принялся болтать.
– Меня всегда поражает, сколько вариаций можно выжать из одних и тех же частей человеческого лица. Особенно если учесть, что у большинства из нас один и тот же набор стандартных деталей... один нос, один рот, два глаза, два уха. И при этом мы не только все совершенно непохожи друг на друга, но и способны различать друг друга с первого же взгляда. Когда работаешь над подобными портретами, начинаешь по-настоящему понимать, сколько же во всем этом тонкостей. – Уверенные движения карандаша в руке Руперта добавили Венделлу возраст и вес, приводя изображение шести-семилетней давности в соответствие с сегодняшним оригиналом. Руперт приостановился, потом перешел к глазам. – Какой у него разрез глаз? Он тут ничего не менял?
– Мне кажется, нет.
– Веки не нависают? Мешков под глазами нет? По-моему, пять прошедших лет должны были как-то сказаться. Морщин вокруг глаз больше?
– Пожалуй, но не намного. Щеки, вроде, сильно запали. Он сейчас выглядит почти изможденным, – сказала я.
Некоторое время Руперт работал молча.
– Так?
– Очень похоже, – ответила я, внимательно посмотрев на изображение.
Когда Руперт закончил, взгляду моему открылась почти точная копия того человека, которого я видела.
– По-моему, то, что надо. Очень похож, – оценила я.
Руперт опрыскал рисунок закрепляющим составом.
– Сейчас отпечатаю дюжину копий и отправлю их лейтенанту Уайтсайду, – сказал он. – Если хотите, могу и вам дюжину сделать.
– Это было бы чудесно.

7

Я быстренько проглотила вместе с Генри тарелку супа, затем добавила к ней полкофейника кофе. Все это, вместе взятое, помогло мне преодолеть упадок сил и снова включиться на полную катушку. Пора было устанавливать контакт с главными действующими лицами моего расследования. Ровно в девятнадцать ноль ноль я направилась вдоль побережья по направлению к Пердидо/Олвидадо. Темнело, и на улице уже повисли пепельно-серые размытые сумерки, однако до наступления полной темноты оставалось еще не меньше часа. Мгла, которую большими волнами надувало с океана, скрывала почти весь окружающий пейзаж, за исключением лишь наиболее крупных и заметных предметов. Слева от дороги возвышались крутые холмы, склоны которых были изъедены эрозией, а справа тяжело бился о берег Тихий океан. На небе сквозь плотные облака изредка проступал бледный полумесяц. В море, на горизонте поблескивали огнями платформы буровых вышек, напоминающие стоящую на якоре эскадру. Остров Святого Михаила и два других, известных под названиями Розы и Креста, вытянулись в одну линию, словно бусы на незримой нити, вдоль Кросс-Айленд-фолта, одного из тех разломов земной коры, что пронизывают параллельно идущими трещинами всю геологическую зону с востока на запад. Санта-Инес, Норт-Чаннел-слоуп, Питас-Пойнт, Оук-Ридж, Сан-Гайэтано и Сан-Джасинто – все они ответвляются, подобно отросткам, от своего общего «дедушки», Сан-Андреас-фолт, самого большого разлома, пересекающего под углом всю Поперечную вулканическую серру Серра – название группы горных хребтов с зубчатыми гребнями в Испании, Сев. и Юж. Америке, некоторых районов Африки и на Филиппинах.

. С воздуха Сан-Андреас-фолт выглядит протянувшимся на многие лгали зловещим горным кряжем: как будто бы здесь под землей прорыл ход какой-то гигантский крот, оставив на поверхности этот след.
Когда-то очень давно, еще задолго до того, как сжатие Земли привело к появлению горных хребтов, котловина Пердидо тянулась на сотню миль в длину, а значительная часть территории нынешней Калифорнии была покрыта безбрежным эоценовым По времени соответствует ср. эпохе палеогенового периода геологической истории Земли.

морем. Тогда вообще вся эта местность была залита водой почти до самых границ нынешней Аризоны. Нефть ведь образовалась из морских организмов, отложения которых местами образуют слой толщиной до тринадцати тысяч футов. Иногда, когда я пытаюсь представить себе тот мир, столь невообразимо отличный от нашего, я чувствую, что при возникающей картине у меня даже волосы поднимаются дыбом. Миллионы лет проскакивают, как в ускоренном кинофильме, в котором земля поднимается и опускается, вздымается горами и разверзается трещинами, с грохотом корчится в страшных судорогах.
Я бросила взгляд на линию горизонта. Из тех тридцати двух буровых платформ, что расположились в океане вдоль побережья Калифорнии, двадцать четыре находятся вблизи округов Санта-Тереза и Пердидо, в том числе девять – на расстоянии менее трех миль от берега. Несколько лет назад мне довелось присутствовать на дискуссии относительно того, смогут ли эти старые платформы выдержать семибалльное землетрясение. Тогда специалисты разошлись во мнениях. В одном лагере оказались геологи и представители Комиссии по сейсмобезопасности, подчеркивавшие, что самые старые платформы строились в период 1958 – 1969 годов, до того, как нефтедобывающая промышленность перешла на единые правила проектирования и строительства. Представители нефтяных компаний, которым принадлежали платформы, заверяли нас в нашей полнейшей безопасности. Черт возьми, ну и сбила тогда меня с толку эта дискуссия! Я попыталась представить себе, как платформы рушатся и нефть выливается в будущий океан, который сразу же становится черным. Но потом я подумала о ежедневном засорении пляжей, о сточных водах, что сливаются неочищенными в реки и моря, об озоновой дыре, о вырубаемых подчистую лесах, о свалках ядовитых отходов, о том мусоре и хламе, который плодит вокруг себя жизнерадостное человечество; и все это в дополнение к ежегодным засухам и голоду, обрушиваемым на него природой как нечто само собой разумеющееся. Еще неизвестно, от чего именно мы загнемся раньше. Иногда у меня даже появляется мысль, а не лучше ли было бы взорвать всю планету сразу, целиком, и одним махом покончить со всем этим. Больше всего действует мне на нервы именно неопределенность.
Проехав мимо принадлежащего штату отрезка пляжа, я обогнула мыс и плавно вкатила в Пердидо с западной его стороны. На первом же повороте свернула с автострады и неторопливо направилась через деловую часть города, стараясь сориентироваться. Широкая главная улица была размечена по краям линиями под косым углом, обозначавшими места для стоянок. Пикапы и «дачи на колесах» стояли радиаторами к тротуарам, число их было весьма внушительно. За мной медленно двигалась машина с открытым верхом и включенным на полную мощь радио. Духовой оркестр, грохотавший через бас-динамики, напомнил мне о парадах, которые проходят Четвертого июля День независимости США.

. Над окнами каждого второго кафе или магазина висели симпатичные полотняные тенты. Не иначе, как их изготовлением занимается кто-нибудь из родственников мэра, подумала я.
Те дома, в одном из которых жила теперь Дана Джаффе, были построены, наверное, в семидесятые годы, когда Пердидо пережил недолгий период бума в торговле недвижимостью. Сам дом был в полтора этажа, оштукатуренный, пепельно-серого цвета, все деревянные украшения на нем были выкрашены белым. На стоянках перед большинством домов в этом микрорайоне стояло по три-четыре машины, из чего можно было заключить, что хотя каждый из домов предназначался для одной семьи, но фактическое население было больше. Я въехала на дорожку и припарковалась позади «хонды» последней модели.
Сумерки сгущались. Вдоль ведшей к дому тропинки чередовались высаженные гнездами цинии и ноготки. Даже в том слабом свете, отражавшемся от белых деталей дома, я видела, что кусты и трава на газоне были аккуратно подстрижены. Создавалось впечатление, что те кто тут живут, явно прилагали немалые усилия, чтобы их дом как-то выделялся из череды подобных. Вдоль забора были установлены дополнительные подпорки для вьющихся растений. Ветви жимолости, расползшиеся по специально сделанным решеткам, создавали иллюзию хотя бы минимальной изолированности, а кроме того, наполняли воздух необыкновенно приятным ароматом. Я отыскала в сумочке свою визитную карточку и позвонила в дверь. Крыльцо было заставлено картонными коробками, какими пользуются при переездах, все они были закрыты и заклеены. Интересно, куда это она собралась, подумала я.
Прошло какое-то время, прежде чем Дана Джаффе открыла дверь. Плечом она прижимала к уху телефонную трубку, за аппаратом из комнаты тащился шнур не меньше двадцати пяти футов в длину. Дана принадлежала к тому типу женщин, который я всегда воспринимаю как подавляющий: светлые, медового оттенка волосы, четко обрисованные скулы, холодный и пристальный взгляд. У нее был прямой и узкий нос, твердый подбородок, немного неправильный прикус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47