- Знаю… Они тоже не боятся, когда их много, - я вынужден был согласиться.
- А ты мне скажи, где их мало бывает, мы их там ловить будем! - засмеялся Виктор.
Где их мало бывает… Немцы собрали на этом участке столько авиации, что ее хватало для массированных налетов. Они летали группами по сорок-шестьдесят «Юнкерсов» под прикрытием двадцати-тридцати истребителей, или сами «Фоккеры» действовали группами по двадцать пять-пятьдесят самолетов. Ведь они не прикрывали постоянно свои наземные войска, а ограничивались отдельными массированными налетами.
После вылета я повалился на чехлы, сложенные под крылом, и уснул в тени. Проснулся от того, что снова припекло переместившееся солнце. Волков и Карпушкин надраивали тряпками крылья, фюзеляж, смахивали все соринки, все лишнее, чтобы улучшить обтекаемость самолета, его летно-тактические качества и хоть этим помочь командиру. Бурмакова лежала, опершись на локти, под крылом и задумчиво грызла травинку. Я поднялся, взял тряпку и стал помогать ребятам.
- Товарищ командир, мы сами все сделаем, отдыхайте, - взмолился Николай.
- Ничего, втроем быстрее сделаем! А то Галя, говоришь, плачет, когда я не возвращаюсь, а делать ничего не хочет, чтобы помочь…
- Товарищ командир!.. Да я… - Бурмакову как пружиной подбросило. Со слезами на глазах она вырвала тряпку из моих рук…
Вот выписка из оперативной сводки дивизии за 2 мая 1944 года. В этот день наши войска снова предприняли наступление. На этот раз бои развернулись западнее Ясс в направлении на Тыргу-Фрумос:
«Четверка наших истребителей под командованием Архипенко прикрывала наземные войска в районе Кыржон.Хэрмэнештий, Бэйчений. Они были наведены на группу из шестидесяти „Ю-87“ и двенадцати „ХШ-123“ под прикрытием тридцати „Ме-109“ и „ФВ-190“.
В ярких лучах весеннего солнца под крылом промелькнула серебряная извилистая полоска реки Прут: вот и государственная граница осталась позади. Я летал здесь, был над территорией Румынии, три сбитых мной «Фоккера» валяются грудами обгоревшего металла где-то севернее Ясс. Но первый из тех полетов был после длительного перерыва, в составе несле-танной группы, над незнакомой местностью. Некогда было думать о чем-либо, не относящемся непосредственно к полету. Потом установилась сумрачная погода, и как-то незаметно проходила внизу эта узенькая полоска реки, по которой тянулась государственная граница. Сейчас речка отчетливо вырисовывалась на большом протяжении, и меня впервые по-настоящему охватило чувство гордости за свой 2-й Украинский фронт, который первым перенес боевые действия за рубежи родной страны. Однако в воздухе нужно думать только о полете, о задании. Об этом напомнил разговор ведущего группы с пунктом наведения.
- Гусев, Гусев, я Архипенко. Иду к вам на работу. - Позывной генерала Утина на этот раз был «Гусев».
- Архипенко, я Гусев. Вас понял. Идите в заданный район. С юга туда подходит большая группа бомбардировщиков.
Знакомый холодок предчувствия боя появился в груди в области сердца. Я крепче сжал ручку управления и сектор газа и стал внимательнее осматриваться по сторонам: можно было ожидать встречи с истребителями противника, посланными для расчистки воздуха.
- Вас понял! - ответил Утину Архипенко и тут же, обращаясь к ведомым, скомандовал: - Внимание, увеличиваем скорость!
Постепенно увеличивая скорость, истребители шли на юг. Линия фронта здесь тянулась почти строго с востока на запад, начинаясь у Прута севернее Ясс и упираясь в предгорья Карпат за городом Пашкани.
Впереди, несколько ниже высоты полета, показались облака.
- Архипенко, я Гусев. Бомбардировщики идут под облаками.
- Вас понял! Снижаемся.
Истребители нырнули под облака.
Фашистов увидели все одновременно - такую группу мудрено было не заметить. И сразу же чувство нервного напряжения, появившееся у меня при подходе к линии фронта, бесследно исчезло. Оно уступило место спокойному азарту боя. Да, спокойному азарту. Здесь переплетались воедино и настоящий азарт, и спокойный холодный расчет предстоящих действий.
Впереди шли шестьдесят «лаптежников», а за ними еще двенадцать «ХШ-123». Эти почти ничем не отличались от «ХШ-126», и их также называли «костылями». И «Юнкерсы» и «костыли» всегда бомбили только с пикирования: у них не было прицелов для бомбометания с горизонтального полета. И те и другие почти беззащитны перед атаками истребителей. «Ну, сейчас мы им дадим!» Было похоже, что на этот раз бомбардировщики пришли одни: истребителей возле них не было.
Архипенко качнул самолет с крыла на крыло, подавая сигнал «внимание», и тут же передал:
- Атакуем «Юнкерсов» и с ходу «Хейншелей»!
Положение для атаки было не совсем удобное, но решение - единственно правильное. Прямо перед нашими истребителями пересекающимся курсом шли «Ю-87», за ними в правом пеленге - «костыли». Они как раз сами должны будут подойти под огонь истребителей, когда те пронесутся сквозь строй «лаптежников».
«Ястребки» мчались на бомбардировщиков сбоку и немного спереди - под ракурсом три четверти. Их могли видеть все экипажи «Юнкерсов», но стрелки противодействовать атаке не могли. Да и гитлеровские летчики не могли, не нарушая строя, использовать пушки и пулеметы, направленные вперед.
Правда, обычно истребители атаковали «лаптежников» сзади. Тогда их встречал плотный огонь стрелков. Однако стоило на большой скорости проскочить эту огненную завесу и врезаться в самую середину строя бомбардировщиков, как «ястребки» оказывались в относительной безопасности. Как это ни странно звучит, но сами фашисты защищали их. Кругом гитлеровцы. И ни стрелки, ни летчики с «Юнкерсов» стрелять не могут: боятся поразить своих. В то же время они смертельно боятся огня советских истребителей, шарахаются от них, создавая угрозу столкновения между собой, бросают бомбы куда попало, и строй рассыпается. А «ястребки», наоборот, в такой куче чувствуют себя свободно. Открывай огонь - и обязательно попадешь, на пути трассы окажется бомбовоз. Только когда строй бомбардировщиков рассыпался, истребители сразу оказывались открытыми, их со всех сторон начинали поливать свинцом и огнем. Но до этого они, как правило, успевали сбить нескольких фашистов, на остальных гитлеровцев все еще действовал страх перед «чумовыми» летчиками, и огонь их бывал не особенно прицельным.
Такой же способ применяли летчики и в боях с большими группами фашистских истребителей - лезли в самую кучу, где гитлеровцы мешали друг другу, не могли полностью использовать свое численное превосходство.
Однако сейчас выбора не было. «Юнкерсы» подходили к линии фронта, и нужно было наносить удар немедленно. И такой атакой - спереди сбоку - можно было сразу, даже не сбив ни одного самолета, нарушить боевые порядки обеих групп и не дать им отбомбиться с пикирования. Ведь чувство собственной беспомощности особенно сильно должно было действовать на фашистов, подрывать их боевой дух. А не дать им отбомбиться прицельно нужно было во что бы то ни стало. И так наши танки горели на поле боя (еще на подходе летчики издали увидели громадные, яркие даже в свете майского дня, костры с густым жирным дымом горящей солярки). Видно, крепко поработала фашистская противотанковая артиллерия…
Архипенко вел группу на головную часть колонны фашистских бомбардировщиков. Молниеносно сокращалось расстояние. Сначала в прицелах проектировалась сплошная масса, затем она распалась на отдельные самолеты, стало возможным различить отдельные детали - торчащие «лапти», изломанные очертания плоскостей, рубленые формы застекленных кабин летчиков и стрелков, хвостового оперения…
Советские истребители шли строем «фронт». Метров на двадцать-двадцать пять вперед вырвались самолеты ведущих пар - Архипенко и Королева. Я шел на правом фланге. Скосил глаза немного влево и увидел, как нос самолета Архипенко стал окутываться быстро исчезающими хлопьями белого дыма, а в сторону «Юнкерсов» понеслись красные шары крупнокалиберных пуль и снарядов.
«Рановато еще… Хотя…» - я совсем было собрался последовать примеру командира эскадрильи - чем раньше, мол, откроешь огонь, тем больше паники будет у фашистов, но по привычке еще раз окинул взглядом воздушное пространство вокруг самолета. Сзади и с боков небо было чистое. Только сверху, в разрывы облаков, пикировали пары и четверки вражеских истребителей. «Сколько их!.. Как горох из прорванного мешка сыплются… Ничего, успеем!..» - но все же передал по радио:
- Я Четверка, сверху пикируют «худые»!
Архипенко, не прекращая атаки, ответил:
- Успеем!
Немецкие бомбардировщики несутся навстречу. Уже вся четверка истребителей ведет огонь. В сторону фашистов тянутся плотные красные жгуты трасс. Самолеты все ближе и ближе. Кажется, сейчас столкнемся с ними и в воздухе появится несколько громадных клубков огня и дыма…
У истребителей положение лучше. Огнем они надеются расчистить себе дорогу. «Сбить - и путь свободен!..» Бомбардировщики в таком положении стрелять не могут. Только своим самолетом могут они принять таранный удар истребителей. Но это верная смерть… А так рисковать своей «драгоценной» жизнью фашисты, конечно, никогда не были склонны.
И строй бомбардировщиков заколебался. А тут еще огонь истребителей наконец достиг цели. Один из «Юнкерсов», оставляя в небе черную дымную спираль, понесся к земле. Это послужило сигналом. Бомбардировщики в панике бросились в разные стороны, а между ними, не сбавляя скорости, пронеслись мы. Только тряхнуло на взвихренных воздушных потоках, оставшихся за прошедшими рядом бомбардировщиками. Да, заметил я, Виктор чуть не столкнулся с фашистом, стараясь в упор расстрелять подвернувшийся «Юнкерс». Хорошо, что тот, с крылом, наполовину отбитым снарядами, успел нырнуть вниз, под самолет Королева…
Впереди открылась новая цель - группа «ХШ-123». «Костыли», наученные горьким опытом «лаптежников», не стали ждать, пока их расстреляют с короткой дистанции. Как по команде, они сбросили бомбы с горизонтального полета («Чья же здесь территория? Кажется, не наша», - успел только подумать я) и врассыпную стали скрываться в облака, чтобы без помех уйти в глубь своей территории.
- Разворот влево на сто восемьдесят! - скомандовал Архипенко. Он думал успеть произвести еще одну атаку по «Юнкерсам», до того как в бой ввяжутся вражеские истребители.
Однако компактной атаки на этот раз не получилось. Еще при встрече большинство «Юнкерсов» побросали бомбы (кому охота подрываться, если по взрывателю попадет шальная пуля!), рассыпались поодиночке, и только два или три звена бомбардировщиков держались плотными группами и шли к линии фронта.
За ними тянулись и некоторые одиночные самолеты. Так снова могла создаться солидная ударная сила, а этого нельзя было допустить ни в коем случае; сейчас каждый удар с воздуха тяжело отозвался бы на наших наземных частях.
Атаковать мелкие группки всей четверкой было бессмысленно. Это Архипенко понял сразу после разворота.
- Атакуем парами.
- Вас понял! - отозвался Королев. - Женька, смотри за воздухом!
- Смотрю.
Я и так беспрерывно осматривал воздушное пространство. Только что в воздухе были одни бомбардировщики, а сейчас почти все они удирали на юг, зато небо так и кишело парами и четверками «Ме-109» и «ФВ-190». Тридцать истребителей противника, хоть и с запозданием, устремились на выручку к своим бомбардировщикам. Но пока они были еще сравнительно далеко и, кажется, не видели нас, а «Юнкерсы» - вот они. Звено «Ю-87» шло прямо впереди нашей пары. До них каких-нибудь сто-сто пятьдесят метров. Ближе, ближе… Вот на серо-зеленых силуэтах можно различить темные подтеки отработанного масла, показались ряды крупных заклепок… Ближе, еще ближе…
Красные молнии протянулись от самолета Королева к ведущему «Юнкерсу». Тот вспыхнул, судорожно перевернулся и, вращаясь вокруг продольной оси, скрылся внизу.
Остальные два бомбардировщика еще никак не успели среагировать на падение своего командира, когда я открыл огонь.
- Женька, вправо! «Худые» в хвосте! - прервал мою очередь крик Королева, раздавшийся в наушниках.
Это было передано таким голосом, что я не стал уточнять, где «худые». Так предупреждают только о смертельной опасности…
Я успел еще увидеть, как рвались его снаряды в левом крыле и в фюзеляже под кабинами экипажа «Юнкерса», и бросил свой самолет вправо, еще оглядываясь в то же время через правое плечо назад. Там, в опасной близости от самолета, вращался желтый кок винта фашистского истребителя. Гитлеровец уже выносил нос своего самолета вперед - брал упреждение, чтобы точной очередью поразить «ястребок». Еще секунда - и…
Я, не прекращая начатого движения ручки управления, сделал полубочку, и самолет вместо правого стал выполнять левый разворот. От сильной перегрузки у меня слетели с головы наушники, стал доставать их, шаря рукой по полу кабины и оглядываясь в то же время на «Мессера». Фашист тоже переложил «Ме-109» в левый крен. Теперь оба самолета разделяло всего-навсего пять метров. Мы были на одной высоте, но я наблюдал за действиями гитлеровца через правое плечо и смотрел как бы вниз, если ориентироваться по полу кабины своего самолета. Летчик «Ме-109», наоборот, запрокинул голову вверх и неотрывно смотрел на меня. Я видел, как врезался в его шею ремешок ларингофонов, как веснушчатое курносое лицо немца все больше наливается кровью, как прилипают к его лбу выбившиеся из-под сетчатого шлемофона пряди рыжих волос…
- Хорош был «шмит»! - раздался в наушниках, которые наконец я с трудом водрузил на голову, ликующий голос Бургонова.
«Вон Цыган „худого“ завалил, а этот черт привязался… У, сволочь! Долго он еще будет висеть в хвосте? А, не вышло!» - я уменьшил обороты мотора, и. «Ме-109», у которого и так после пикирования была значительно большая скорость, стал быстро выходить вперед. «Так, еще немного… Хорош!» «Мессершмитт» оказался впереди. Я чуть отдал ручку от себя, чтобы уменьшить угловую скорость разворота, поймал в прицел самолет гитлеровца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29