— пробурчал он.— А если я скажу вам, что у меня как раз много хлопот с вашими товарищами из отдела происшествий? Делангренье сейчас в Бурже, Варле занят репортажем о преступном мире и подпольной проституции, Ланфан занимается делом обезглавленного трупа из Бовэ. И, как вы думаете, зачем? Чтобы напечатать в результате тридцаь строк. Дальше. Остается
Сюэр. Сюэр просит отпуск, потому что у него больна жена, нет прислуги, он должен сам присматривать за детьми и заниматься кухней. Короче, жуткая история. Если вы не поедете в Кретей, я откажу Сюэру в отпуске, вот и все. Но мне бы хотелось все-таки поручить это дело вам... Оно не принесет вам много хлопот. Что там у вас сейчас с вашей рубрикой?
— Сердан выступает на следующей неделе на звание чемпиона. А пока...
— Да, я знаю: «Сплетни на тренировках». Но вы с этим прекрасно справитесь. Ну как, договорились? Едете в Кретей?
Комб начал вертеть в руках свой портсигар. Если бы в ту минуту он предложил мне сигару, я думаю, что послал бы все к черту. Но он, наверное, вспомнил, что я не курю.
— При условии, что это не станет прецедентом. Я не оставлю спортивную рубрику.
— Ну разумеется!
Я чувствовал, что меня распирает неуемная отвага. И добавил:
— А вы уверены, месье, что Сюэр действительно просил у вас отпуск?
Комб снова воздел руки к небу.
— Он просто неподражаем! Можете сами спросить у Бодэ... Через полчаса я ехал со скоростью сто десять километров в час в направлении Кретея.
Вы переезжаете через Сену в Шарантоне, потом в Мезон-Альфор поворачиваете налево на улицу Кретея и дальше прямо. Почти сразу же, направо, начинаются местные достопримечательности. Кладбище Кретея. Церковь. Дорога сужается, вы пересекаете городок. С Парижской улицы сворачиваете налево на улицу Мулен-Берсон, круто спускающуюся в долину Марны. Мост Капитула. Тополиный остров. Вот мы и приехали.
Я думаю, что наилучший способ получить полное представление об этой местности — перенестись сначала лет на шестьдесят назад, в летнюю пору. Берег Марны. Вернее «рукав Капитула», который, по сути, и есть одна из излучин Марны. Представьте себе прохладную тень, узкую ленту воды, кабачки с причалами, несколько веселых домиков, а на воде в полосатых тельняшках гребцы Ренуара, мускулистые и усатые, со своими красотками, что распевают романсы, опустив кончики пальцев в быстрое течение. Молодость, веселье, беззаботная жизнь, исполосованные солнцем зонтики... Отдыхающие причаливают к берегу, раскладывают завтрак на траве или устраиваются под беседками. «В Ковчеге Любви», «У Сержанта Бобийо», «У Веселого Пескаря»... Слышатся смех, простенькие напевы. Погрести на лодке сюда приезжал Мопассан. Но вот рукав Капитула соединяется с основным руслом
Марны, и девушки вскрикивают, когда их глазам открывается красивая широкая река, долина света, столь любимая импрессионистами...
Прошло шестьдесят лет. «В Ковчеге Любви», «У Сержанта Бо-бийо», и «У Веселого Пескаря» — кабачки остались на месте, но запущенные, жестоко побитые временем. Сейчас зима, деревья стоят обнаженные в холодном тумане. Что с вами случилось, веселые берега? На земле Тополиного острова, на земле острова Хлебной Горбушки, одни названия которых навевают воспоминания о пирушках на свежем воздухе, со сногсшибательной неуклюжестью, нахально, беспорядочно, хаотично выросли десятки и сотни маленьких домиков. «Иметь сад над Марной» — такую мечту вынашивали лавочники в ясный воскресный день. Но легкие строительные материалы не выдержали страшных военных зим, многих лет без отопления. Цемент растрескался, бутовый камень раскололся. Полуразрушенные хижины отчаянно цепляются за гнилые пристани. Поселок лодочников превратился в странное, заброшенное селение, где каждый спасается как может. Жизненно важная цель — поддержать хоть немного тепла в убогих печах, для. чего можно жечь забор или, как поступил один пенсионер, рубить по одному платаны в своем саду. А еще можно вытягивать из воды разбитые лодки, надеясь на то, что они превратятся в сухие дрова...
Я оставил свою машину на дороге, носящей то же название, что и речной рукав. Оба жандарма, охранявшие въезд на Дубовую Аллею, узнали редакционную машину и пропустили меня, ни о чем не спрашивая. Ворота дома, где было совершено преступление, были открыты, по саду разгуливали полицейские в пальто. Меня узнал фотограф из «Эклерер».
— Судебно-медицинский эксперт только что уехал,— сообщил он.—Прокурор еще здесь, вместе с комиссаром. А вы что, заменяете Делангренье?
Я вошел в дом. Это было крепкое старинное здание, чистое, удобно обставленное. Со второго этажа доносились голоса. Я поднялся по лестнице и увидел в комнате четырех мужчин. На всякий случай я представился и сообщил, из какой я газеты.
— Ваши коллеги уже ушли,— сказал мне один из мужчин.— А нам вот приходится тут торчать...
— Я совсем окоченел,— отозвался второй.
Он казался достаточно элегантным, хотя, как и все остальные, оставался в шляпе.
— А как у вас с отоплением? — обратился он к первому.
— Я бы сказал, неважно, месье прокурор. В нашем комиссариате топят хорошо, но дома... мне удалось достать немного дров...
— А у меня газовое отопление,— заявил прокурор.
— Газовое?
— Вот именно. У меня четыре больших обогревателя. Их установила Газовая Компания. А когда меня хотели посадить на паек, я пошел к ним и устроил настоящий разнос. «Что же это такое,— возмутился я,— вы предлагали свои услуги, отговорили меня от угольной или дровяной печи, а сейчас хотите совсем отказать мне в отоплении? Я включу свои обогреватели, и можете штрафовать меня сколько вам заблагорассудится!» Поверьте, друг мой, больше об этом не было и речи.
— По-моему, если немного подмазать контролеров...
— Ну, полноте!.. Хотя нельзя же, право, сложа руки, гибнуть от холода!
Это был мой первый уголовный репортаж. Я представлял себе полицейских, склонившихся над следами ног, изучающих через увеличительное стекло отпечатки пальцев, сопоставляющих показания свидетелей. Конечно, приехал я поздновато. Ну так что же, теперь писать репортаж об отоплении прокурора? Моя растерянность, наверное, отразилась у меня на лице, так как один из полицейских обратился ко мне довольно любезно:
— Антропометрическая служба уже закончила работу,— сказал он мне.— Хотите посмотреть на жертву?
Жеральдина Летандар, шестидесяти шести лет. Честное слово, я о ней почти забыл. И вдруг я понял, что ею должна быть эта вытянутая, распростертая на кровати фигура — холодный труп в двух шагах от этих совершенно спокойных людей. Посмотреть на жертву, наверное, входило в мои обязанности. Полицейский поднял простыню:
— Вот она.
Я не очень впечатлительный человек. Занятия некоторыми силовыми видами спорта воспитали во мне хладнокровие. Как и все французы моего поколения, я воевал; в Эльзасе рядом со мной взорвался немецкий «Тигр», и я видел разорванные, размазанные по стене тела. Но все же, когда полицейский снял простыню с тела Жеральдины Летандар, ощущение было такое, как будто мне хорошенько врезали в солнечное сплетение. «Облитая серной кислотой» — это определение ничего мне не говорило. Так вот, у покойницы больше не было лица. Между волосами и костью подбородка — ничего, или скорее... Даже сейчас меня охватывает отвращение при воспоминании о той страшной, бесформенной массе. Я заметил также красноватые пятна кислоты на полу. Полицейский прикрыл тело.
— Ее убили, когда она стояла там, перед дверью,— объяснил он.— Задушили.
— Задушили, а потом облили кислотой?
— Да.
Я ни капельки не лукавил перед Комбом, говоря, что преступления не интересуют меня. Но сейчас почти против воли я задал первый вопрос. И уже сам себе поставил другой, который не осмелился задать
полицейскому: «Облили серной кислотой, но зачем?..» Полицейского же я спросил о другом:
— У нее были деньги?
— Конечно, и много. Ее зять говорил, три миллиона, значит, считайте, все десять. Черный рынок. Сейчас быстро перешли на счет миллионами. Они торгуют фруктами и ранними овощами, а на самом деле — всем съестным. Деньги, конечно же, хранились в шкафу. Миллионы с черного рынка не знают дороги в банк: налоговая служба быстро бы их там отыскала...
Прокурор и комиссар уже спускались по лестнице вместе с одним полицейским. А мой собеседник, который, наверное, как и я, скромно зарабатывал себе на жизнь, говорил об этих миллионах с черного рынка спокойно, без малейшего возмущения, как о вещи столь же естественной, как сила тяготения. Может он был и прав, этот молодой блондин, худощавый, чисто выбритый, совсем не похожий на тип детектива в гражданском, массивного и усатого. Я еще довольно наивно спросил у него:
— Вы уже напали на какой-нибудь след? Никаких предположений насчет убийцы?
— Еще нет. Мы сделали все необходимое.
Полицейские расспросили родню, соседей, осмотрели замок. Опрашивали постоянных покупателей магазина в Париже, возле Шарантон-ских ворот. Инспекторы установили распорядок дня и тех и других, проверили алиби. Я начинал понимать, что мое первое впечатление было ошибочным и мощная полицейская машина набирала обороты, используя все свои огромные возможности.
Можно ли было найти в этой комнате еще что-нибудь? В прочитанных мной детективных романах следователь будто бы обращался к своей интуиции, пытался «влезть в шкуру» преступника или жертвы, я точно не помнил. Лично для меня жертва была почти такой же неизвестной, как и преступник.
Тело обнаружил зять, в восемь часов утра. Каждый вечер он привозил тещу на своем грузовике и забирал ее каждое утро. Казалось, он вне подозрений. Горе молодых супругов было совершенно искренним. Конечно, и мне не мешало бы побывать в этой семье — первая неприятная обязанность. А пока я рассматривал обои в цветочек, удобную кровать с медными шарами, комод под ампир. На стене висела увеличенная фотография зятя и дочери в свадебном наряде; два голеньких младенца, которые на следующей фотографии становились девочками шести или семи лет,— без сомнения, внучки Жеральдины Летандар. Олеография из «Иллюстрасьон»: Жоффр, Фош и Петэн вместе в маршальских мундирах. Почтовая открытка с изображением генерала де Голля с трехцветной лентой...
С первого этажа кто-то позвал:
— Вы идете, Бушрон? Похоже, нам удастся хлебнуть грогу!
На лестнице Бушрон пропустил меня вперед. Прокурор и комиссар уже были на улице и выходили за ворота.
— Немного погреемся в «Пти-Лидо»,— предложил один из коллег Бушрона.— Если хотите... Постойте-ка, а я вас узнал! Как ваши дела?
Я тоже узнал инспектора, который допрашивал меня сегодня утром.
— Ну что же,— сказал он весело,— вам посчастливилось! Это же просто работа на дому, не так ли?..
— Вот как? Вы тут живете? — спросил меня Бушрон.
— В ста пятидесяти метрах.
— И вы были дома сегодня ночью?
— Конечно.
Бушрон, возможно, спросил не думая, по привычке. Но все же у меня по спине пробежал холодок. Итак, из репортера я могу превратиться в обвиняемого! Ведь было ясно, что его коллега допрашивал меня не очень тщательно (а я то думал, что профессия журналиста ставила меня вне подозрений!). А что, если убийцу не найдут! Каким образом я докажу, что не вставал ночью, чтобы задушить старую Жеральдину?
— Ну, ладно,— вмешался коллега Бушрона,— пойдемте пить грог. Черт знает как сыро в ваших краях...
«В ваших краях...» Он также связывал меня с жителями Тополиного острова, этой странной фауной, за которой я всегда наблюдал со стороны, как случайный прохожий. Я точно влип в дурацкую историю, согласившись на этот репортаж; вдали от глаз полицейских я был бы вне их подозрений. Здесь я поймал себя на мысли, что рассуждаю как человек, боящийся скомпрометировать себя. Однако, кроме неудовольствия, я чувствовал, что меня охватывает и приятное ощущение, настоящее наслаждение от того, что двое полицейских и я направляемся в «Пти-Лидо».
«Пти-Лидо» заслуживает описания, на которое я не способен. Он расположен на берегу рукава Капитула, на стыке одноименного моста и ведущей к нему Дороги Моста. Его расположение соответствует названию * в том смысле, что рядом с ним находится широкая береговая терраса, причал, привязанные к сваям лодки, а в сарае — каноэ, которые можно взять напрокат. С архитектурной точки зрения «Пти-Лидо» представляет собой швейцарский домик — шале. У него два этажа: один — на уровне берега, второй — немного выше, на уровне моста, с деревянным фасадом, который сейчас выглядит довольно запущенным. Когда вы заходите в шале с улицы, вас сразу же веселит благодатное тепло. Во всяком случае, хозяину «Пти-Лидо» удавалось
ции, со своей холостяцкой квартирки я давно съехал, поэтому нужно было подыскивать себе какое-нибудь жилье. Кто не знает, как это трудно! Невозможно было найти даже приличный номер с отоплением в гостинице, разве что за такую цену, которая в мгновенье опустошила бы мой кошелек. Я осматривал неплохие двухкомнатные квартиры, обставленные лишь кухонным шкафом и парой кожаных кресел. За них с меня запрашивали триста тысяч франков. Я поднял на ноги всех друзей, напечатал в своей газете объявления со скидкой. С таким же успехом можно было просто выбросить деньги. Друзья, приютившие меня «до тех пор, пока...», следили за моими отчаянными попытками с возрастающим интересом. Я уже было совсем пал духом, когда где-то в середине октября их молочница сообщила, что одна особа в Кретее хотела бы сдать жилье неженатому мужчине. Таким образом я узнал, что мои хозяева также не сидели сложа руки, и хорошо помнил о проявленной ими заботе в тот день, когда ступил на Тополиный остров в поисках дома вдовы Шарло. Наступила пора хмурых сумерек. Уже по-морозному холодный осенний туман нависал над долиной Марны, а сам Тополиный остров походил на довольно запущенное кладбище. Вдова Шарло оставила приготовление шоколада, чтобы показать мне жилье, которое состояло из довольно большой спальни и маленькой комнатки, которая могла служить кабинетом, и умывальной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25