Яркое солнце щедро лило потоки света на серые валуны, которым еще вчера приходилось довольствоваться лишь его крохами. Проскакав роскошное вересковое поле, мы подъехали к деревушке Кэрем-Среди-Вереска.
— Вот мы и на месте, — сказал Майкл, — Фенвик живет в коттедже Мурсайд.
Сад вокруг дома был ухожен и красив, будто садовник только что покинул его, закончив работу. Сам домик был небольшой, но очень славный. Стены его были увиты диким виноградом, под водосточными трубами стояли бочки для сбора дождевой воды. От калитки к дверям вела через садик вымощенная булыжником дорожка.
Мы привязали лошадей, Майкл открыл калитку, пропустил меня вперед. На наш стук вышел человек среднего роста, тщательно и аккуратно одетый.
— Мистер Фенвик, — приветствовал его Майкл, — я привел к вам мисс Келлевэй.
— Заходите, — пригласил Фенвик, — понимаю ваше желание поговорить со мной, мисс Келлевэй.
— Для меня это очень важно, и так любезно, что вы согласились на встречу.
Майкл заметил, что неподалеку его ждет дело, и выразил надежду, что за час он, скорее всего, управится, после чего заглянет вновь сюда, чтобы забрать меня.
— Устроит ли это вас? — обратился Майкл и к Фенвику, и ко мне.
Хозяин ответил, что да, вполне, а я поняла, что безупречное воспитание не позволило ему мешать нашему разговору на тему личную и столь деликатную.
Фенвик провел меня в небольшую гостиную. В камине пылали дрова. Всюду была расставлена разнообразная медная посуда, сияющая золотисто-красным блеском. Вообще, все в доме отличалось удивительной чистотой и порядком.
— Пожалуйста, садитесь, мисс Келлевэй, — сказал Фенвик, — сюда, ближе к огню. Утро холодное сегодня.
Я устроилась в кресле, а он — напротив.
— Итак, чем могу служить?
— Думаю, вы можете очень многое мне рассказать. Понимаете, я недавно приехала на остров Келлевэй, о котором ранее никогда даже не слышала.
— Я знаю вашу историю, — кивнул он, — я так долго находился на службе у вашего отца, что был в курсе всех семейных дел.
— И мою мать вы, конечно, помните?
— Да, и первую жену вашего отца тоже.
— И сводную сестру мою знали?
— Разумеется, знал.
— А что за человек был мой отец?
Он замялся.
— Вы ведь хорошо знали его? — подтолкнула я его.
— Я был при нем каждый день, каждый час, в каком-то смысле являлся его доверенным лицом.
— Значит, никто ни в замке, ни на Острове не расскажет о нем лучше вас. Почему, я не понимаю, почему он был равнодушен ко всей семье… к моей сводной сестре, ко мне, к матери?..
— Он отнюдь не был равнодушен ни к вашей матери, ни к вам — дочери… до тех пор, пока она не оставила его.
— Но почему она сделала это?
— Она не прижилась на Острове. Она все рвалась оттуда. Хотела, чтобы он ее увез в другие края, но он никогда не согласился бы на это. Он всегда говорил, что его долг — жить на Острове.
— И его совсем не задел отъезд жены с дочкой?
— Задел. Она пыталась сбежать еще раньше, но он ее не пустил, задержал. Более того, приказал, чтобы ни одна лодка без его позволения не уходила с Острова. Так до сих пор неясно, как же ей потом удалось исчезнуть.
— Скорее всего, кто-то помог ей в этом.
— Это мы так и не выяснили.
— А что моя сводная сестра? Что о ней вы скажете?
— Она была странной девушкой, которая к тому же всем причиняла много беспокойства.
— Да, я слышала. А почему?
— Наверное, такой уж у нее был нрав.
— Отец не заботился о ней? Не замечал? Не пытался как-то устроить ее жизнь? Все-таки она была его дочерью.
Фенвик молчал, будто раздумывая, говорить мне или нет то, что ему известно. Я ненавязчиво перебила его:
— Понимаете, речь как-никак идет о моих родных. В частности, о моем отце. Что-то настораживает меня в истории нашей семьи, я уверена, здесь кроется какая-то причина.
— Ваш отец не был уверен, что Сильва его дочь.
— Не был уверен?
— Многие так считали. Видите ли, его первая жена Эффи была неверна ему. Отношения у них не ладились. Однажды он уезжал по каким-то делам, отсутствовал три или четыре месяца; Сильва родилась через семь месяцев после его возвращения. Ребенок родился совершенно нормальным, однако поначалу никто не обратил на это внимания. А вот позже люди стали подсчитывать недели и месяцы, ползли слухи… Так или иначе, вашему отцу стало известно, что супруга его имела любовника в его отсутствие. Отец ваш прощать не умел. Сам он придерживался очень строгих правил морали и жестко требовал того же от других. Между супругами начались объяснения, ужасные сцены, во время одной из которых Эффи призналась в своей неверности. Правда, то, что Сильва — не его дочь, она не признавала. Но ваш отец так и не был в этом уверен, поэтому всю жизнь каждый взгляд на эту девочку доставлял ему боль, возрождал все подозрения и обиды. Он не выносил ее. Эффи умерла от воспаления легких, когда Сильва была еще маленькой. Эффи не заботилась о своем здоровье. Ее жизнь нельзя назвать счастливой, единственной радостью была для нее дочь.
— Бедная девочка. Но неужели отец не мог понять, что ее вины нет в том, что произошло.
— Он прекрасно это понимал. Но видеть ее все равно не хотел. Не мог. Все повторял: «Уберите с моих глаз этого ребенка».
— И Сильва знала это! — воскликнула я. — Это изуродовало ей жизнь. Какая жестокость!
— Жестокость — неотъемлемая часть ханжества, мисс Келлевэй. Боюсь, это не те слова, которые вы хотели бы услышать о вашем отце.
— Я хочу все знать о нем. Что было дальше? Второй брак с моей матерью. И как же складывалась их жизнь?
— Он много ждал от этой женитьбы. Матушку вашу он встретил в одной из деловых поездок в Лондон; когда они вместе вернулись на Остров, он сильно изменился. Но она нашла этот уголок гнетущим. Чувствовала себя отрезанной от мира, от радостей жизни. Вообще, они были людьми несовместимыми, надежды его разрушились, он тяжело переживал, поняв, что и второй его брак — ошибка. Дело в том, мисс Келлевэй, что вряд ли ваш отец был создан для семейной жизни. Характером он был крут, очень требователен. Ведь у него отношения не только с женщинами не складывались, не ладил он и с Островом. Люди не очень-то любили его. Уж слишком суров, слишком строг. Он знал об этом, даже ценил себя за это, но люди ведь любят теплые, человеческие чувства в отношениях. Если они получают их в достаточном количестве, тогда и простить многое могут, и забыть какую-нибудь обиду, несправедливость. Если по совести, то сейчас жизнь на Острове и вольготнее, и счастливее и — как ни странно — благополучнее, богаче, чем во времена вашего отца.
— Душа и сердце Острова — Яго, — задумчиво сказала я.
— Яго — человек очень честолюбивый и несомненно во много раз более способный управляющий, чем был ваш отец. Отношения их были непростыми, в частности потому, что отец ваш понимал и знал преимущества Яго перед ним. Яго же, который так ярко проявил свои способности хозяина — это подтверждает сама жизнь, — на мой взгляд, всегда чувствовал горечь и досаду из-за своей принадлежности к «нечистой» ветви их рода.
— И тем не менее отец признал все достоинства Яго, раз оставил ему Остров.
Фенвик с сомнением взглянул на меня.
— Вы, должно быть, осведомлены об условиях завещания?
— Вы имеете в виду завещание, которое оставил отец?
— Разумеется. Вы — наследница Острова. Я знаю, сколько вам лет, так как прекрасно помню тот день, когда вы появились на свет. Вам вот-вот будет двадцать один год, именно тогда вы и вступите в права наследства.
— Моего наследства?
— Разумеется. Отец ваш, мисс Келлевэй, обладал обостренным чувством справедливости. Вы — его родная дочь. Уж в этом он был уверен, как не был уверен в вашей сводной сестре. Яго надлежало управлять и распоряжаться его имуществом до той поры, пока вам не исполнится двадцать один год. После этого владение Островом переходит к вам. В случае вашей смерти и если вы не оставите наследника, имущество, по завещанию, наследует ваша сводная сестра. Если в живых не будет ни ее, ни вас, вступает в наследственные права Яго. Собственно, сейчас, пока вы не достигли означенного возраста, все в руках Яго.
Я просто оцепенела. Я, которая всегда считала себя бедной родственницей, оказывается, все это время имела солидное наследство.
— Ваш отец был очень богатым человеком, мисс Келлевэй, — продолжал Фенвик, — конечно, все его состояние вложено в Остров, однако сейчас, учитывая стоимость земли, процветающее хозяйство, особенно поднявшееся за последние годы, думаю, богатство покойного мистера Келлевэя может составлять порядка миллиона фунтов стерлингов.
— Что за чудеса! — воскликнула я. — Вы не шутите? Я ничего не слышала о наследстве.
— Поразительно. Яго, вероятно, не информировал вас? Я слышал, что вы прибыли на Остров, и считал, что именно в связи с делом о наследстве.
— Я ничего не знала. Меня пригласили сюда после трагических событий в моей жизни. Тогда, в Лондоне…
— Да, я слышал, — кивнул он, — читал в газетах. Но тем более это все удивительно.
— И вы уверены, что не ошибаетесь?
— Можно предположить и такое. Хотя я был бы удивлен, если бы выяснилось, что здесь кроется какая-то ошибка. Ваш отец часто обсуждал со мной эти вопросы. Мне он доверял. Мы с ним отлично ужились, ладили всегда. Я понимал его трудности. Он жалел, что не видел вас с трехлетнего возраста, мечтал, что после его смерти вы узнаете об Острове, приедете сюда, надеялся, что полюбите этот чудесный уголок. Он знал, как предан Яго Острову, знал, что после смерти земля его будет находиться в хороших руках, верил, что вы, его дочь, поймете, почему было необходимо на время отдать все в распоряжение Яго. А однажды он сказал мне: «Конечно, она выйдет замуж, но тогда ее супруг сможет вести все дела на Острове, как это Яго сейчас делает. Вообще, пусть все решает сама».
Я сидела онемевшая. Все, все изменилось в одночасье. Я — наследница Далекого Острова, я… миллионерша в двадцать один год. Это произойдет буквально через несколько месяцев.
Наконец я произнесла:
— Я пришла сюда в надежде узнать что-нибудь об отце или о Сильве, своей сводной сестре, а вместо этого получила совсем другие сведения.
— Безмерно удивлен, что вы до сих пор ни о чем не знали.
— Я полагала, что живу здесь в качестве гостьи. Я была уверена, что Яго — полноправный хозяин Острова. Но, может, вы все-таки ошибаетесь?
— Как знать? В таком случае, я дам вам адрес поверенного в делах вашего отца. Обратитесь к нему, чтобы выяснить все подробности.
— Почему же он раньше не связался со мной, если то, что вы говорите, соответствует действительности?
— Возможно, он начал разыскивать вас, только когда в газетах появилось ваше имя. Ведь раньше ничего не было известно о вашем местопребывании.
— Разве? Моя мать вернулась в родительский дом, после ее смерти меня отправили к кузине моей бабки. Не так уж трудно было, наверное, найти меня.
— Розыски родных не такое уж простое дело. Тем более отец ваш скончался всего год назад, а юридическое колесо крутится очень медленно.
— Знаете, я просто в растерянности.
— Еще бы… обнаружить, что вы — богатая наследница. — Фенвик быстро взглянул на меня.
— Возможно, у Яго были какие-то причины не говорить об этом.
Я вспыхнула. Перед глазами возник наш с Яго разговор на Острове Птиц, я вспомнила, что он говорил, как меня целовал… Еще бы он не хотел на мне жениться! Остров вот-вот перейдет в мои руки, а Остров он любил, как мне казалось, любовью такой страстной, какой, наверное, ни к чему и ни к кому не испытывал.
Пока я ощущала только растерянность и досаду. Реальность будто распадалась на мелкие кусочки. Надо ли было вообще приходить к Фенвику? Слишком уж много для себя я у него узнала.
— Ваш отец обошелся со мной благородно, — тем временем говорил хозяин, — он оставил мне средств столько, чтобы я мог безбедно жить всю оставшуюся жизнь. Во владение своей долей наследства я еще не вступил, оформление дел движется очень медленно. Но у меня были и свои сбережения, сначала я купил дом с огородом, но оказалось, мне уже это не по силам, да и не по нраву. Продал его довольно выгодно и приобрел вот это местечко…
Фенвик встал, подошел к секретеру в углу комнаты, написал что-то на листке бумаги, который потом отдал мне. Там значилось название юридической конторы «Мерри, Фейр и Данн», ниже следовал адрес.
— Ваш отец обращался к этим поверенным, — сказал он, — почему бы и вам не заглянуть к ним? Они будут очень довольны, если действительно разыскивали вас, в чем я, собственно, не сомневаюсь. Я только еще раз могу повторить, что ваш отец неоднократно подробно обсуждал со мной свои намерения по завещанию; я помню, как представитель юридической конторы «Мерри, Фейр и Данн» приезжал в замок. Это было примерно за год до смерти вашего батюшки.
— И все же странно, что, внеся мое имя в завещание, да еще оставляя мне практически все, он так и не стал искать меня.
— Он говорил, что хочет избежать осложнений, в то время он был уже тяжело болен.
— А когда исчезла Сильва?
— Всего за несколько месяцев до его кончины.
— Как он отнесся к ее исчезновению?
— Он никак не выразил своих эмоций.
— До чего несправедлив к ней он был!
— Поймите — она всегда напоминала ему о неверной жене. Возможно, будь она другим ребенком — славным, веселым, словом, нормальным, может, неприязнь его была бы не такой явной; часто он ворчал, почему вообще должен тратить на нее время, а однажды признался, что только боязнь огласки и скандала заставляет держать ее в замке.
— А сама Сильва знала, что отец сомневается, родная ли она его дочь?
— Не думаю. Лишь несколько человек были осведомлены об этом. Я знал, например, потому что он всегда доверял мне. Он был слишком горд, чтобы делиться своими сомнениями с посторонними.
— Как я жалею, что не имела возможности находиться с ней рядом…
— Она была неуправляема до неистовости. Однажды пригрозила, что бросится вниз с башни. Гувернантка сказала ей тогда: «Что ж, давай, бросайся». После этих слов Сильва успокоилась, а угрозы ее больше никто всерьез не воспринимал. Думаю, ее ночной выход в штормовое море тоже был своего рода жестом;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41