Геннадий Александрович Семенихин: «Хмурый лейтенант»

Геннадий Александрович Семенихин
Хмурый лейтенант


Рассказы –



Scan, OCR, SpellCheck: Pirat
«Семенихин Г.А. Нравоучительные сюжеты»: Современник; Москва; 1979
Геннадий Александрович СеменихинХмурый лейтенант Хмурый лейтенант – так прозвали в нашем полку нового летчика Ярового, и прозвище это лучше всего соответствовало его характеру. Редко кто видел улыбку на его резко очерченных губах. Даже в минуты короткого отдыха, наступавшего после напряженного боевого дня, гда каждому хотелось как-то рассеяться, побренчать на гитаре или посидеть за домино, Яровой усаживался гдеабудь в дальнем углу землянки и, обхватив колени руками, медленно посасывал маленькую черную трубочку, зучастпо наблюдая за происходящим.– Почему он такой? – часто задавали себэ вопрос летчики нашего полка и не находили ответа.Да, он был очень странным, этот высокий, нескладный в движениях лейтенант Яровой. В свои неполные двадцатъ семь лет, он казался многое повидавшим человеком кое, всегда гладко выбритое лицо было прорезано глубокими морщинами, а глаза, спокойные, холодные, светло-голубые, смотрели так, как смотрят на мпр глаза товека, прожившего долгую жизнь. Он появился в нашем полку совершенно неожиданно, в самый равгар тяжелых оборонительных боев но подмосковных полях.Каждый день полк нес потери. Часто бывало, что вместо четверти «Ильюшиных» обратно возвращалась лишь пара, а два других самолета оставались на месте вынужденной посадки. Гибель каждой машины с болью переживал весь летный состав нашего полка. Но во сто крат было больнее, когда мы узнавали, что вместе г машиной, подожженной снарядом зенитки пли пушечной очередью с «мессершмитта», за линией фронта погибали друзья.С утра и до ночи гудела земля от близкой артиллерийской канонады. Фашисты прорвали линию фронта и приблизились к аэродрому. Их танки вели бои в пятна»дцати километрах от него. И вот тогда-то последовал приказ перебазироваться на восток. Горбатые, окрашенные в грязно-зеленый цвет поздней осени ИЛы уже были подготовлены техниками к взлету, когда над аэродромом появился незнакомый штурмовик, отличавшийся от напшх самолетов красной окраской кока. Он выскочил как-то неожиданно из-за нахохлившихся пожухлых сосенок, столпившихся вокруг аэродрома, и, не делая круга, с прямой зашел на посадку.– Узнайте, кто это? – сердито спросил командир полка майор Черемыш, приготовившийся отдать приказание на перелет всем исправным машинам.Минуты три спустя перед ним уже стоял незнакомый летчик в помятом кожаном реглане и, вытяну»вдоль туловища длинные руки, устало докладывал:– Я из дивизии полковника Сухоряба. Был на вынужденной. «Мессеры» перебили гидросистему, до своих не дотянул. Пришлось у танкистов подремонтпроваться.Это и был лейтенант Яровой.– Кто же вам ее восстановил? – не без удивления спросил Черемыш, твердо знавший, что без авиационных техников такая операция неосуществима.– Сам, – односложно ответил Яровой.Брови у командира полка удивленно поползли вверх.– Вы?– Да, – неохотно повторил лейтенант и, вероятно, не желая вновь подвергаться расспросам, прибавил: – Я в прошлое авиационный техник.– Так, так, – протянул майор Черемыш, – а вы знаете, где сейчас дивизия полковника Сухоряба? Она направлена в глубокий тыл за новой материальной частью. Небось не обедали? Пообедайте, а я за это время свяжусь со штабом и узнаю, куда вам лететь, чтобы найти своих. Черемыш ожидал, что Яровой, как и каждый человек, потрепанный первыми жестокими месяцами войны, облегченно вздохнет, узнав о том, что впереди его ожидает кратковременная передышка, поездка в тыл, возможно, свидание с родными и близкими, но незнакомый летчик продолжал так же сосредоточенно смотреть мимо командира светлыми немигающими глазами.И только при упоминании о поездке в тыл на его лице нервно дернулся мускул.– Товарищ командир, – произнес он, простуженно покашляв, – разрешите остаться у вас, в тыл не лететь. ИЛ у меня в порядке, на нем еще можно повоевать.Черемыт обескураженно пожал плечами: время было горячее, командир соединения требовал штурмовать, штурмовать и штурмовать.– Хорошо, – неожиданно для всех прислушивавшихся к разговору согласился майор, – я вас зачисляю в первую эскадрилью, а в штаб сообщу, что впредь до уточнения будете воевать с нами.Никакого уточнения не последовало, и Яровой остался в полку. Вместе с нами он перелетел на новый аэродром. Ему отвели место на нижних нарах землянки, в самом дальнем углу. Рассыльный принес из вещевого склада новый матрас, и Яровой стал устраиваться, В бревенчатую стену землянки он вбил гвоздь, повесил на него реглан и кожаный шлем – все свое имущество, и скорее себе, чем соседям, наблюдавшим, как он устраивается, сказал:– Вот и все. Жить можно. А главное – пужно.Так он начал жить с нами. Он летал много, больше других. Если майор Черемыш вместе с начальником штаба брался за составление боевого расчета и на листок бумаги заносил фамилии летчиков, включавшихся в очередную пару или четверку, Яровой первым просил разрешение на вылет. И только в те недолгие минуты, когда командир полка повторял боевой приказ да еще когда приходилось укладывать в планшет карту с прочерченным маршрутом, Яровой несколько оживлялся.Как-то по-особенному блестели тогда его глаза. Но не волнение и не испуг – злость появлялась в них. Лейтенант буквально выпрашивал у командира каждый лишний вылет, а когда возвращался на аэродром, снова становился мрачным и неразговорчивым.– Задание выполнил, – докладывал он коротко.Оружейники начинали производить послеполетный осмотр и не находили пи одного снаряда. Яровой старался расстрелять в полете весь боекомплект.– Так нельзя, – оказал ему однажды майор Черемыш. – А если на обратном пути вас перехватят «мессеры», как будете отбиваться?– Уйду на бреющем, сманеврирую.– Я вам запрещаю расходовать весь боекомплект, – строго напомнил Черемыш.– Есть, товарищ командир, – сухо согласился лейчик.Но летать продолжал с тем же холодным азартом.Даже в тех случаях, когда огонь фашистских зениток покрывал низкое октябрьское небо сплошной свинцовой завесой, он ухитрялся совершать по два, по три захода.ИЛ-2, на котором летал Яровой, почти ежедневно возвращался с пробоинами, и рыжий вскудлаченный механик Зайченко так к этому привык, что, завидев идущий ва посадку самолет лейтенанта, с добродушной улыбкой говорил товарищам:– А ну, хлопцы, готовьте побилыпе латок. Це ж командир вертается и опять що тот гусак, якому вси перья повыщипывалы. Не разумею, чего вин хоче: смерти, чи що!Так думал не один механик. Даже командир полка, летчик опытный, любивший риск и тех, кто рискует, недоумевал, почему Яровой такой отчаянный. Командир часто говорил ему:– Вы устали, вам нужно отдохнуть.А Яровой лишь молча шевелил сухими обветренными губами, словно силился улыбнуться и не мог.– Я еще успею до темноты возвратиться, товарищ командир, разрешите еще один полет на «свободную охоту».И улетал. И ему везло. Тридцать шесть штурмовок совершил лейтенант Яровой за какие-нибудь пятнадцать дней пребывания в нашем полку и ни разу не был сбит ни зенитками, ни «мессершмиттами». За это время он отыскал и взорвал два крупных нефтесклада, разбил эшелон.Список подвигов Ярового рос быстро, и даже «старики» отдавали должное летному мастерству лейтенанта. Но для всех было неведомо, что носит в своем сердце этот мрачноватый, неразговорчивый человек. Многие думали, что он попросту гордится, заносится и поотому избегает общения с окружающими летчиками, считая, что среди них не сможет найти себе равного. Может быть, поэтому к Яровому вое относились с нескрываемым равнодушием, а если и хвалили его, то холодно и скупо, как мастера своего дела, но не как товарища, с которым приходится делить и место в землянке, и опасность в воздухе.А Яровой продолжал летать и оставался все таким же замкнутым. После двадцатидневного пребывания Ярового в нашем полку командир решил его представить к ордену Красного Знамени. Ш, как назло, сутки спустя поело того, как штабной писарь Тесла заполнил наградной лист, Яровой не возвратился с задания.Случилось это в холодный ветреный день, когда аэродром» затягивала белесая пелена тумана. Погода стояла нелетная но утром оперативный дежурный передал майору приказ командующего ВВС. Черемыш взял телефонограмму: «Цель восемь уничтожить к четырнадцати ноль-ноль». Под целью восемь значился по коду штаб немецкого корпуса, расположенный в деревне Озерки.Черемыш посмотрел в окно. Дул сырой от дождя ветер, гнал черные тучи, и низкое небо, казалось, вот-вот должно рухнуть на землю.– Не так легко уничтожить, – произнес майор, сердито кусая губы, – попробуй полетай в такую погоду.В землянке было тихо, даже удары дождя о стекло отчетливо слышались. Черемыш думал о том, что летчик которого он пошлет в такую погоду на штурмовку немецкого штаба, имеет мало шансов на то, чтобы вернуться Трудно пробиваться к цели, когда впереди теоя горизонт каждую секунду грозит сомкнуться, сделать невидимой землю. Но еще труднее без прикрытия истребителей одному атаковать цель с низкой высоты под огнем десятка зенитных батарей. В углу на деревянных нарах, тесно прижавшись друг к другу, спали летчики.Один из них зашевелился и медленно сполз на пол. Черемыш увидел холодные светлые глаза.– Яровой?– Разрешите полет, товарищ командир.Майор посмотрел на лейтенанта и внезапно рассердился «Ну почему он всегда выскакивает раньше других? Ведь есть же в пашем полку и болеc опытные штурмовики». Командир скомкал в руке телеграфный бланк, потом снова разгладил его, перечитал короткий текст: «Цель восемь уничтожить к четырнадцати нольноль».Над самым ухом он услышал глухой от скрытого волнения голос лейтенэхгга:– Я еще вчера заметил признаки этого штаба под Озеркамп. Мне будет легче его разыскать.– Хорошо, готовьтесь, – согласился Черемыш, затем недружелюбно и ворчливо прибавил: – Честное слово, если бы не простудился вчера капитан Веденеев, его бы послал, а не вас.Через нескотько минут Яровой был готов. На этот раз командир сам вышел проводить его. Майор, посылая в опасный полет даже такого летчика, к которому не питал особенной симпатии, как-то менялся, оттаивал, становился необычно ласковым. Так случилось я в этот раз.После того как все приготовления были закончены и Яровой уже застегивал шлемофон, Черемыш подошел к лейтенанту и потрепал его по плечу.– Значит, летишь, – сказал оп, переходя на «ты», – а погода, видишь, какая… высоту все время придется держать маленькую… ты к земле прижимайся, где можешь, а то зенитки у фашистов злые.Слова «можешь и не вернуться» остались несказаппылга, но Яровой прочитал их в грустны: глазах командира.– Закурить разрешите? – спросил он.– Покури, покури, – спохватился майор, – перед вылетом это полезло, в воздуле будешь спокойнее.Командир протянул ему спичку и, обняв лейтенанта за плечи, вышел с ним из землянки.– Ну ладно. Желаю удачи. Трогай.Яровой ушел к машине. Черемши стоял у входа без ш хема, комкая в руках кожаные перчатки, смотрел вслед.А вскоре майор увидел, как протащился по раскисшему полю аэродрома медлительный, тяжелый ИЛ, словно бы нехотя оторсался от взлетной полосы и скрылся в непроницаемом тумане. Командир стоял дотех пор, пока не смолк в небе шум самолета, а потом спустился в землянку.Снова ветер гнал тяжелые тучи. Черемыш сел за стол и положил перед собой часы.По той сосредоточенности, какая была в его глазах все поняли, как сильно волнуется командир за судьбу летчика.Проппо два тягостных часа. Три раза за это время выходил майор из землянки и напряженно всматривался в низкое хмурое небо. Но все было напрасно. Чутк – в ухо не могло уловить знакомого шума.К вечеру туман рассеялся, и звено истребителей вылетело на разведку. Когда оно возвратилось, капитан Еремеев, водивший летчиков за линию фронта, сообщил, что санаторий, где расположимся штаб немецкого корпуса, разрушен, а в десяти километрах от пего, сбоку от шоссе, лежит сбитый штурмовик.В долгом молчании выслушали летчики эти слова, а когда дверь тихо скрипнула за ушедшим Еремеевым, майор медленно встал, и все услышали его гихий голос:– А какой храбрый был все-таки парень!Но Яровой не погиб. Он пришел на тринадцатый день, худой, осунувшийся, с запавшими от бессонницы глазами. Ему обрадовались, как родному. Летчики бросились тормошить лейтенанта, но Яровой лишь на секунду согрел лицо теплой улыбкой, а затем опять стал сдержанным и молчаливым. Освобождаясь от объятий, оп нескладно объяснил:– Зенитки сбили. Почти над самой целью. А штаб я все-таки зажег. Тринадцать дней скитался, пока удалось добраться. Спасибо, ягоды в лесах много… Вот видите, – он показал глазами на изодранные сапоги с отвисшими подметками.То самое, о чем другой рассказывал бы несколько вечеров, Яровой передал в трех-четырех фразах. Но сейчас на это никто не обратил внимания. Всем стало легче от того, что молчаливый лейтенант жив и невредим. Майор Черемыш, возбужденно размахивая руками, кричал:– Вот молодец! Ей-богу, молодец! – И вдруг пе без досады хлопнул ладонью по затянутому целлулоидом планшету: – Кого же послать на задание с пятой машиной?– Постойте, – вдруг сказал Яровой. – А какое задание?Черрмьпп сердито махнул рукой:– Да опять эти самые Озерки, около которых тебя сбили. Километром западнее бензосклад, надо поджечь.– Бензосклад! – воскликнул Яровой. – Это тот, что на левом берегу речушки?– Ну да.– А зенитки стоят правее, в мелком кустарнике…. заходить надо с юга, чтобы поменьше в зоне обстрела находиться. Там еще можно к лощинке прижаться, я…– А гореть-то они как будут, эти цистерны, батеньки вы мои, – продолжал Яровой, – ни один фриц не затушит. Разрешите вылет. – Он растерянно оглянулся на окруживших его летчиков, словно просил о поддержке.Майор не выдержал и, в сердцах обругав назойливого лейтенанта, приказал идти к машине.
1 2