– Вы не позвоните Барнстэду? – Я дал Хазену номер руководителя моей администрации. – Скажите ему, чтобы он отменил мой вылет на орбитальную станцию. Я проведу ночь в Девоне.
– Ник, мы должны вернуться домой, – словно извиняясь, напомнила Арлина. – К нам должен прийти Дерек, а завтра прибудет делегация из Комитета спасения Голландии.
– Отставить, Хазен. Дайте я сам с ним поговорю. – Я взял мобильник. – Джеренс? Арлина возвращается домой, я останусь здесь. – Арлина пронзила меня взглядом, полным досады. – Пришлешь корабль завтра. Я скажу когда. Нет, у меня все в порядке. Тут случился небольшой… инцидент. Что? Это меня не волнует, отмени его. На следующей неделе. – Я отключился и крепко обнял жену. – Приготовься к встрече с Дереком и пообщайся с голландцами вместо меня. Скоро увидимся.
Она обмякла и уткнулась подбородком мне в плечо:
– Ник, эти кадеты…
– Да, я знаю. Ужасно.
– Я имею в виду тех, что выжили.
– Случилось несчастье, Арлина. Мы оба все видели. Им следует…
– Они так переживают, им так плохо.
– Я тут ничего не могу поделать.
– Но ты ведь постараешься, не так ли, Ник? – В ее голосе звучала мольба.
Я отвернулся. Потом наконец сказал:
– Сделаю все, что в моих силах.
Мы с начальником Академии медленно шли в сгущающихся сумерках к его офису.
– Насколько хорошо вы знаете Грегори, мистер Хазен?
– Хороший парень. Даже если он не очень тщательно за всем смотрел, все равно – как он мог предотвратить несчастье? Мы использовали этот рвотный газ много лет.
Моя улыбка больше походила на горькую усмешку:
– Целые поколения.
– Это, безусловно, несчастный случай, господин Генеральный секретарь. Роковое стечение обстоятельств.
– Вы в самом деле так считаете? – Мои сомнения между тем все росли.
Последовала долгая пауза.
– Мне бы хотелось, чтобы все было именно так, – наконец сказал он.
Внезапно он показался мне гораздо более симпатичным.
– Извините. Многовато беру на себя.
– Это ваше право, сэр. Вы – Генеральный секретарь. Я усмехнулся, вспомнив одного адмирала, который когда-то давно попытался командовать моим кораблем.
– Это нисколько не облегчает дело.
– Отнюдь, – возразил он. Его искренность вызывала восхищение. – Вы, кажется, ведь не помните меня?
Я напряг память:
– Припоминаю, что где-то вас видел. Вы были на корабле ВКС «Черчилль». Я прав?
– Я был в казармах Вальдеса. – Он говорил так, как будто не слышал меня. – Когда вы набирали команду. – Он сбавил шаг, и мне стало легче идти, чтобы не отстать. – Сержант Ибарес.
– О! – Как это я позволил ему переменить тему? Я любил Академию, искренне любил. Однако…
– Я был одним из тех немногих отсутствовавших, когда вы забирали кадетов в Фарсайд. Иначе я бы непременно был с вами. Знаю, что вы бы меня взяли. – Его лицо покраснело, и он старательно отводил глаза. – Я неудачно упал – валяли дурака в казармах. Примерно за неделю до атаки космической рыбы. Сломал три ребра. Говорили, что вы были в ярости.
– Это была тяжелая ночь, – безнадежным голосом ответил я. – После захода солнца… Хазен, я каждую ночь всю свою жизнь думаю: что я мог сделать для тех несчастных кадетов? Благодарите судьбу, что вы не были среди них. – Во время последнего нападения пришельцев из космоса я набирал добровольцев, зная, хотя и не говоря им, что посылаю ребят на верную смерть. И теперь-то я с трудом мог об этом говорить. Раньше же многие годы мне это было не под силу.
– Сэр, знаете ли вы, что это такое – быть одним из последних, кто учился под началом Николаса Сифорта? Говорят, вы вызвали кадетов в столовую Фарсайда. – Его глаза смотрели куда-то вдаль, как будто он силился что-то вспомнить. – Вы говорили, что это будет опасно и что вам нужны те, кто готов отправиться на корабли-подрывники. Они все поняли, хотя и были еще совсем мальчишками.
– Мистер Хазен… – Как я мог позволить ему завести этот разговор?..
– В течение многих лет те, кто отказался, перекладывали вину с одного на другого или на вас. Только Боланд и Бранстэд могли гордиться. И еще Тенер. – Жалкие несколько счастливчиков, которым удалось выжить и вернуться со мной на родину-Землю. – Когда же все это произошло, я лечился после травмы. – Его голос смягчился. – Я должен был погибнуть – но как я мог этим гордиться? Мы воевали, изредка. Я терял друзей. – Хазен замолк на полуслове и прокашлялся. – Когда меня послали сюда, я никак не мог понять, что это большая честь. Ходить там, где вы ходили, сидеть за вашим столом, командовать людьми, которыми вы…
– Хватит! – Мой крик эхом отозвался в стенах здания.
Он посмотрел на меня, и его взгляд был полон решимости.
– Мне хотелось произвести на вас впечатление. Чтобы вы увидели, что я все держу в своих руках. Вы думаете, я не знаю, каким идиотом выглядел, когда кричал на Грегори? Я едва язык себе не откусил.
– Все в порядке, мистер Хазен. Я бы действовал точно так же.
– Но не перед нашим… – Он пробормотал что-то не вполне интеллигентное.
– Что?
– Идолом. – В его взгляде был вызов, словно на дуэль.
– Господь да хранит нас, – пробормотал я. Мы подошли к лестнице. Я взял спутника за руку и держался за нее, когда мы поднимались. – Черт бы побрал эту ногу.
– Могу я спросить, что с ней, сэр? Я заметил, что несколько лет назад вы стали ходить с тростью.
– Артрит. А после аварии в Хельсинки стало болеть сильнее. – Артрит поддавался лечению, но у меня болезнь зашла слишком далеко. И я свои немощи заслужил.
Хазен остановился у входа в кабинет:
– Вызвать немедленно Грегори и Ансельма или подождем заключения из лаборатории?
– Думаю, надо подождать.
– Могу показать вам помещения для VIP-гостей.
– Я знаю дорогу. Позвоните мне, когда будет готово заключение. – И я поковылял к своим апартаментам.
Там я снял куртку, вымыл лицо и причесался. Бросил взгляд на свое стареющее лицо в зеркале и призадумался. На лбу морщины, а граница волос поднимается все выше и выше. Я не позволял пичкать себя косметическими добавками, хотя все равно поглощал вещества, призванные препятствовать старению. Они содержались в воде для питья.
И все же, даже на седьмом десятке, я еще отнюдь не был стариком. Увеличение продолжительности жизни было главной причиной перенаселенности Земли и истощения всех ее ресурсов. Если б я захотел, у меня впереди была бы еще четверть века активной жизни. А возможно, и больше. В наше время раньше восьмидесяти пяти на пенсию по старости редко кто выходил.
Я провел рукой по следу ужасного шрама, некогда протянувшегося по моей щеке. Много лет назад, по настоянию Адмиралтейства, я позволил его убрать. Дети прятались под столы при моем появлении, и это было невыносимо.
Минуло уже пятьдесят лет с того дня, когда отец доставил меня к воротам Академии, завел внутрь и, не говоря ни слова, оставил там. Военно-Космические Силы были тогда – и оставались по сей день – сокровенной мечтой любого молодого человека. Армия такой популярностью не пользовалась, и там по этому поводу сильно переживали.
Конечно, у ВКС и правда были преимущества, прекрасно известные любому кандидату в офицеры. Открытие в 2046 году N-волн, которые распространялись быстрее света, привело к настоящему перевороту в физике. Спустя немного времени были созданы новые двигатели, и у людей появилась возможность перемещаться по Вселенной со сверхсветовыми скоростями. Но за путешествия к далеким звездам приходилось платить дорогой ценой: страшная онкологическая опухоль меланома Т поражала тех, кто долго находился рядом с такими двигателями. Это было профессиональное заболевание космических путешественников.
К счастью, N-волны не угрожали молодым людям в течение первых пяти лет после их полового созревания. У них был почти полный иммунитет. Но Космический Флот не мог позволить себе посылать на корабли совершенно необученных детей. Поэтому в космос отправлялись кадеты-тинэйджеры. Так было и со мной. После двух лет пребывания в Академии мне, молодому гардемарину, и моим товарищам была предоставлена возможность сделаться настоящими морскими волками в космическом океане.
Из зеркала на меня глядели грустные, изможденные глаза.
На корабле Военно-Космических Сил «Гиберния» я был гардемарином и после гибели всех других офицеров взял на себя командование. Позже, на «Дерзком», мне удалось отбить атаки безжалостных космических рыб, которые прилетали из неведомых звездных далей. Мы выжили и вернулись в Солнечную систему, но перед этим я проклял сам себя, потому что во имя спасения корабля мне пришлось стать клятвоотступником.
К крайней моей досаде, журналисты после этого принялись настойчиво делать из меня героя. Наконец Адмиралтейство назначило меня начальником Академии Военно-Космического Флота. И в Фарсайде я пошел на самое большое клятвоотступничество со времен Иуды. Я обманом послал своих кадетов на верную смерть… Мой мобильник запипикал.
– Да?
– Сэр, лаборатория подготовила заключение, – доложил Хазен.
– Так быстро? – Я взглянул на часы. Оказывается, я проторчал перед зеркалом битый час. – Сейчас подойду.
Я пригладил седеющие волосы. Десятилетия назад отец Райсон не дал мне сойти с ума, я нашел приют в монастыре нового бенедиктинского ордена. Я бы до сих пор пребывал там как брат Николас, если б не отчаянные мольбы Эдди Босса, с которым мы служили на одном корабле во время переселения на нем беспризорников. Его друзья подверглись жесткому давлению со стороны местных властей, я не смог Эдди отказать и выступил на их защиту. Покинув приютившую меня обитель, я использовал свой авторитет, чтобы заняться политикой, и стал сначала сенатором от северной Англии, а потом Генеральным секретарем ООН.
Воспоминания нахлынули на меня, и я не мог их остановить.
Несмотря на все мои старания, меня таки втянуло в политические дрязги. После лондонского скандала мне пришлось оставить свой пост, и я этому несказанно обрадовался. Однако в 2229 году случилось восстание переселенцев, меня вовлекло в прежний водоворот. Я не имел выбора, потому что пропал мой собственный сын Филип, оказавшийся в самой гуще событий. Его жизнь была ценнее моей, я до сих пор так считаю, несмотря на то, что с ним стало позднее.
Когда восстание подавили, всем стало ясно, как относится Земельная партия к простым городским жителям. Мне же после этого не оставалось ничего другого, как еще раз выдвинуть свою кандидатуру…
Я надел куртку и направился к апартаментам начальника Академии.
– Нервно-паралитический газ. – Хазен направил свой толстый палец на голографический экран. – Смертельный яд.
Ошеломленный, я рухнул в кресло. Нечто подобное можно было подозревать, но, когда я услышал это наяву, у меня буквально подкосились ноги. И все же, словно утопающий, я продолжал цепляться за соломинку.
– Смешанный с рвотным? – Я уставился на экран.
– Нет, сэр. Концентрированный нервно-паралитический газ. Одна такая вот емкость, если ее содержимое будет выпушено, к примеру, в курсантскую столовую, убьет всех находящихся там людей.
– Грегори сказал, что Букер неоднократно раньше использовал такие емкости.
– С его кадетами все в порядке. Я посылал Ансельма проверить.
– А где изготовлен рвотный газ? – спросил я. Лицо Хазена помрачнело:
– Я позвонил туда, где его делали. Корпорация «Хим-фарм» специализируется на снабжении больниц. Они утверждают, что, даже если бы случилась подобная ошибка, их продукция не убила бы людей так быстро.
– А сама емкость?
– Я уже об этом подумал. Емкости они же и изготавливают.
Наши взгляды встретились.
– Мистер Хазен, вы отдаете себе отчет в том, что говорите?
– Да, сэр. Это было сделано преднамеренно.
На мгновение воцарилась тишина. Потом я ударил кулаком по столу.
– Этот сержант, который сегодня утром работал с проверочной камерой… Букер, что ли? Отправить его и Грегори на детектор лжи!
– Сэр, мы не можем этого сделать.
– Кадеты погибли!
– Но никаких доказательств нет. Совсем никаких.
– Они оба пользовались этой емкостью. Хазен глубоко вздохнул:
– Данный факт не является доказательством преступления, сэр, и вам это известно!
У меня свело челюсть от такой наглости. Давненько никто так со мной не разговаривал! Но через несколько секунд моя ярость стала стихать.
Он был прав. Законом 2026 года о правдивости показаний подозреваемый был лишен права молчать. При наличии каких-то доказательств его вины он мог быть послан на проверку детектором лжи с применением наркотиков. Если правдивость его показаний подтверждалась, обвинения снимались. Если же он под воздействием сложной наркотической смеси соглашался с предъявленными обвинениями, его признание расценивалось как доказательство.
Однако законодатели постарались не допустить произвольного вмешательства дознавательных органов в сознание подозреваемого, когда его воля подавлена наркотиками. И поэтому для применения такого детектора лжи требовались безусловные доказательства вины человека.
– Прошу прощения, – вздохнул я. – Отправьте Букера в казарму, пока мы здесь со всем этим не разберемся. И вызовите-ка этого гардемарина.
Вдвоем мы допрашивали беднягу Ансельма, пока он весь не взмок, а губы у него не начали дрожать. Постепенно мой пыл поиссяк. Парень говорил правду: он не замечал ничего необычного, пока кадеты не начали падать, и не было никаких оснований подозревать ни Грегори, ни кого бы то ни было еще.
– Прошу прощения, сэр? – Он обращался к начальнику Академии.
– Да?
– Не могли бы вы пояснить, что все это значит? Мы с Хазеном обменялись удивленными взглядами.
Чтобы гардемарин задавал такие вопросы старшим офицерам? Куда же катится Военно-Космический Флот? Хазен побагровел, и у него перехватило дыхание, но тут вмешался я. Не было никаких причин, чтобы держать этого мальчика в неведении.
– Кадеты погибли не в результате несчастного случая. Это убийство.
– О, нет! – Отчаянный крик Ансельма вырвался, казалось, прямо из его сердца.
– Убийство нервно-паралитическим газом.
– Но почему?
– Нам это неизвестно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66