https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/Lemark/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Чем же еще объяснить всесилие этого полузверя-получеловека, на утробный зов которого она как сомнамбула шла к нему в лапы по незнакомым улицам, если не отзывом неких струн ее существа на вопль дикой страсти? А ведь она с гордостью уверяла себя, что свободна от подобных порывов.
И в чем тут дело: в его ли дьявольской власти над всякой белой женщиной или в том, содрогаясь от ужаса, вопрошала себя Ева, что она сама пала так низко, как и не снилось многим другим женщинам, которые даже не услышали бы колдовского повеления и уж тем более не исполнили бы его?
Пути к спасению она уже не видела. Все ее надежды, связанные с любимым человеком и будущим счастьем, ей не вернуть, как не воскресить мертвое тело. То, что она могла унести с собой за порог смерти, казалось ей чем-то бесформенным, смутным и слишком слабым, чтобы дать то, чего она страстно желала… Еве хотелось навсегда отвернуться от земли, но Дух земли Дух земли – символ таинственных неумолимых сил природы в «Фаусте» И. В. Гёте.

железной хваткой удерживал все, что считал своим. И как его воплощенное могущество перед ней во весь рост предстал спрыгнувший с перил черный гигант. Едва она успела сообразить, что негр вышел из оцепенения, как он схватил ее за руку и рывком притянул к себе.
Она вскрикнула. Крик о помощи заметался между стенами домов, но черная ладонь зажала ей рот, и Ева почувствовала, что задыхается.
Голая шея зулуса была окольцована темно-красным ремнем, похожим на ошейник меделянского пса, и Ева, нащупав это кольцо, судорожно вцепилась в него, чтобы не рухнуть на землю. Ей удалось на миг освободить из тисков голову. Напрягая все силы, она еще раз крикнула, взывая о помощи. Должно быть, ее услышали: где-то звякнула стеклянная дверь, загомонили чьи-то голоса, и широкий луч света полоснул мостовую.
И тут она поняла, что негр подхватил ее своими ручищами и, словно взлетев в мощном прыжке, понесся к темной громаде церкви св. Николая. Два чилийских матроса с оранжевыми поясными шарфами на бедрах бросились вдогонку и уже настигали негра. Она видела сверкающие ножи в их руках и даже разглядела мужественные, отливающие бронзой лица.
Ева инстинктивно тянула вниз ошейник и болтала ногами, чтобы помешать бегу своего похитителя, но тот, казалось, не чувствовал никакого груза, он лишь подбросил ее повыше и помчался вдоль стены церковного сада.
Ее лицо было в нескольких сантиметрах от толстых, раздвинутых в оскале губ, а дикий блеск глаз, белеющих, словно сквозь прорези на черной маске, выдержать было уже не под силу, и, загипнотизированная им, Ева утратила способность к сопротивлению.
Один из матросов не только настиг цель, но и встал на пути. Сжавшись в упругий комок, он метнулся под ноги негру, чтобы свалить его наземь, но зулус нанес ему молниеносный удар, двинув коленом в лоб. Даже не успев вскрикнуть, чилиец с размозженным черепом рухнул на камни.
И Ева вдруг тоже почувствовала удар о землю, от которого на теле не остается живого места. Негр перекинул ее через решетчатые ворота сада, на чугунных завитках повисли клочья ее плаща, а сквозь прутья она видела, как неф бьется со вторым противником. Это длилось всего несколько секунд, через какой-то миг матрос был подброшен высоко в воздух и пушечным ядром вломился в окно дома на той стороне улицы, послышались звон разбитого стекла и хруст проломленного переплета.
Дрожа от неимоверной слабости, Ева кое-как отцепила края порванной одежды от прутьев решетки и попыталась найти путь к спасению, но из узкого пространства сада не выводила ни одна лазейка.
Как затравленный зверь, она забилась под какую-то скамью, хотя и сознавала, что и здесь гибель неизбежна: ее белое платье было слишком заметно в этом темном углу.
Непослушными пальцами, скорее по наитию, так как думать уже не было сил, она стала ощупывать ворот в поисках булавки, чтобы вонзить ее в сердце: негр уже перемахнул через ограду, а она решила не даваться ему в руки живой.
Немым отчаянным криком молила она Бога оборвать ее жизнь до того мгновения, когда мучитель вновь найдет свою жертву.
Это было последним из впечатлений, удержанных памятью, а потом Еве вдруг показалось, что она сходит с ума: посреди сада она увидела свое зеркальное изображение, там стояла ее точная копия, светясь спокойной улыбкой.
Зулус тоже, по-видимому, заметил ее – он в недоумении замер, а затем быстро приблизился к ней.
Между ним и призраком как будто произошел какой-то разговор. Ева не могла разобрать слов, но поняла, что голос негра звучит как-то странно. Это был лепет человека, повергнутого в шок неизъяснимым ужасом.
Убежденная в том, что ей это только мерещится – после пережитого кошмара немудрено повредиться рассудком, – Ева упорно вглядывалась в разыгравшуюся перед ней фантастическую сцену.
Потом ее осенило: ведь это она сама, а никакая не копия, стоит посреди сада, а негр непостижимым образом покорился ее власти. Но эта счастливая уверенность продержалась какие-то секунды, и Ева опять в отчаянии потянулась к вороту, чтобы найти избавительную булавку.
Она изо всех сил старалась сосредоточиться – ведь можно же отличить бред от яви! И Ева неотрывно смотрела на фантома, пораженная тем, что он постепенно исчезает, будто втягиваемый ее вниманием, его тело переходит в нее, возвращаясь к ней, как некая магическая оболочка ее самой, и тем быстрее, чем напряженнее Ева вглядывается в него сквозь тьму.
Она могла вбирать его в себя и выдыхать как воздух, но, как только он удалялся, у нее волосы вставали дыбом, будто ее охватывало ледяное дыхание смерти.
На негра исчезновение призрака не произвело никакого впечатления. Не замечая, как пустота заполняется образом, который вновь стирается, он словно во сне продолжал что-то глухо бормотать.
Ева догадалась, что он снова впал в состояние прострации, в котором она застала его на перилах канала.
Все еще дрожа от страха, она рискнула выйти из своего укрытия.
Она слышала голоса, доносившиеся с улицы, в окнах домов за стеной сада отражались огоньки переносных фонарей, а тени деревьев на церковной стене преображались в пантомиму привидений.
Она считала удары своего сердца. Сейчас, с минуты на минуту, люди, разыскивающие злодея, будут совсем рядом! Ева, как можно быстрее, как только позволяли ватные ноги, постаралась проскользнуть мимо погруженного в забытье негра, подбежала к решетчатым воротам и что было сил закричала, моля о помощи.
Угасающее сознание еще успело запечатлеть женщину в короткой красной юбке, сочувственно склонившуюся над самым лицом и оросившую его водой.
Пестрый сброд каких-то полуголых головорезов с факелами в руках и ножами в зубах умело штурмовал стену – целая рать диковинных проворных бесов, казалось, вылезла из-под земли, чтобы прийти Еве на помощь. Сад залило ярким, как при пожаре, светом, от которого жмурились святые на витражных окнах церкви. Оглушительная беспорядочная пальба испанской брани: «Вот он, ниггер проклятый! Сажай его на нож! Кишки из него вон!»
Ева увидела, если ей это не чудилось, как, воя и захлебываясь от ярости, матросы набрасывались на зулуса, как летели наземь от сокрушительных ударов его кулаков. Она содрогнулась, услышав его победный клич, подобный рыку вырвавшегося на волю тигра, когда негр, разметав нападающих и проложив себе дорогу в рядах неприятеля, вскочил на дерево, и ему хватило нескольких гигантских прыжков, чтобы, отталкиваясь от выступов и карнизов, взлететь на крышу церкви.

В первые секунды после того, как Ева стала приходить в себя, ей показалось, что какой-то старик с повязкой на лбу склонился над ней и произнес ее имя… «Уж не Лазарь ли Айдоттер?» – подумала она. Но это лицо вдруг стало прозрачным, как стеклянная маска, за которой чернела физиономия негра с белыми глазами и раздвинутыми в оскале мясистыми губами, как это врезалось ей в память, когда он уносил свою добычу. Но тут вновь в ее сознание вторглись, терзая его, бесовские исчадия горячечного воображения.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

После ужина с доктором Сефарди и бароном Пфайлем Хаубериссер провел еще около часа в их компании, но был настолько поглощен какой-то своей думой, что почти не принимал участия в беседе.
Ева настолько завладела его мыслями, что он вздрагивал от неожиданности, когда вопросы или реплики адресовались ему.
Амстердамское одиночество, столь благотворное для него до сих пор, при мысли о будущем виделось ему сущим наказанием.
Кроме Пфайля и Сефарди, к которым он, с первых минут общения с ними, проникся искренней симпатией, у него не было здесь ни друзей, ни знакомых, а связи с родиной давно оборвались… Неужели и теперь, когда он встретил Еву, впереди все та же затворническая жизнь?
Не перебраться ли в Антверпен, чтобы, по крайней мере, дышать одним воздухом с ней, если уж она не желает их совместной жизни? И тогда, Бог даст, можно будет хоть изредка видеть ее.
У него сердце сжималось от боли, стоило только вспомнить, как холодно она изрекла свой приговор, постановивший положиться на волю времени или какого-то случая, а уж тогда и решать, возможен ли прочный союз. Но мгновения тягостной грусти вновь сменялись минутами упоительного счастья, когда на губах словно оживали ее поцелуи и все отступало перед мыслью о том, что уже ничто не может разлучить его с Евой.
Ведь только от него зависит, продлится ли их временная разлука дольше нескольких дней.
Что мешает ему уже на следующей неделе повидать ее и упросить не расставаться впредь? Насколько ему известно, она совершенно свободна в своих решениях и может сделать свой выбор, никого не спросясь.
Но каким бы ясным и ровным ни рисовался ему предстоящий путь при учете всех обстоятельств, его надежды вновь и вновь неотступно подтачивало чувство смутного страха за Еву, впервые кольнувшего Фортуната в момент прощания с ней.
Ему так хотелось видеть будущее в радужных красках, но, увы, его доводила до отчаяния тщетность судорожных попыток заглушить неумолимое «нет», звучавшее в стуке его сердца как окрик судьбы, когда он заставлял себя думать, что все будет хорошо.
Душевный опыт убеждал: никакое чудо не поможет прекратить навязчивые сигналы странного и как будто ни на чем не основанного предощущения беды, если уж они однажды дали о себе знать. Но он пытался унять эти голоса и посмотреть на вещи иначе: скорее всего, эти тревоги – естественное сопутствие влюбленности. Тем не менее он не знал, как дожить до того часа, когда станет известно, что Ева благополучно прибыла в Антверпен.
На станции Весперпоорт, которая находилась ближе к старому городу, чем Центральный вокзал, он вышел вместе с Сефарди и, проводив его до Хееренхрахта, поспешил к отелю, где остановилась Ева. При расставании Пфайль с улыбкой, словно читая мысли друга, вручил ему букет роз, и Фортунат собирался оставить его у портье с указанием адресата.
Юфрау Дрейсен только что выехала, гласил ответ портье, но, если очень поторопиться, ее, наверное, еще можно увидеть до отхода поезда.
Хаубериссер вскочил в авто и вскоре уже был на вокзале.
Томительное ожидание. Шли минуты, но Ева все не появлялась.
Он позвонил в отель… Нет, она не возвращалась. Надо справиться в багажном зале… За чемоданами никто не приходил… У Фортуната земля качнулась под ногами.
Только теперь, когда страх за Еву буквально убивал его, он понял, как неодолима его любовь и что значит любить человека, без которого нельзя жить.
Последняя преграда между ними – ощущение, может быть, скороспелости их взаимного порыва: ведь они были так неожиданно и ненадолго сведены судьбой – окончательно рухнула и забылась в пароксизме тревоги, охватившей его. Если бы Ева сейчас появилась перед ним, он бы без колебаний заключил ее в свои объятия, покрыл поцелуями и больше никогда не отпускал бы от себя.
Надеяться на ее появление в последний момент уже не приходилось, и все-таки он дождался отхода поезда.
С ней что-то случилось, теперь это было очевидно. Он заставил себя успокоиться.
Какой путь к вокзалу она могла выбрать? Нельзя терять ни минуты. Сейчас нужен (если, конечно, уже не произошло самое худшее) холодный, скрупулезный анализ всех имеющихся данных, что всегда вознаграждал Фортуната самыми плодотворными идеями в бытность инженером и изобретателем.
Напрягая всю силу воображения, он пытался углядеть потайные пружины и шестерни событий, которые могли вовлечь в свою орбиту Еву, когда она покинула отель. Фортунат даже вызывал в себе то, что называется «чемоданным настроением», то особое эмоциональное состояние, в котором пребывает человек в ожидании долгого пути.
Итак, она заранее отправила багаж на вокзал, а не поехала вместе с ним на заказанном в отеле авто. Логично предположить, что по дороге она собиралась к кому-то зайти.
Но к кому? Да еще в столь поздний час?
И тут Фортунат вспомнил, как настоятельно она просила Сефарди не забывать Сваммердама.
Старик-энтомолог жил на Зейдейк, а это чуть ли не очаг преступности, как явствовало из газетного сообщения о совершенном там убийстве… Ну конечно! Она могла направиться только туда.
Хаубериссер похолодел при мысли о том, чем грозила молодой женщине перспектива столкнуться с портовым сбродом.
Он кое-что слышал о притонах, где чужаков обирают до нитки, а потом концы в воду – трупы сбрасывают через люк прямо в канал. У него волосы встали дыбом, когда он связал это с возможной участью Евы.
Через несколько минут автомобиль уже мчался по Опенхавенбрюке, но, переехав мост, затормозил возле церкви св. Николая.
– Дальше нельзя, по этим узким улочкам машине проехать, – объяснил шофер. – Придется господину зайти в трактир «У принца Оранского», – он указал на светящиеся окна, – может, хозяин даст адресок.

Дверь вертепа была распахнута. Хаубериссер решительно переступил порог. Внутри не было никого, кроме мужчины за стойкой, взгляд которого не предвещал ничего хорошего. Где-то бешено, как перед дракой, орали.
– Господин Сваммердам проживают на пятом этаже, – соизволил сообщить хозяин, получив чаевые, и с крайней неохотой осветил фонарем ступени какой-то костоломной лестницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31


А-П

П-Я