Николай Михайлович Карамзин: «История государства Российского. Том X»

Николай Михайлович Карамзин
История государства Российского. Том X


История государства Российского – 10




Аннотация «История Карамзина» — один из величайших памятников русской национальной культуры.В десятом томе «Истории государства Российского» рассказывается о царствовании Федора Иоанновича с 1584 по 1598 год. В заключительной, IV главе автор дает оценку состояния России в конце XVI века. Николай Михайлович Карамзин«История государства Российского»Том X Глава IЦарствование Феодора Иоанновича. 1584—1587 г. Свойства Феодоровы. Члены Верховной Думы. Волнение народа. Собрание Великой Думы земской. Царевич Димитрий и мать его отправляются в Углич. Мятеж в Москве. Власть и свойства Годунова. Царское венчание Феодорово. Разные милости. Годунов Правитель Царства. Усмирение Черемисского бунта. Вторичное покорение Сибири. Сношения с Англиею и с Литвою. Заговор против Годунова. Сравнение Годунова с Адашевым. Перемирие с Швециею. Посольство в Австрию. Возобновление дружества с Дашею. Дела Крымские. Посольство в Константинополь. Царь Иверский, или Грузинский, данник России. Дела с Персиею. Дела внутренние. Основание Архангельска. Строение Белого, или Царева, города в Москве. Начало Уральска. Опасности для Годунова. Ссылки и казнь. Жалостная смерть Героя Шуйского. Судьба Магнусова семейства. Праздность Феодорова.
Первые дни по смерти тирана (говорит Римский Историк) бывают счастливейшими для народов»: ибо конец страдания есть живейшее из человеческих удовольствий.Но царствование жестокое часто готовит царствование слабое: новый Венценосец, боясь уподобиться своему ненавистному предшественнику и желая снискать любовь общую, легко впадает в другую крайность, в послабление вредное Государству. Сего могли опасаться истинные друзья отечества, тем более, что знали необыкновенную кротость наследника Иоаннова, соединенную в нем с умом робким, с набожностию беспредельною, с равнодушием к мирскому величию. На громоносном престоле свирепого мучителя Россия увидела постника и молчальника , более для келии и пещеры, нежели для власти державной рожденного: так, в часы искренности, говорил о Феодоре сам Иоанн, оплакивая смерть любимого, старшего сына. Не наследовав ума царственного, Феодор не имел и сановитой наружности отца, ни мужественной красоты деда и прадеда: был росту малого, дрябл телом, лицом бледен, всегда улыбался, но без живости; двигался медленно, ходил неровным шагом, от слабости в ногах; одним словом, изъявлял в себе преждевременное изнеможение сил естественных и душевных. Угадывая, что сей двадцатисемилетний Государь, осужденный природою на всегдашнее малолетство духа, будет зависеть от Вельмож или Монахов, многие не смели радоваться концу тиранства, чтобы не пожалеть о нем во дни безначалия, козней и смут Боярских, менее губительных для людей, но еще бедственнейших для великой Державы, устроенной сильною, нераздельною властию Царскою… К счастию России, Феодор, боясь власти как опасного повода к грехам, вверил кормило Государства руке искусной — и сие Царствование, хотя не чуждое беззаконий, хотя и самым ужасным злодейством омраченное, казалось современникам милостию Божиею, благоденствием, златым веком: ибо наступило после Иоаннова!Новая пентархия, или Верховная Дума, составленная умирающим Иоанном из пяти Вельмож , была предметом общего внимания, надежды и страха. Князь Мстиславский отличался единственно знатностию рода и сана, будучи старшим Боярином и Воеводою. Никиту Романовича Юрьева уважали как брата незабвенной Анастасии и дядю Государева, любили как Вельможу благодушного, не очерненного даже и злословием в бедственные времена кровопийства. В Князе Шуйском чтили славу великого подвига ратного, отважность и бодрость духа. Бельского, хитрого, гибкого, ненавидели как первого любимца Иоаннова. Уже знали редкие дарования Годунова и тем более опасались его: ибо он также умел снискать особенную милость тирана, был зятем гнусного Малюты Скуратова, свойственником и другом (едва ли искренним) Бельского. — Прияв власть государственную, Дума Верховная в самую первую ночь (18 марта) выслала из столицы многих известных услужников Иоанновой лютости, других заключила в темницы, а к родственникам вдовствующей Царицы, Нагим, приставила стражу, обвиняя их в злых умыслах (вероятно, в намерении объявить юного Димитрия наследником Иоанновы). Москва волновалась; но Бояре утишили сие волнение: торжественно присягнули Феодору вместе со всеми чиновниками, и в следующее утро письменно обнародовали его воцарение. Отряды воинов ходили из улицы в улицу; пушки стояли на площадях. Немедленно послав гонцов в области с указом молиться о душе Иоанновой и счастливом Царствовании Феодора, новое правительство созвало Великую Думу земскую, знатнейшее Духовенство, Дворянство и всех людей именитых, чтобы взять некоторые общие меры для государственного устройства. Назначили день Царского венчания; соборною грамотою утвердили его священные обряды; рассуждали о благосостоянии Державы, о средствах облегчить народные тягости. Тогда же послали вдовствующую Царицу с юным сыном, отца ее, братьев, всех Нагих, в город Углич, дав ей царскую услугу, Стольников, Стряпчих, Детей Боярских и стрельцов для оберегания. Добрый Феодор, нежно прощаясь с младенцем Димитрием, обливался горькими слезами, как бы невольно исполняя долг болезненный для своего сердца. Сие удаление Царевича, единственного наследника Державы, могло казаться блестящею ссылкою, и пестун Димитриев, Бельский, не желая в ней участвовать, остался в Москве: он надеялся законодательствовать в Думе, но увидел грозу над собою.Между тем как Россия славила благие намерения нового правительства, в Москве коварствовали зависть и беззаконное властолюбие: сперва носились темные слухи о великой опасности, угрожающей юному Монарху, а скоро наименовали и человека, готового злодейством изумить Россию: сказали, что Бельский, будто бы отравив Иоанна, мыслит погубить и Феодора, умертвить всех Бояр, возвести на престол своего друга и советника — Годунова! Тайными виновниками сей клеветы считали Князей Шуйских, а Ляпуновых и Кикиных, Дворян Рязанских, их орудиями, возмутителями народа легковерного, который, приняв оную за истину, хотел усердием спасти Царя и Царство от умыслов изверга. Вопль бунта раздался из конца в конец Москвы, и двадцать тысяч вооруженных людей, чернь, граждане, дети Боярские, устремились к Кремлю, где едва успели затворить ворота, собрать несколько стрельцов для защиты и Думу для совета в опасности незапной. Мятежники овладели в Китае-городе тяжелым снарядом, обратили Царь-пушку к воротам Флоровским и хотели разбить их, чтобы вломиться в крепость. Тогда государь выслал к ним Князя Ивана Мстиславского, Боярина Никиту Романовича, Дьяков Андрея и Василия Щелкаловых, спросить, что виною мятежа и чего они требуют? «Бельского! — ответствовал народ: — выдайте нам злодея! Он мыслит извести Царский корень и все роды Боярские!» В тысячу голосов вопили: «Бельского!» Сей несчастный Вельможа, изумленный обвинением, устрашенный злобою народа, искал безопасности в государевой спальне, трепетал и молил о спасении. Феодор знал его невинность; знали оную и Бояре: но, искренно или притворно ужасаясь кровопролития, вступили в переговоры с мятежниками; склонили их удовольствоваться ссылкою мнимого преступника и немедленно выслали Бельского из Москвы. Народ, восклицая: «да здравствует Царь с верными Боярами!», мирно разошелся по домам; а Бельский с того времени Воеводствовал в Нижнем Новегороде.От такой постыдной робости, от такого уничижения самодержавной власти чего ожидать надлежало! Козней в Думе, своевольства в народе, беспорядка в правлении. Бельского удалили: Годунов остался для мести! Мятежники не требовали головы его, не произнесли его имени, уважая в нем Царицына брата: но он видел умысел клеветников; видел, что дерзкие виновники сего возмущения готовят ему гибель, и думал о своей безопасности. Дотоле дядя Царский, по древнему уважению к родственному старейшинству, мог считать себя первым Вельможею: так мыслил и двор и народ; так мыслил и лукавый Дьяк государственный, Андрей Щелкалов, стараясь снискать доверенность Боярина Юрьева и надеясь вместе с ним управлять Думою. Знали власть Годунова над сестрою нежною, добродетельною Ириною, уподобляемою Летописцами Анастасии (ибо тогда не было иного сравнения в добродетелях женских); знали власть Ирины над Феодором, который в сем мире истинно любил, может быть, одну супругу; но Годунов, казалось, выдал друга: радовались его бессилию или боязливости, не угадывая, что он, вероятно, притворствовал в дружбе к Бельскому, внутренно опасаясь в нем тайного совместника, и воспользуется сим случаем для утверждения своего могущества: ибо Феодор мягкосердечный, обремененный Державою, испуганный мятежом, видя необходимость мер строгих для государственного устройства и не имея ни проницания в уме, ни твердости в воле, искал более, нежеле советника или помощника: искал, на кого возложить всю тягость правления, с ответственностию пред единым Богом, и совершенно отдался смелому честолюбцу, ближайшему к сердцу его милой супруги. Без всякой хитрости, следуя единственно чувству, зная ум, не зная только злых, тайных наклонностей Годунова, Ирина утвердила союз между Царем, неспособным властвовать, и подданным, достойным власти. Сей муж знаменитый находился тогда в полном цвете жизни, в полной силе телесной и душевной, имея 32 года от рождения. Величественною красотою, повелительным видом, смыслом быстрым и глубоким, сладкоречием обольстительным превосходя всех Вельмож (как говорит Летописец), Борис не имел только… добродетели; хотел, умел благотворить, но единственно из любви ко славе и власти; видел в добродетели не цель, а средство к достижению цели; если бы родился на престоле, то заслужил бы имя одного из лучших Венценосцев в мире; но рожденный подданным, с необузданною страстию к господству, не мог одолеть искушений там, где зло казалось для него выгодою — и проклятие веков заглушает в истории добрую славу Борисову.Первым действием Годунова было наказание Ляпуновых, Кикиных и других главных возмутителей Московской черни: их послали в дальние города и заключили в темницы. Народ молчал или славил правосудие Царя; Двор угадывал виновника сей законной строгости и с беспокойством взирал на Бориса, коего решительное владычество открылось не прежде Феодорова Царского венчания, отложенного, ради шестинедельного моления об усопшем Венценосце, до 31 Маия [1584 г.].В сей день, на самом рассвете, сделалась ужасная буря, гроза, и ливный дождь затопил многие улицы в Москве, как бы в предзнаменование грядущих бедствий; но суеверие успокоилось, когда гроза миновалась, и солнце воссияло на чистом небе. Собралося бесчисленное множество людей на Кремлевской площади, так что воины едва могли очистить путь для Духовника государева, когда он нес, при звоне всех колоколов, из Царских палат в храм Успения святыню Мономахову . Животворящий Крест, венец и бармы (Годунов нес за духовником скипетр). Невзирая на тесноту беспримерную, все затихло, когда Феодор вышел из дворца со всеми Боярами, Князьями, Воеводами, чиновниками: государь в одежде небесного цвета, придворные в златой — и сия удивительная тишина провождала Царя до самых дверей храма, также наполненного людьми всякого звания: ибо всем Россиянам дозволялось видеть священное торжество России, единого семейства под державою отца-Государя. Во время молебна Окольничие и Духовные сановники ходили по церкви, тихо говоря народу: «благоговейте и молитеся!» Царь и Митрополит Дионисий сели на изготовленных для них местах, у врат западных, и Феодор среди общего безмолвия сказал Первосвятителю: «Владыко! родитель наш, Самодержец Иоанн Василиевич, оставил земное Царство и, прияв Ангельский образ, отошел на Царство Небесное; а меня благословил державою и всеми хоругвями Государства; велел мне, согласно с древним уставом, помазаться и венчаться Царским Венцем, диадемою и святыми бармами: завещание его известно Духовенству, Боярам и народу. И так, по воле Божией и благословению отца моего, соверши обряд священный, да буду Царь и Помазанник! » Митрополит, осенив Феодора крестом, ответствовал: «Господин, возлюбленный сын Церкви и нашего смирения, Богом избранный и Богом на престол возведенный! данною нам благодатию от Святого Духа помазуем и венчаем тебя, да именуешься самодержцем России!» Возложив на Царя Животворящий Крест Монамахов, бармы и венец на главу, с молением, да благословит Господь его правление, Дионисий взял Феодора за десницу, поставил на особенном Царском месте , и вручив ему скипетр , сказал: «блюди хоругви великие России!» Тогда Архидиакон на амвоне, Священники в олтаре и Клиросы возгласили многолетие Царю венчанному, приветствуемому Духовенством, сановниками, народом с изъявлением живейшей радости; и Митрополит в краткой речи напомнил Феодору главные обязанности Венценосца: долг хранить Закон и Царство, иметь духовное повиновение к Святителям и веру к монастырям , искреннее дружество к брату, уважение к Боярам, основанное на их родовом старейшинстве) милость к чиновникам, воинству и всем людям. «Цари нам вместо Бога, — продолжал Дионисий, — Господь вверяет им судьбу человеческого рода, да блюдут не только себя, но и других от зла; да спасают мир от треволнения, и да боятся серпа Небесного! Как без солнца мрак и тьма господствуют на земле, так и без учения все темно в душах: будь же любомудр, или следуй мудрым; будь добродетелен: ибо едина добродетель украшает Царя, едина добродетель бессмертна. Хочешь ли благоволения Небесного? благоволи о подданных… Не слушай злых клеветников, о Царь, рожденный милосердым!.. Да цветет во дни твои правда;
1 2 3 4