На фоне всего этого великолепия почетные гостьи смотрелись довольно скромно. Гофмейстер двора провел англичанок по залу, представляя их собравшимся на французском языке, на котором он изъяснялся немногим лучше леди Милдред.
В толпе сновали, разнося на подносах бренди, двое рабов. От бренди англичанки наотрез отказались, что привело гофмейстера в некоторое недоумение - может быть, дамы предпочитают виски? Если так, то это можно организовать. Или пиво?
- Mon bon homme, - одернула его леди Милдред, - il vous faut comprendre que nous ne buvons rien de tout, jamais`; после чего ее и мисс Тин сразу же зауважали: внешний вид обеих дам оставлял желать лучшего, это верно, зато они, по-видимому, знали что-то такое, о чем азанийцы и не догадывались. "С такой женщиной хорошо вместе путешествовать", - подумал гофмейстер и учтиво осведомился, берут ли в Англии лошадей или верблюдов в приданое.
Тут, однако, разговор прекратился, ибо в зал из дальней двери вошел император и сел на трон, неприметно стоявший на возвышении. Дворцовый этикет находился еще в стадии формирования, и поэтому, когда монарх опустился на трон, в зале воцарилась напряженная тишина - никто не знал, как себя вести. Но вот Сет что-то шепнул своему конюшему, который направился к почетным гостьям и подвел их к императору. Дамы сделали реверанс и отступили в сторону, наблюдая за тем, как мимо трона, в строгом соответствии с табелью о рангах, прошествовали остальные приглашенные. Многие отвешивали по-восточному низкие поклоны, поднося руку сначала ко лбу, а потом к груди, а некоторые гости, причем обоего пола, в подражание англичанкам, тоже делали реверанс. Один убеленный сединами вельможа, приверженец старинных обычаев, повалился перед троном на пол и начал посыпать голову пеплом. Когда же все, каждый на свой лад, приветствовали императора, Сет встал и направился к накрытому столу, а гости бросились за ним и стали, без особых церемоний работая локтями, занимать места. Леди Милдред и мисс Тин посадили по обеим сторонам от императора, и вскоре все начали с невероятной скоростью есть и пить.
15 марта (продолжение)
Обед во дворце. Оч. невкусно. Сплошное мясо - жирное, переперченное. Ела через силу - исключительно из вежливости. Сара к еде не притронулась. Император засыпал меня вопросами, на некоторые я ответить не смогла: "Сколько костюмов у английского короля?", "Он принимает ванну до завтрака или после? А что считается более культур
` К вашему сведению, голубчик, мы ничего и никогда не пьем (франц.).
ным?", "В каком магазине лучше всего купить артезианский колодец?", и т. д. Сара весь вечер промолчала. Я рассказывала императору про совместное обучение и школьную дисциплину. Слушал с большим интересом.
Соседом, сидевшим справа от леди Милдред, оказался тот самый вельможа, который по старинке распластался перед троном в гостиной. Со стороны казалось, что он поглощен едой, на самом же деле старик лихорадочно повторял заученные им еще с утра английские фразы. Наконец, набравшись смелости и подняв от тарелки свое огромное бородатое лицо,он выпалил:
- Сколько мул ты имел? Сколько сын? Сколько дочь? Сколько брат? Сколько сестра? Мой отец пал в бою.
Леди Милдред бросила на него испуганный взгляд. В седой бороде старика застряли куски мяса.
- Что, простите? - переспросила она.
Но вельможа свое дело сделал. Он счел, что и так сказано больше, чем в таких случаях полагается, и, по правде говоря, сам был несколько ошарашен беглостью сымпровизированной английской речи, а потому, нервно улыбнувшись леди Милдред, вновь принялся за еду и больше уже к своей соседке не обращался.
- Из этих двух белых женщин ты бы какую взял?
- Толстую. Но они обе страшные.
- Да. Наверно, английские джентльмены очень тоскуют, когда женятся на английских дамах.
Наконец, когда с витаминами было покончено, виконт Боз поднялся произнести тост за здоровье почетных гостей. Его речь была встречена громкими аплодисментами и переведена на английский язык придворным переводчиком:
"Ваше величество, дамы и господа. Сегодня на мою долю выпали большая честь и огромное удовольствие приветствовать в нашем городе с распростертыми объятиями братской любви леди Милдред Порч и мисс Тин, двух дам, известных во всей европейской державе своей беззаветной борьбой в защиту человека от животных. Мы, азанийцы, - независимая и древняя нация, однако и нам есть чему поучиться у наших северных и западных белых братьев. Мы тоже, в свою очередь, стараемся, как можем, защитить человека от животных... - Тут министр внутренних дел отвлекся и во всех подробностях описал, как он недавно отделал топором дикого кабана. - ...Однако по пути прогресса мы следуем за великими нациями Запада и Севера, и прежде всего за их достойными представительницами, которые сегодня здесь присутствуют. Дамы и господа, давайте же будем современными, давайте же, все как один, подымемся на защиту человека от животных. Ведь именно к этому призывают нас наши гостьи, провозвестницы Прогресса и Новой Эры. Разрешите мне в заключение поднять этот бокал за здоровье леди Милдред Порч и мисс Тин и пожелать им долгих лет жизни и многодетности".
Все выпили стоя. Соседи Боза поздравляли его с замечательной речью. Необходимости в ответном тосте, судя по всему, не было, в противном случае почтенной леди Милдред, которая обычно за словом в карман не лезла, на сей раз пришлось бы очень нелегко. Что же касается Сета, то он, похоже, не слышал слов министра. Император сидел молча, погрузившись в глубокие раздумья. Леди Милдред попыталась было завести с Сетом разговор: "Речь очень трогательная, но, мне кажется, он неверно понял смысл нашего визита. Было бы интересно увидеть всех этих людей не во дворце, а у себя дома... Прошу вас, расскажите мне про каждого из гостей в отдельности... Они что, больше не носят национальные костюмы?.." - но получала лишь весьма расплывчатые ответы.
- Мне было очень интересно узнать про вашего дядю Ахона, - сказала она напоследок. Император рассеянно кивнул. - Надеюсь, его наконец-то вызволят из монастыря. Ведь монастырская жизнь бессмысленна, согласитесь? Это же чистый эгоизм - целыми днями только и думать о собственной душе. Мне кажется, граф, или кто он там, очень правильно поступил, что за ним поехал.
Но Сет и эти слова пропустил мимо ушей.
16 марта
После приема во дворце долго не могла заснуть. Пыталась дозвониться в посольство. Никто не брал трубку. Попыталась встретиться с мистером Силом. Сказал, что оч. занят. Чемодана Сары по-прежнему нет. Носит мои вещи. Вчера вечером попробовала поддеть императора - безрезультатно. Гуляла по городу. На улицах оч. много народу, к никто не работает. Судя по всему, что-то произошло с бумажными деньгами. Видела, как какой-то человек бил верблюда. К сожалению, полиции поблизости не было. Мне начинает казаться, что я трачу здесь время попусту.
Хотя монастырь святого Марка Евангелиста и был последнее время заражен ересью, он по-прежнему оставался центром духовной жизни Азании. В незапамятные времена именно здесь несторианские миссионеры из Месопотамии построили церковь; именно здесь, когда Амурат Великий объявил христианство государственной религией, были впервые возрождены несторианские догмы и рукоположено местное духовенство. В соответствии с давней, подкрепленной убедительными доказательствами традицией, протекавшая через монастырские земли речушка считалась потоком Кедроном, который, как полагали, тек под землей из Палестины и исцелял кожные болезни и сильные ожоги. Здесь же, наряду с прочими реликвиями более сомнительного свойства, хранились камень Давида, вонзившийся в лоб Голиафа (валун чудовищных размеров), листок с Бесплодной смоковницы, ребро, из которого Бог создал Еву, и деревянный крест, который несколько лет тому назад совершенно неожиданно упал с неба во время трапезы на Страстную пятницу. Однако как архитектурный памятник монастырь решительно ничем не выделялся: аркады и галереи отсутствовали, не было здесь ни библиотеки, ни балюстрад, ни здания капитула, ни трапезной с крестовыми сводами - вокруг большой глиняной хижины стояло несколько хижин поменьше, а единственным каменным зданием во всем монастыре была церковь святого Марка, построенная Амуратом Великим. Правда, смотрелась эта церковь превосходно: она стояла на высоком откосе, и из нее открывался сказочной красоты вид на земли ванда, раскинувшиеся на многие мили вокруг, и на Кедрон, что извивался серебряной змейкой вдали и, рассыпаясь тысячью переливающихся брызг, обрушивался водопадом в Изол, который лениво нес свои мутные воды в пяти тысячах футов ниже монастыря.
Среди полей возвышались огромные скалы вулканической породы, а на склонах гор темнели таинственные пещеры, откуда по ночам вылезали гиены; они раскапывали трупы, которые принято было свозить сюда со всей империи, чтобы мертвецы ожидали Страшного суда здесь, на святой земле.
Нгумо не терял времени даром. Дорога шла долиной, покрытой бурой,. скользкой травой, где, туземцы сакуйю пасли скот. Сначала караван двигался по утоптанной, ведущей в королевские северные вотчины дороге. Навстречу брели мулы, которых гнали на рынок; Нгумо приветствовали путники; держась необычно большими группами, они торопились в столицу в предвкушении Большого праздника, о котором последние несколько недель ходили самые невероятные слухи, наводнявшие рынки, деревни, джунгли; о предстоящем Празднике судачили, сидя у костров, оповещали друг друга, стуча по гнилым стволам деревьев на болотах; слухи эти, можно сказать, носились в воздухе и улавливались каким-то животным инстинктом - люди чувствовали, что затевается нечто грандиозное.
В дальнейшем, однако, караван свернул в открытое поле, и только груды камней, по которым можно было перебраться через реки, да изредка попадавшиеся на пути деревянные штольни свидетельствовали о том, что Нгумо не сбился с пути. Первую ночь путешественники провели среди пастухов. Простые люди признали в Нгумо крупного вельможу и привели ему своих детей, чтобы тот, на счастье, дотронулся до них рукой.
- Мы слышали, в большом городе перемены.
- Да, некоторые перемены есть.
К вечеру следующего дня они добрались до маленького городка. Местный вождь был заранее оповещен об их появлении. Он вышел Нгумо навстречу и, рухнув ничком на землю, посыпал голову пеплом.
- Мир дому твоему.
- Ты пришел из большого города, где произошли перемены. Что тебе нужно на моей земле?
-Я желаю твоему народу добра. Людям низкого происхождения не пристало болтать о том, что делают люди высокого происхождения.
Путешественники легли спать в хижине вождя и рядом с ней, а наутро он принес им меда, яиц, жареного цыпленка, темного пива в кувшине и корзину лепешек; Нгумо же расплатился с ним брикетами соли, и караван вновь тронулся в путь.
Третью ночь они спали под открытым небом - прошел слух, что где-то поблизости находится сторожевой отряд императора. Вечером четвертого дня они приблизились к монастырю святого Марка Евангелиста.
С вершины холма их заметил монах и выстрелил из мушкета, распугав целую стаю бабуинов, которые поспешно скрылись в скалах. В нижней церкви ударил, сзывая монахов, колокол. У ограды гостей встретил настоятель. В руках у него был желтый зонтик от солнца, а на носу - очки в железной оправе. Рядом с настоятелем, отгоняя от него мух веником из конского волоса, стоял маленького роста дьякон.
Почтительный поклон и благословение. Граф вручает настоятелю рекомендательное письмо от патриарха, и тот, не открывая письма, прячет его в складки сутаны - проявлять любопытство к такого рода бумагам считается неприличным. Официальный прием в тускло освещенной хижине; граф сидит на стуле, поспешно прикрытом ковром. Вокруг, со сложенными на груди руками, расположился монастырский синклит. Настоятель вскрывает рекомендательное письмо, сплевывает и читает его вслух под одобрительное мычание окружающих. В письме ни слова о деле - сплошные приветствия и титулы. Посещение часовни у Бесплодной смоковницы; граф трижды целует косяк ведущей в часовню двери, касается лбом алтарных ступеней и жертвует на часовню мешочек с серебром. Обед в покоях настоятеля: овощное рагу в деревянных мисках, в одной - рагу из жареных бананов, в другой - из бобов; кислое пиво в глиняных кувшинах и коричневых чашках - и это все: несториане постятся часто. Витиеватые пожелания доброй ночи. Графу тем временем разбили в монастырской ограде палатку, вокруг нее на корточках расселась охрана, солдаты разожгли костер, к ним присоединились два-три монаха, и вскоре все вместе, и солдаты, и монахи, запели - и не религиозную, а мирскую заунывную песню. В палатке полумрак - горит только одна маленькая лампа с плавающим фитилем, Граф сидит на ковре на корточках и ждет, когда придет настоятель - а он обязательно должен ночью прийти, граф в этом не сомневается. Вскоре в прорези палатки действительно появляется большой белый тюрбан и косматая борода прелата. Великие люди садятся на корточки друг против друга, по обеим сторонам от лампы. Неподалеку, у костра слышится пение охраны, за частоколом воют гиены, со стороны скал доносится и множество других звуков - на охоту вышли звери. Обмен любезностями:
"Мы в нашем небольшом монастыре наслышаны о громкой славе великого графа... о его удали в бою и в постели... о тысяче врагов, павших от его руки... о львах, пронзенных его копьем... о его бесчисленном потомстве..."
"Вся жизнь до встречи с настоятелем была прожита зря... его знания и святость... его несгибаемая преданность вере... его целомудрие... его аскетизм..."
Незаметно, используя самые тонкие ухищрения, собеседники постепенно переходят к делу. Преследовал ли граф своим визитом какую-то практическую цель, помимо желания доставить всем огромную радость я cвоим присутствием?
Что может быть более важной целью, чем давнее стремление нанести визит настоятелю и побывать в славной часовне Бесплодной смоковницы? Впрочем, одно дело у него действительно есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28