Я надеялся, что он возьмет меня с собой. Снова и снова пытался с ним увидеться. Потом, перед самым своим отъездом, он прислал мне письмо. Там говорилось, что я должен вернуться в Нисс, что могу не беспокоиться, он про меня не забыл, надо только еще подождать, и на этот раз — не так уж долго.
Но Божественный Аврелиан больше не вернулся. Едва успев отправиться в путь, он был убит своими приближенными на берегах Босфора. Весть об этом очень скоро дошла до Нисса и была встречена здесь такими всеобщими и горькими стенаниями, словно речь шла о близком родственнике. Констанций был ошеломлен и ничего не предпринимал. Вся армия на некоторое время впала в растерянность. Ни один из полководцев не решался предложить себя в императоры. Шел месяц за месяцем, а империя оставалась без верховного властителя. Наконец сенат назначил императором одного из своих членов — пожилого, знатного и ничем не запятнанного. Против такого решения не возражал никто, кроме его самого: он прекрасно знал, что это означает.
Прошло еще несколько месяцев, и на троне снова оказался иллириец. На сей раз это был Проб. Констанций безропотно служил ему и поднялся еще на одну скромную ступеньку в своей карьере — стал правителем Далмации. А его соперники — Кар, Диоклетиан, Максимиан, Галерий — в это время завистливой толпой теснились вокруг средоточия высшей власти.
Когда они отправились в Далмацию, Константину только что исполнилось три года; иногда он по целому часу ехал с Еленой верхом, сидя на седле впереди нее, а остальное время его везли на вьючной лошади, закутанным в меха, в корзине, специально для него сплетенной. Он подолгу спал, редко выражал недовольство и разглядывал все окружающее с молчаливым интересом. Из-за того, что в горах уже лежал снег, они ехали кружным путем — вверх по Дунаю, вдоль Савы и через северный, не такой крутой перевал. На краю высокого, со всех сторон окруженного горами плоскогорья караван перестроился: с громоздких армейских повозок багаж перегрузили на легкие местные двуколки с высокими колесами, были наняты новые проводники и разведчики, а местные воины посланы вперед, чтобы расчищать дорогу.
Елена оставила Нисс без всякого сожаления и отправлялась на новое место без всякой надежды. Ей предлагали сани, но она предпочитала ехать верхом. День за днем тащились они по бурым колеям посреди однообразной белой равнины. У подножья перевала из всех окрестных деревень собрали сани. Двуколки отправили наверх пустыми и оставили на перевале, а лошадей привели обратно и запрягли в сани с багажом. Каждые сани с трудом тащили восемь лошадей, и еще по дюжине людей суетилось вокруг — они с криками тянули лошадей вперед и подталкивали сани со всех сторон, пока весь багаж не был доставлен на перевал. После этого Констанций разбил лагерь и устроил привал, но еще до рассвета приказал сниматься — завтракали и седлали лошадей они при свете факелов и потом ехали целый день, чтобы засветло добраться до первого пограничного города его новых владений.
Елена не ожидала, что этот день доставит ей столько радости, — она уже давно перестала надеяться на что-то подобное. Все утро они поднимались в гору; сани с багажом соскребли весь снег на дороге, обнажив голую землю, и кони ступали спокойно и уверенно. Извилистая дорога шла через сосновый лес; ночью бушевал холодный ветер, утихший только к утру, и все деревья были словно ледяные: каждую ветку украшали сосульки, они дрожали и переливались искрами в лучах утреннего солнца, и каждая иголочка была заключена в сверкающий прозрачный футляр, а когда Елена дотрагивалась хлыстом до придорожного куста, с него сыпался звонкий дождь ледышек, на каждой из которых оставался отпечаток мельчайших жилок промерзшего насквозь зеленого листа. Солнце поднималось вместе с ними, и когда, вскоре после полудня, они достигли перевала и Констанций, натянув поводья, остановил коня, чтобы осмотреть сани с багажом, Елена проехала немного вперед, обогнула голую известковую скалу и замерла, пораженная открывшейся перед ней великолепной картиной. Ледяная пустыня внезапно кончилась — каких-то шести шагов оказалось достаточно, чтобы беззвучная, лишенная запаха лунная зима осталась позади. Вокруг нее на все голоса пели птицы; заросший лесом склон спускался вниз, к расчищенным террасам у подножья, занятым виноградниками, оливковыми рощами и садами; еще дальше внизу извивалась река, по берегам которой стояли богатые виллы, храмы и маленькие городки, окруженные каменными стенами. Прямо перед ней играли на воде пролива бледно-золотые отблески солнца, дальше тянулась цепочка серо-пурпурных островов и еще дальше, за верхушками скал, венчавших их, словно короны, вздымался голубой полукруг моря. В смолистом аромате леса она уловила едва заметный соленый запах морского побережья, знакомый ей с детства.
— Смотри, Константин! — крикнула она сыну, который сидел с ней на седле. — Море!
И ребенок, которому передался восторг матери, захлопал в ладоши и стал повторять непонятное слово:
— Моле! Моле!
Теперь солнце светило им в лицо; с каждым шагом вниз по склону воздух становился теплее и ароматнее; на половине спуска Елена расстегнула короткую дакскую куртку из медвежьего меха, в которой ехала всю дорогу, и радостно швырнула ее возчикам.
В этот вечер они остановились в крепости, охранявшей подножье перевала, где их встречали толпы народа с кувшинами сладкого вина и корзинами фиг, засыпанных сахаром и переложенных листьями лавра. А на следующий день они достигли морского побережья.
Дворец наместника стоял на берегу маленькой бухты, которую со стороны моря защищал лесистый островок, посвященный Посейдону. Здание отнюдь не было новейшим произведением современной официальной архитектуры: когда-то здесь была летняя резиденция королей Иллирии, а до того, по слухам, тут обитали греческие пираты. Только фасад был обновлен в соответствии с предписаниями Витрувия, а за ним поднималось по склону горы беспорядочное нагромождение зданий с множеством закрытых двориков и окруженных аркадами садов, где садовники, обрезая кусты, нередко натыкались на мраморные капители и медальоны времен Праксителя.
Отсюда Констанций стал справедливо и разумно управлять своей провинцией. Расставшись по воле судьбы с родными местами и растеряв родню, он усвоил себе такую манеру поведения, которая для его добродушных подданных была олицетворением величия.
На всех рубежах империи бушевали войны. Проб бросал свои войска то к одной, то к другой границе, то в африканскую пустыню, то в северные болота, где его воины жестоко расправлялись с сарматами и изаурами, египтянами и франками, бургундами и батавами. Суровые полководцы из Иллирии Кар, Диоклетиан, Максимиан и Галерий, находясь при легионах, следили за каждым его шагом и подсчитывали свои шансы. Констанций тоже раз-другой предпринял короткие и успешные походы против варваров по ту сторону границы. Вести о его победах быстро доходили до Далмации, где неизменно ознаменовывались подобающими официальными торжествами. Однако на всей этой плодородной, густонаселенной равнине между морем и горами царил мир; здесь соблюдали законы и почитали древних богов; ткали изысканные ковры, любовно украшали свои дома, делали сладкое виноградное вино, давили в известковых чанах масло из оливок; здесь маленький Константин учил буквы, катался на маленьком пони и упражнялся в стрельбе из лука; а Констанций здесь завел себе любовницу — сварливую женщину из Дрепанума, на десять лет старше его, и, казалось, он был доволен жизнью.
И здесь Елена — исподволь и несмело, то поддаваясь внезапному порыву, то отступая назад, — нашла себе подругу. Это была вдова, которая, удалившись из беспокойного Рима, благодушно управляла обширным хозяйством, не уступавшим владениям наместника, и покровительствовала местным художникам. Со временем Елена стала с ней почти откровенной.
— Странно, — сказала она как-то, — что Хлор увлекся этой женщиной. По-моему, она очень недобрая. Как часто случается в жизни то, чего никак не ждешь. Я всегда знала, что стоит мне постареть, и ему захочется кого-нибудь помоложе. Мужчины все такие. Мой папа тоже был такой. Но я никак не ожидала, что он бросит меня так скоро, да еще ради женщины, которая почти вдвое старше меня. Должно быть, чего-то в этом роде он с самого начала и хотел, а вовсе не меня. Если бы только люди всегда знали, чего хотят...
— Елена, ты еще совсем молода, а говоришь, словно твоя жизнь уже кончена.
— Так оно и есть — во всяком случае, все то, что я считала жизнью... Ну, понимаешь, как жизнь Елены после падения Трои.
— Дорогая моя, но в наши дни все выходят замуж снова и снова.
— Только не я. Пока что у меня есть Константин, но он скоро вырастет, и тогда все будет кончено. Никогда не думала, что это случится так скоро.
— Прошло двадцать лет, как я уехала из Рима, — сказала ее подруга. — С тех пор я не видела ни одного из тамошних старых друзей; у меня там внуки, а я даже не помню их имен. Наверное, в Риме все считают, что я уже умерла. Однако вот я живу здесь в свое удовольствие, целый день чем-то занята, никому не делаю зла, а кое-кому немного помогаю, у меня самый лучший сад на всем побережье и прекрасная коллекция бронзы. Разве это не настоящая жизнь?
— Нет, Кальпурния, на самом деле нет.
И вот, впервые на памяти живущих, в империи воцарился мир. На всем протяжении ее границ варвары были остановлены и отброшены. Теперь наступило время восстанавливать разрушенное. Проб, спаситель цивилизации, направил свою энергию на мирные дела. Он предпринял обширные работы на болотистых равнинах вокруг Сирмиума : их нужно было осушить, возделать и заселить его победоносными, преданными ему ветеранами. Проб руководил работами лично. А в один прекрасный день легионеры, которым все это надоело, загнали его на сторожевую башню и там, на верхней площадке, прикончили.
Когда весть об этом дошла до Далмации, Елена сказала:
— Теперь Хлору будет немного легче примириться с мыслью, что он не у дел.
— А он не у дел?
— Ну конечно, ведь о нем никто уже и не помнит.
Но это было не совсем так. Новым императором стал Кар. Он решил напасть на персов, но прежде, чем отправиться в поход, пересек Адриатическое море, чтобы встретиться с Констанцием. Они долго беседовали на прекрасной классической латыни: Кар, теперь лысый и жилистый старый воин, когда-то получил хорошее воспитание.
— Я служил еще твоему деду Клавдию, — сказал Кар. — Он произвел меня в офицеры. И Аврелиана я хорошо знал. Он очень верил в тебя. Это были великие люди — и Клавдий, и Аврелиан. Теперь таких в армии, по-моему, уже нет. Похоже, что форма, в которой их отливали, разбилась лет шестьдесят назад. Нынешняя молодежь — Галерий, Диоклетиан, Нумериан... да ты не хуже меня знаешь, что они за люди. Я их просто не выношу. Ты знаком с Карином, моим сыном? Временами мне кажется — у него что-то неладно с головой. И знаешь, что мне пришлось сделать? Оставить его управлять Римом — просто потому, что никого лучше я найти не мог. Вот как скверно обстоят дела. И он там уже успел отличиться. Наверное, ты слыхал.
Констанций вежливо ответил, что до него доходили кое-какие слухи, но он им не поверил.
— Что бы про него ни рассказывали, вряд ли это намного хуже того, что есть на самом деле. Он назначил какого-то сутенера консулом, а своего привратника — правителем Рима. Он держит при себе профессионального фальшивомонетчика, чтобы тот подписывал за него письма. И римляне ничего не имеют против — все это их только забавляет. Но так продолжаться не может. Я наведу порядок, как только вернусь из Персии. Вот почему я сейчас к тебе приехал. Я отдаю тебе весь Запад. Ты здесь неплохо поработал. Ты везде неплохо работал, куда бы тебя ни посылали. И эта работа будет тебе тоже по плечу. Если в Риме дело зайдет слишком далеко или если что-нибудь случится со мной, ты должен будешь сразу же вмешаться и действовать. Действовать! Я знаю, что могу на тебя положиться.
Констанций Хлор слышал подобные слова и прежде. Ныне они уже не вызывали у него такого ликования. Но он был доволен. Его время, которого он так долго дожидался, наконец пришло. Он рассказал о разговоре с Каром Елене, которая выслушала мужа с большим интересом, чем обычно. Но теперь его карьера мало волновала Елену. Кроме того, неизвестно еще было, правда ли все это.
На следующий день Кар отправился к своему войску.
Шли месяцы. И с Востока, и с Запада приходили вести — о неуклонном продвижении и многочисленных победах Кара и о безобразиях, которые творил Карин. Селевкия и Ктесифон пали; римские орлы достигли Тигра, форсировали его и направлялись прямо в Персию. Карин же устраивал в цирке бои страусов с крокодилами.
Но потом — уже ставшее привычным ошеломляющее сообщение: императора нет в живых, он сожжен в собственном шатре; не то это было убийство, не то удар молнии — подробностей никто не знал. Его преемниками провозгласили Карина и Нумериана.
А Констанций ничего не предпринимал.
В этот момент, когда судьба, казалось бы, наконец предоставила ему случай добиться всего, чего он хотел, он впал в какую-то непонятную летаргию. Поселившись в одиночестве на принадлежавшей ему маленькой вилле у моря, он неделями не принимал даже гонцов. Ни жена, ни любовница не имели от него никаких известий — никто не мог понять, что у Хлора на уме.
И когда он вышел из своего добровольного заточения, было уже поздно. Нумериан был мертв, Апара — префекта преторианцев — убил на глазах у всех Диоклетиан, под командой которого войско сейчас возвращалось назад. Вскоре погиб и Карин — от руки трибуна, приревновавшего к нему свою жену. Теперь вся власть над миром принадлежала Диоклетиану, сыну раба.
Констанций оставался правителем Далмации еще семь лет. Константину, кроме педагога, взяли еще и преподавателя фехтования, и на смену детским играм пришли упражнения в воинском искусстве. Мальчик проявлял большие способности к учению, был миловиден и чувствителен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23